Достопримечательности, путешествия по Уралу >

НЕВЬЯНСКАЯ БАШНЯ: ЛЕГЕНДА ПОД МИКРОСКОПОМ

Старинный уральский городок Невьянск более двух столетий упорно хранит тайны своей наклонной башни. Много легенд ходило, да и сейчас ходит о ней. И построил-то ее Акинфий Демидов будто лишь для того, чтобы затмить славу знаменитой падающей башни в итальянском городе Пизе; и, мол, серебро здесь тайно плавил, а из него монеты чеканил; и темницей-де она служила, где людей в подвалах затапливали, чтоб избавиться от свидетелей; и что даже покосилась-то она якобы от злодеяний демидовских. Много всякого рассказывают...

Однако давно известно, что почти в каждой легенде есть доля правды — «дыма без огня не бывает». Что здесь, в невьянской легенде, правда, а что нет? Меня как геолога давно интересовало: правда ли, что в подвалах башни плавили серебро? И—откуда оно там взялось? Дело в том, что в то время, о котором идет речь в легенде (вторая четверть XVIII века), в России серебряные руды добывались только в Забайкалье и плавились на местных Нерчинских заводах. На Урале таких руд не было.

Вопрос этот, как понятно каждому, краеугольный для всей легенды — на нем она держится. Если окажется, что серебро в подвале башни никогда не плавили, то, значит, и деньги не чеканили, а не чеканили деньги... Ну и так далее. И тогда вся легенда оказалась бы досужим вымыслом.

А если серебро там плавили, то — откуда оно? Надо учесть, что в России на протяжении всего XVIII века добыча золота и серебра частным лицам не разрешалась — это было монополией государства. Как Демидов смог обойти закон?..

И тут на помощь пришли старые документы. Они, в общем-то, известны, но на них стоит посмотреть новым взглядом. И еще помогли достижения современной техники анализа — химического и спектрального.

 

Коварный подарок

В феврале 1744 года уральский заводчик Акинфий Демидов преподнес императрице Елизавете Петровне серебряный слиток весом 27 фунтов 8 золотников (11 килограммов). Слиток был выплавлен на алтайских заводах Демидова из местных медных руд. Прекрасно зная, что добыча благородных металлов частным владельцам запрещена, заводчик просил императрицу направить на Колывань знающего чиновника для оценки на серебро эксплуатируемых им месторождений. А свои алтайские заводы, на которых появилась возможность выплавлять вместе с медью и серебро, он предложил передать в ведение «высочайшего кабинета».

Этот «верноподданнейший» поступок, суливший немалую прибыль казне, привел сначала императрицу в восторг. Но вскоре он сменился гневом. Прибывший вслед за Акинфием в Петербург штейгер Колыванского завода Филипп Трегер подал «извет» о том, что Демидов ведет тайную добычу серебра и золота. Служа в Колывани у Демидова с 1740 года, Трегер, специалист по серебряным рудам, конечно, хорошо знал об этом. По окончании трехлетнего договора, собираясь уезжать в Петербург, он неосторожно проговорился мастеровым, что донесет о незаконной добыче. Приказчики тотчас же дали знать заводовладельцу в Невьянск. Тогда-то Демидов и решился на хитрый ход: захватив с собою находившегося в Невьянске мастера по плавке серебра Иоганна Юнгганса, он поспешил сам доложить императрице о якобы впервые выплавленном на Алтае серебре. Но умолчал при этом, что попутно получал и золото и что выплавка благородных металлов производилась им тайно уже не первый год.

Хитрый ход не удался. Разоблачение Трегера вызвало неудовольствие царицы. Лишь заступничест­во благоприятелей в лице барона И. А. Черкассова и других спасло Акинфия от суровых последствий «извета».

В Колывань для проверки «заявки» послали бригадира Бейера. В январе 1745 года он начал плавку медно-серебряной руды, заготовленной ранее демидовскими приказчиками, и менее чем за год завершил порученное ему дело. В декабре Бейер возвратился в Петербург и доставил почти 45 пудов серебра, содержавшего по пробам около 12 фунтов золота.

Коварный «подарок» Демидова обошелся ему недешево: все его алтайские рудники и заводы бы­ли отобраны в казну.

Значит, еще в начале 40-х годов XVIII столетия Демидов уже занимался незаконной добычей серебра, а может быть, и золота. А не занимался ли он этим раньше, со времен постройки Колыванского завода (1729 год)?

Для ответа необходимо прежде всего выяснить, знал ли Акинфий Демидов в то время о содержании серебра в алтайских рудах?

 

Алтайское серебро

Изучавший деятельность Акинфия Демидова на Колывано-Воскресенских заводах горный инженер В. И. Рожков в конце XIX века опубликовал архивные данные, из которых следует, что уральский заводчик узнал о месторождениях меди и серебра не Алтае от «рудознатного» мастера Каменского завода Федора Инютина.

В 1720 году томский воевода поручил Инютину проверить заявки на медь в Томском и Кузнецком уездах. Однако местные жители, которым было невыгодно открытие рудников, подкупили Инютина, и тот обманул, горное начальство, привезя вместо богатых медных руд пустые породы. Когда обман открылся, Инютин почел за лучшее уйти от греха подальше и в начале 1721 года сбежал на Невьянский завод, где и попросил убежища у Демидова.

Проверить на месте сведения, полученные от Инютина, и подать заявку на указанные им месторождения Демидов сразу, конечно, не мог — слишком еще свежа была история с обманом, учиненным посланцем томского воеводы, да и отношения с начальником горных заводов Урала и Сибири В. Н. Татищевым оставляли желать, мягко говоря, много лучшего.

Зато как только Татищев в конце 1723 года отбыл с Урала, Демидов вскоре же послал на Алтай своих рудоискателей.

В Центральном Государственном архиве древних актов в Москве хранится доношение Акинфия Демидова в Берг-коллегию от 19 января 1726 года, где он сообщает, что «для происку медных и протчих руд и осмотру руд и лесов посылал [рудоискателей] с заводов в Сибирь в Томской и другие уезды в 1724 году». Рудоискатели вернулись в сентябре 1725 года и принесли весть об открытии ими богатых медных руд.

Очень, конечно, подозрительно выглядит посылка Демидовым людей на Алтай за медью, когда еще года полтора назад он заявлял новому начальнику Уральских горных заводов генералу Геннину о своем нежелании плавить «добрую» медную руду у себя на Урале. Но здесь многое проясняют документальные материалы, датированные январем— февралем 1726 года (они тоже в Центральном госархиве древних актов).

Вскоре после смерти отца — 17 ноября 1725 года — Акинфий Демидов отправился в Петербург. Здесь 10 января 1726 года он объявил императрице Екатерине Алексеевне алтайские медные руды, обнаруженные в верховьях рек Алея и Чярыша, в районах Венинской и Змеевой гор, вблизи озера Колывани, в бассейнах речек Муралихи и Таволжанки. Образцы руд передали в Берг-коллегию, откуда они и попали к монетному мастеру И. Шлаттеру для анализа.

Пока руды испытывались, Акинфий Демидов, еще ранее сделав им пробу, подал 19 января доно­шение в Берг-коллегию С просьбой предоставить право «в Томском и Кузнецком уездах медную нам руду копать и заводы заводить».

К 1 февраля руды были опробованы. Шлаттер в своем заключении отметил, что они содержат от 8 до 53 процентов чистой меди (В коренных месторождениях содержание меди, свинца и цинка в руде принято выражать в процентах, а золота и серебра — в граммах на тонну руды). Такая руда обещала богатые прибыли будущему заводовладельцу, и он, естественно, хотел поскорее получить разрешение на строительство заводов.

Но Акинфий Демидов думал о большем. 4 февраля он подал новое прошение, в котором, как бы между прочим, после просьб о запрещении «винной и пивной продажи» на намечаемых к строительству алтайских заводах и о взятии в компаньоны генерала Геннина, просил разрешить ему разрабатывать не только медные руды на Алтае, но и серебряные и золотые, «ежели же, где приищутся впредь».

Резолюцией от 16 февраля строительство медных заводов на Алтае разрешили с условием, что если там обнаружатся золотые или серебряные руды, то образцы их присылать на пробу в Берг-коллегию.

По сути дела это был весьма неопределенный ответ на просьбу, ибо оставалось неясным, кто же — заводчик или казна—будет разрабатывать найденные руды. Но, как бы то ни было, Акинфий Демидов, выслушав 17 февраля решение о строительстве заводов, заверил, что исполнит его и в Берг-коллегию, и в Сибирский Обер-бергамт «репортовать о всем будет».

Чтобы подтвердить свою исполнительность, он тут же представил на пробу свинцовую руду. Как показал анализ Шлаттера, содержание серебра в ней составило (в переводе на метрические меры) 1250 граммов на тонну, что по тем временам позво­ляло с выгодой вести разработку.

Но местонахождения руды Демидов не указал. И, конечно, не случайно — тогда нарушились бы все его планы, стало бы под угрозу разрешение на строительство заводов.

Таким образом, еще только добиваясь разрешения строить заводы на Алтае, Акинфий Демидов уже знал о наличии серебра в алтайских рудах и имел твердое намерение его добывать.

А добывал ли он его?

 

Начало «комбината»

Получив разрешение на строительство, Акинфий Демидов направил на Алтай своих приказчиков и мастеровых, которые на речке Локтевке построили небольшой медеплавильный заводик на две печи. Завод был построен до осенних заморозков 1726 года, и первую полученную на нем черновую медь сразу же отправили водным путем для очистки на Невьянский завод.

Однако, проведя первые плавки, Демидов 4 вдруг решил забросить Локтевский рудник и завод и обратился к генералу Геннину с просьбой прислать ему опытного в медном деле мастера для выбора места под новый завод.

Почему бы это? Содержание меди в локтевских рудах даже по тем временам было чрезвычайно высоким — 37,5 процента, вместо обычных 3— 5 процентов. Правда, локтевские руды оказались очень трудноплавкими, и это могло послужить официальной причиной отказа от их разработки. Но могла быть и другая причина, о которой заводчик, конечно, умолчал — серебра, как установил впоследствии академик Фальк, было всего ползолотника в пуде отборной руды (130 граммов на тонну).

Итак, новый завод. Где же его поставил Демидов?

Посланные Генниным на Алтай в 1727 году специалисты-плавильщики по медному и серебряному делу — гиттенфервальтер Никифор Клеопин и саксонец Георги, прибыв на место и ознакомившись с положением дел, посоветовали строить новый завод в трех верстах от первого, на реке Белой, впадающей в озеро Колывань.

Как это видно теперь, через двести с лишним лет, место было выбрано в районе распространения полиметаллических месторождений, содержавших, кроме меди, промышленные концентрации цинка, свинца, серебра и золота. Вот это соответствовало намерениям Акинфия Демидова!

Ожидая крупные доходы, он ведет строительство нового завода, названного Колыванским, форсированными темпами. Однако — вот беда! — не хватает рабочих, они заняты на строительстве Суксунского медеплавильного завода на Урале.

Но вот и Суксунский завод пущен — в январе 1729 года. Кроме того — как по заказу! —14 мая этого же года пожар уничтожает Выйский медеплавильный завод, оставшийся без сырьевой базы в связи с отработкой богатых руд. Теперь, слава богу, есть кому строить новый завод! Вскоре толпы рабочих с Урала побрели на далекий Алтай. Через несколько месяцев — в сентябре — строительство Колыванского завода закончено, и он пущен в действие. Караваны с алтайской черновой медью потянулись на Невьянский завод. Началась таинственная деятельность демидовского своеобразного Урало-Алтайского комбината, длительное время смущавшего позднейших исследователей своим «плохим географическим размещением».

 

«Серебряные» доносы

Отправка черновой меди с Колыванского завода в Невьянск. за 2000 верст, показалась горным чиновникам подозрительной. В связи с этим Берг-коллегия направила в 1732 году на Алтай ревизоров: асессора В. Райзера и капитана В. Фермора. Но демидовские приказчики представили им такие «счетные книги», что ревизоры, вернувшись осенью в Петербург, могли только сообщить начальству, что «книги» ведутся здесь «не по правилам», а потому выразили недоверие цифровым показателям работы Колыванского завода. Они же указали и на серебро в разрабатываемых рудах.

Доносители изрядно мешали деятельности Акинфия Демидова как на Урале, так и на Алтае. Не успел Он прийти в себя от наезда петербургских ревизоров иа Алтай, как в мае 1733 года екатеринбургский фискал, подканцелярист Капустин, подал императрице Анне Иоанновне «извет» о неплатеже в казну налогов с Невьянских заводов и о наличии на алтайских землях Демидова серебряной руды, которую «без указа плавить не велено».

Вслед посыпались новые «изветы». Демидова обвиняли в поднесении взяток государственным деятелям, в снабжении «иноверцев» огнестрельным и холодным оружием и в других злоупотреблениях.

Доносы попадали, как говорится, «в жилу». Именно в это время — в начале 30-х годов XVIII столетия— началось «выколачивание» налогов с заводовладельцев, всячески уклонявшихся от платежа пошлин. В августе 1733 года для этого даже была образована специальная комиссия под председательством президента Коммерц-коллегии барона П. П. Шафирова.

Сразу же после создания комиссии на Невьянские заводы направился ревизор — капитан С. Кожухов. Но, как ни тайно готовилась его поездка, Акинфий Демидов, будучи в Петербурге, узнал о ней и срочно направил в Невьянск гонца с наказом спрятать все заводские документы в подвал церкви. Однако ревизорам все же удалось установить, что выплавка чугуна на заводе оказалась в полтора раза больше, чем было показано в ведомостях Берг-коллегии.

Это в Невьянске. А вот алтайским медеплавильным заводом, на который также указывали доносители, комиссия почему-то не занималась. А между тем, поинтересоваться стоило. Ведь, кроме вполне официальных данных Райзера и Капустина, на Урале начали ходить упорные слухи о тайной выплавке на Невьянском заводе серебра из привозимой с Алтая черновой меди.

И только вновь назначенный начальником горных заводов Урала и Алтая В. Н. Татищев решился потревожить алтайскую вотчину Демидова. В 1736 году он напревил на Колыванский завод экспедицию под руководством майора А. Угрюмова, чтобы отобрать завод в казну в связи с подозрениями о выплавке не нем серебряных руд.

При пробной плавке руд, взятых с месторождения нэ реке Корбалихе, мастера экспедиции установили наличие в них серебра. Хотя Угрюмое и не придал почему-то этому значения, посчитав, что плавильщик добавил в пробу «могильное чудское серебро или серебряные копейки», тем не менее Татищев добился, чтобы завод был взят в казну. И только благодаря хлопотам высокопоставленных заступников, через несколько месяцев его возвратили обратно владельцу. Видимо, Демидов убедил кого-то «в верхах», что серебра там нет.

Однако даже спустя еще три года, в августе 1739 года, академик И. Г. Гмелин, путешествуя по Сибири, посетил Колыванский завод и в своих путевых записках отметил, что тамошняя руда наряду с медью содержит и серебро.

Словом, серебро в медных рудах, которые плавились на Колыванском заводе, было — это несомненно. Но извлекали ли его из черновой меди?

Некоторый ответ на этот вопрос дают отдельные подозрительные моменты в деятельности Невьянского и Колыванского заводов.

 

Руда идет на Урал

Обследовавшие демидовские рудники и завод на Алтае ревизоры В. Райзер и В. Фермер отмечали, что за период с 1729 по 1731 годы там выплавлено 7868 пудов черновой меди, из которой 2552 пуда отправлено водным путем по Иртышу и Тоболу в Невьянск. О переправке черновой меди в Невьянск и очистке ее здесь сообщали и многие другие: генерал де Геннин (в 1735 году), академик И. Г. Гмелин (1739 и 1742-й), а позднее — академик И. П. Фальк (1771 и 1772-й), путешественник Г. Спасский, горный инженер В. И. Рожков и другие должностные лииа и исследователи.

Перевозка меди-сырца с Алтая на Урал за 2000 верст выглядит весьма странно. Акинфий Демидов в свое время объяснял это тем, что в районе Колыванского завода нет достаточного количества леса для пережигания на уголь и что там не хватает рабочих для очистки меди на месте.

А так ли это было на самом деле?

Повод для сомнения дает хотя бы уже то, что после того, как алтайские заводы отобрали в казну (1747 год), там с большой выгодой перерабатывали руды на месте и выплавляли чистую медь, серебро и золото. И местных лесов хватало для получения древесного угля, и лишних затрат на перевозку не было.

Чтобы яснее представить себе странность перевозки черновой меди на такое далекое расстояние, придется взять учебник металлургии и пояснить, что же это такое — черновая медь.

При плавке обожженной руды в плавильных печах получался роштейн, то есть сплав сернистых соединений меди и железа с примесью других металлов. Этот сплав затем обжигали и получали черновую медь — продукт, в котором чистой меди было около 70 процентов.

В свою очередь черновую медь плавили в разделительных или извлекательных печах, где отделяли железо и выжигали остатки серы. Из этих печей выходила уже красная медь — гаркупфер, в которой чистой меди содержалось уже 95 процентов, но еще оставались свинец, цинк, серебро, золото, никель, кобальт и разные редкие металлы.

Архивные материалы свидетельствуют, что в Невьянск для очистки перевозилась черновая медь, хотя гораздо выгоднее было бы транспортировать красную не говоря уже о чистой меди.

Чтобы получить черновую медь, в то время требовалось в 11 раз больше древесного угля, чем для ее дальнейшей очистки. Значит, это не такая уж сложная проблема, как представлял Демидов перед казной.

Но, может быть, не хватало мастеровых на Колыванском заводе?

Да, их и в самом деле было там мало. Но вот еще парадокс: для очистки меди на месте рабочих не хватало, а для перевозки ее в Невьянск, на что требовалось (по расчету) почти в 10 раз больше людей, чем для очистки, они находились.

Становится совершенно очевидно, что транспортировка меди в Невьянск для очистки не вызывалась ни недостатком дров, ни отсутствием рабочих.

В чем же тогда дело? С какой целью ее перевозили?

Получается, что на одной только перевозке многих тысяч пудов ненужных примесей, содержавшихся в черновой меди, Акинфий Демидов должен был терпеть громадные убытки. А это было не в его натуре. Скорее всего именно эти «ненужные» примеси ему и были необходимы, так как в них-то, кроме всего прочего, имелось серебро и золото.

 

Невьянская «алхимия»

Отделять золото и серебро от меди в России умели уже в первой четверти XVIII столетия. Поэтому трудно даже представить, чтобы практичный Акинфий Демидов при очистке алтайской меди, богатой примесями благородных металлов, мог допустить, чтобы они шли с отходами сразу в отвалы. Вне всякого сомнения, остаточный сплав (состоявший обычно из свинца, цинка, золота и серебра) подвергался еще и аффинажу, то есть разделению.

В этом Демидову могли (должны были!) оказать помощь иноземные мастера-специалисты по плавке серебра, работавшие на его Колыванском и Невьянском заводах. Не случайно, очисткой меди в Невьянске занимался опытный плавильщик серебра Иоганн Юнгганс — уж он-то вряд ли позволил бы допустить потерю ценных примесей.

А нельзя ли проверить это, взяв на анализ медь, выплавленную на Невьянском заводе? Вот, например, большой колокол Невьянской башни весом 65 пудов 27 фунтов. В верхней части его рельефно выделяется отлитая надпись: «Сибирь 1732 июня 1 лит сей колокол в Невьянских господина дворянина Акинфея Демидова заводе».

В эти годы Демидов получал медь только в двух местах: на Суксунском заводе (выплавленную из местных медистых песчаников) и на Невьянском заводе (очищая привозимую с Алтая черновую медь). Следовательно, колокол мог быть отлит из продукции одного из этих заводов.

С разрешения Управления культуры Свердловского облисполкома я взял образцы металла с короны колокола и сдал их на химический и спектральный анализы в лаборатории Березовского рудника комбината «Уралзолото» и Уральского геологического управления.

Анализы показали, что в состав металла колокола входит: меди — 76 процентов, олова — 23 и примесей — 1 процент. Хотя 1 процент величина маленькая, для нас важно ее содержание. Примеси, как оказалось, представлены никелем, кобальтом, хромом, цинком, свинцом, серебром, золотом, висмутом, сурьмой и мышьяком. Эти-то элементы-спутники позволили сделать интересные выводы.

То, что в колокольном металле есть висмут, сурьма и мышьяк, явно указывает на «адрес» меди — это отнюдь не продукция Суксунского завода, так как в осадочных медных рудах Западного Приуралья подобные элементы не встречаются совершенно. В то же время они есть в алтайских месторождениях полиметаллических руд, которыми владел Акинфий Демидов.

Казалось бы, на основании этих данных уже можно сделать вывод. Но не будем торопиться, вспомним, что колокол отлит из сплава меди и олова. И если олово было недостаточно хорошо очищено, то многие примеси могли оказаться и в полученной бронзе. Тогда рассмотрим еще один довод.

В западноуральских медных рудах, в отличие от алтайских, содержатся значительные (до нескольких процентов) примеси ванадия, стронция, марганца. Однако в бронзе колокола их нет.

Теперь уже ясно: большой колокол Невьянской башни отлит из алтайской меди.

Анализ колокольного металла позволил сде­лать еще один интересный и важный вывод — от каких примесей очищалась алтайская медь на Невьянском заводе. Для этого стоит сопоставить содержание отдельных примесей в необработанных рудах и колокольном металле.

Для полиметаллических руд Алтая характерно было повышенное содержание таких полезных ископаемых, как свинец и цинк (соответственно до 10 и 12 процентов в руде), золото и серебро (до 500 и 6000 граммов на тонну руды). В бронзе же колокола эти элементы составляют только десятые доли процента (свинец и цинк), сотые (серебро) или десятитысячные (золото) (Здесь соответственно 500 и 2,5 грамма серебра и золота на тонну металла). Куда же они девались?

Ответ напрашивается один: использованная для отливки колокола алтайская медь была очищена от примесей благородных и цветных металлов.

О стремлении к тщательной очистке меди на Невьянском заводе свидетельствует хранящееся в Центральном Государственном архиве древних актов письмо Акинфия Демидова, посланное им 12 марта

1733 года из Петербурга приказчику Нижнетагильского завода Стефану Егорову (в Невьянске в это время хозяйничали ревизоры): «Колывано-Воскресенскую черную медь очисти всю, а Яков Сидоров (приказчик.— С. Л.) пишет, что-де та медь не совершенно очищена, будто оная в дело посуды не идет, кроме колокольного литья. И для бога смотри за гармахером, чтоб она шла в действие, чтоб нам от того не нажить худые славы».

Комментарии к этому письму излишни, если учесть, что по сравнению с посудой для колокольного литья требовалась медь особой чистоты. Опасение же «нажить худые славы» вызывалось скорее всего боязнью, чтобы ревизоры не обнаружили золота и серебра в плохо очищенной меди.

Но если алтайскую медь очищали от примесей в медных цехах Невьянского завода открыто, то где производилась заключительная — уже тайная! — операция по окончательной очистке серебра и золота от свинца и цинка и само отделение серебра от золота? Легенды указывают на подземелья Невьянской башни.

Как это проверить?

 

Система подземелий

Выплавка серебра и золота — процесс не простой. И если это делали «под башней», то в районе ее должна быть целая система подземных помещений, в которых можно было бы разместить и плавильные горны, и людей, и топливо, и продукты питания, и сырье для плавки и многое другое, без чего не смог бы действовать, не получая огласки, секретный цех Демидова. Вопрос о подземельях до сих пор остается открытым, хотя известно довольно много свидетельств о подземных помещениях под башней, под бывшей заводской конторой и «господским домом», расположенными недалеко от «звонницы».

Наиболее ранние официальные сведения о подвалах под башней содержатся в рукописной «Книге мемориальной о заводском производстве», завершенной в 1770 году невьянским приказчиком Гри­горием Махотиным (она хранится в Государственном архиве Свердловской области). Описывая заводские строения, Махотин сообщает: «под тою башнею полат, в низу складенных, 2» и дальше упоминает еще «полатку» под крыльцом башни.

В книжечке В. Г. Федорова «Тайны Невьянской башни» (1961 год) приводится прошение участника волнений работных людей на Невьянском заводе в 1824—1825 годах, «бунтовщика» П. Е. Меньшакова, жаловавшегося на помещение его «под строжайший караул в... ужасную полатку под башнею».

Да и невьянские старожилы видели в 1930-х годах в полу первого этажа башни четырехугольный люк с чугунной крышкой. По их мнению, он прикрывал один из входов в подвалы.

В рукописи Г. Махотина, кроме того, упоминает­ся, что под каменной заводской конторой, стоявшей в 20—40 метрах севернее «господского дома», были погреба, видимые размеры которых составляли 16,8X8,4 метра. А под расположенной несколько восточнее кладовой — подвал, где в конце XVIII столетия была людская. Далее на восток к кладовой примыкала конюшня, за ней следовал каретный сарай, опять с погребом. В этой же рукописи говорится, что юго-восточнее «господского дома», в 20—35 метрах от него, располагался «рубленный из бревен амбар о двух жильях для съестных домовых припасов..; от того амбара погреба: 1-й деревянной, да а 3-х покоях каменные со сводами с одним выходом... При оных погребах весовая тяга с весовыми принадлежностями».

О подземельях в районе «господского дома» известно не только из архивных документов. На протяжении последних сорока лет в них бывали и наши современники.

Так, 8 конце 1950-х годов В. Г. Федоров вместе с невьянским старожилом А. И. Горбуновым осмотрели три подвала под «господским домом» и установили, что по своему характеру и орнаменту чугунных дверных проемов они во многом сходны с устройством помещений Невьянской башни.

Журналист Л. М. Мамонов в течение трех месяцев 1963 года проводил небольшие раскопки и изучал подземные помещения в районе «господского дома». Он подтвердил наличие трех подвалов, связанных между собою проходами и сложенных «пудовыми» кирпичами Нашел он и вход в подвалы— он начинался, по его мнению, в одной из комнат демидовского дома.

Но особый интерес вызывает обнаруженная им в южной оенке третьего подвала каменная кладь подземного хода, уходящего в сторону загадочной башни. К сожалению, таинственный ход дальше проследить не удалось.

Краевед А. И. Горбунов рассказывал, что в 1930-х годах ему удалось побывать в подземельях за третьим подвалом. Здесь в одном из них он видел нары из полусгнившего дерева, человеческий скелет, две небольшие плавильные печи в углу, двухпудовую железную гирю с надписью «2П». А дальше путь А. И. Горбунову преградила дверь, закрытая на тяжелый замок.

В каких же подземельях побывали в разное время А. И. Горбунов, В. Г. Федоров и Л. М. Мамонов?

Судя по «Книге мемориальной», три каменных подвала со сводами и «весовая тяга при оных» располагались не прямо под «господским домом», а под отстоявшим от него несколько юго-восточнее амбаром. В таком случае следует считать, что наши современники побывали в подземельях именно в районе амбара, находившегося на одной линии между «господским домом» и часовой башней. А наличие в третьем подвале хода в сторону башни может служить указанием на то, что она сообщалась с «господским домом» подземным переходом.

И если теперь нанести имеющиеся данные о подвалах на старый «План железоделаемого Невьянского завода», можно сделать вывод, что в пределах «господского двора» подземные помещения размещались по двум четко выраженным на­правлениям: юго-восточному (заводская контора — «господский дом» — амбар для припасов) — в сторону башни, и восточному (заводская контора — кладовая — каретный сарай) — в сторону медной фабрики.

Но в таком случае, если говорить о тайной плавке под землей, подвалы должны были быть и под этой фабрикой!

Действительно, на старом плане находим «полатки» для литья «медных вещей», для приема угля и для «жилья работникам» и под «меднокотельной фабрикой». Они удалены на восток от заводской конторы на 120 метров и на север от башни тоже на 120 метров.

Кроме этих двух направлений, по которым располагались подземелья, намечается еще одно: меридиональное, по которому могла идти подземная связь между медной фабрикой и башней. В 1962 году геолог В. Н. Малоземов проводил инженерно-геологические изыскания между башней и бывшей медной фабрикой. Две буровые скважины, заложенные им, вскрыли под трехметровой толщей насыпного материала подземные полости высотой в два метра. Свод и основание их сложены из «древнего» красного кирпича. Здесь же при проведении земляных работ найдена деревянная труба диаметром около полуметра. Составлена она из обтесанных топором лиственничных плах, покрытых изнутри слоем сажи.

А теперь посмотрим, что получается. В расположении подземных помещений выявляется определенная закономерность: они приурочены к вершинам и сторонам более или менее равностороннего треугольника (башня — заводская контора — медная фабрика), каждая сторона которого составляла около 120 метров.

Чем же могла быть вызвана такая странная закономерность в размещении подземелий?

Оказывается (если принять во внимание преемственность вспомогательных построек на старинных заводах), по периметру треугольника располагались подземные и наземные помещения, взаимосвязанные по своему назначению. В самом деле, для работы подземного цеха в подвалах имелись и уголь, и продукты медных плавок, и плавильные печи, и весовые принадлежности, и даже места для проживания работных людей. В наземных же постройках хранились съестные и различные хозяйственные припасы, которые можно было неприметно переправлять под землю. Кроме того, из «господского дома» или из заводской конторы можно было незаметно попасть в подземные помещения. А это имело немаловажное значение для присмотра за тайными работами. И, наконец, в часовой башне находилась пробирная лаборатория для скрытного контроля за выплавкой.

Часовая башня... Ею-то, пожалуй, следует заняться особо.

 

Сажа отвечает

До нашего времени в шахте для груза часового механизма башни сохранились два дымохода. Оба выведены в восточное окно в помещении четвертого этажа под «звуковой» комнатой и непо­средственно над «пробирным горном» — заводской лабораторией, расположенной на третьем этаже башни. Ниже лаборатории, на втором этаже, помещалась казначейская контора, а на первом этаже располагались помещения «заводской архивы». И уже под «заводской архивой», судя по описанию приказчика Махотина, находились «полатки» — подвалы.

Дымоходы меня заинтересовали.

Один из них сложен из светлого розового кирпича, по форме и размерам напоминающего современный, и явно «моложе», чем другой дымоход. К тому же он идет из «пробирного горна» и особого интереса не представляет — лаборатория на Невьянском заводе в XVIII столетии действовала вполне легально, хотя доступ в нее был крайне ограничен. Это видно из того, что попасть в пробирную со второго этажа можно было только по узкой лестнице, проходящей в толще стены, причем проход закрывался железной дверью с массивной задвижкой. Вход же в верхние этажи вел по заключенной в дощатую трубу деревянной винтовой лестнице, миновавшей третий этаж.

Второй, более старый, дымоход сложен из темно-красного крупного — «пудового» — кирпича, точно такого же, из которого сложены стены башни. В отличие от нового старый дымоход не заканчивается на третьем этаже. Его можно проследить и на восточной стене второго этажа. Там ниже уровня пола казначейской конторы он поворачивает сначала горизонтально, а потом за северной стенкой шахты уходит под прямым углом вниз, скорее всего в подвальные помещения башни.

Так вот, на внутренней стороне кирпичей, вывороченных из старого дымохода, есть слой затвердевшей сажи толщиною до 5 миллиметров. Ясно, что она могла накопиться лишь при проведении каких-то «огненных» работ в подвалах башни.

Какие же такие работы могли вести там? Не поможет ли ответить на этот вопрос... сажа?

Мне удалось наскоблить образцы сажи из старого дымохода на выходе его в окошке четвертого этажа, на его горизонтальном участке под казначейской конторой и на его вертикальном отрезке, уходящем в подвалы. С этих же кирпичей я взял для сопоставления образцы слоя под нагаром, внутренней (срединной, незагрязненной) части кирпичей, их наружных выветрелых корочек и участков под ними. Кроме того, по такой же методике были отобраны образцы из кирпичей с внутренней стенки низа прямоугольной шахты, со ступеньки казначейской конторы, со стен башни у входной двери и напротив ее, со стены над четвериком (ближе к окошку с выходящей трубой).

Все эти образцы прошли спектральный анализ е лаборатории Уральского геологического управления.

Результаты получились очень интересные.

Во-первых, только в саже (во всех образцах, взятых из разных частей дымохода) содержится серебро в количестве 1-3 граммов на тонну.

Во-вторых, в саже отмечена повышенная концентрация свинца и цинка — во много раз (в 10 — 30 раз) больше, чем в самих кирпичах дымохода и стен башни.

В-третьих, содержание меди в саже очень невелико— такое же как и в самих кирпичах. В то же время в наружных частях кирпичей из стен башни содержание ее выше в 3—10 раз.

О чем это говорит?

Поскольку в саже есть серебро, свинец и цинк, значит там, откуда ведет дымоход, плавили концентрат, содержавший эти элементы. Не черновую медь—ее очищали не в подвалах башни, а в несекретной надземной медной «фабрике» (Чем и объясняется то, что в наружных кирпичах содержание меди выше, чем в саже — дым от медной «фабрики» оседал на стенах башни), — а именно серебряный концентрат. Судя по составу последнего, можно сказать уже и так: здесь выплавляли серебро.

Для чего его получали, пока можно только предполагать, но ясно, что не для изготовления серебряных ложечек.

 

Что видно с башни

Но для чего бы там в подвалах ни плавили серебро, а делать это надо было тайно: царские законы на этот счет были строгими. И Демидов, как мы уже видели, предпринимал для сохранения тайны все меры. Похоже, что этой цели служила и сама башня.

С давних пор идут слухи о том, что Невьянская башня — каменное семиэтажное сооружение, состоящее из массивного четверика и трех восьмигранных ярусов с верховиком-шпицем,— имела сторожевое назначение. По одним преданиям, с балконов ее демидовские служки доглядывали за Екатеринбургской и Нижнетагильской дорогами, чтобы правительственные ревизоры, которые в те годы наезжали часто, не могли застать врасплох работных людей, занятых тайными делами — плавкой серебра и чеканкой монет. По другим — на башне несли караул дозорные, следившие за заводскими окрестностями, по которым к заводу можно было скрытно подобраться.

Конечно, для сторожевых целей с гораздо меньшими затратами можно было бы поставить небольшую дозорную вышку на одной из вершин гор рядом с заводом. Но Акинфий Демидов из каких-то соображений предпочел соорудить башню на заводской территории, вблизи западного конца плотины.

Выбор места для башни осложнялся естественной преградой — меридионально вытянутой цепью гор: они мешали наблюдению за восточной частью демидовских владений. Не эта ли причина продиктовала высоту башни, равную 57,6 метра?

Оказывается, да — именно такая высота позволяла с этого места обозревать различные дороги, существовавшие здесь в первой половине XVIII столетия.

Однако с башни совершенно не просматриваются северо-восточный и восточный участки территории между дорогами Тагильской и Аятской и между Аятской и Кунарской. Мало того, даже из окошка в шпице первый участок не виден. Почему бы это? А может быть, обзор этих участков, требовавший увеличения высоты башни еще на добрый десяток метров, и не представлял особого интереса.

Надо сказать, что место для башни выбрано очень удачно. Если отнести ее к северо-востоку, то есть ближе к горам, или к северу, за тень наиболее высокой горы с востока, го пришлось бы увеличивать высоту прежде всего для наблюдения за Кунарской дорогой, по которой только и могли приехать в Невьянск ревизоры.

* * *

Таким образом, архивные документы, результаты обследования башни и данные химических и спектральных анализов позволяют считать с известным основанием, что на Невьянском заводе Акинфия Демидова в период 1729—1743 годов производилась очистка черновой алтайской меди от свинца, цинка, серебра и золота. Причем отделение серебра (и, по-видимому, золота) от свинца и цинка осуществлялось в подвалах Невьянской башни.

Что башня строилась именно для этой цели, можно судить по тому, что дымоходы из подвалов были заложены сразу при сооружении стен. Отсюда и еще один вывод: когда строили башню, первые Демидовы уже знали о возможности добычи серебра и золота из алтайских (а может быть, и уральских?) руд.

Какая-то часть завесы над давней легендой как будто приподнялась. Но только часть. Следопытам истории предстоит разрешить еще немало вопросов о тайнах Невьянской башни.

С. ЛЯСИК
"Уральский следопыт", № 2, 1973 г.