СКАЗЫ КУСИНСКОЙ МАГНИТКИ
Немного истории
В 1754 году у горы Моховой братья Мосоловы приобрели у башкир за 50 рублей «Кусинское место», богатое рудами. После подавления Пугачевского бунта сюда переселили из Златоуста 50 крепостных крестьян. Новый владелец московский купец И. Лугинин основал здесь Кусинский завод. Его первая продукция – железные скобы, гвозди, топоры… Только спустя 8 лет началась выплавка чугуна из местных руд и выпуск чугунных отливок.
В «Горном журнале» за 1877 год названа деревня Александровка. Несколько изб здесь было построено еще в середине XVIII века. На верхнем бревне сруба одного из домов выдолблена надпись «1775». Первые жители села – ссыльные из центра России. Они строили Кусинский завод, рубили лес, жгли уголь, копали руду. И сейчас можно найти в тех местах старые, заросшие лесом, горные разработки.
В 1827 году Василий Турукин открыл Ахтенское месторождение бурых железняков. Так как руда залегала близко от поверхности, добычу ее вели с помощью кирки и лопаты, без применения взрывчатки, глубина карьера доходила лишь до уровня грунтовых вод. Руда шла на Кусинский завод. Рудник работал с перерывами, рудокопы терпели большую нужду.
А в 90-е годы XIX века начался промышленный подъем. Металлургические заводы работали на древесном угле. Для него требовалось большое количество дров. Лесорубы Златоуста шли по восточному склону Таганайский гор, кусинские – по западному. Встречались на горе Юрма, где и работали печи, снабжающие углем Златоустовский и Кусинский заводы.
На горе Юрма берет свое начало река Куса. Справа впадают в нее притоки Изранда, Юважелга, Навыш. На берегу Изранды и находится деревня Александровка. А слева впадают в нее еще три притока: Первая Шумга, Вторая Шумга, Третья Шумга. Здесь и обосновались лесорубы. Строили печи на хуторе Ковалева. Древесина доставлялась от Юрмы сплавом по реке Кусе, а уголь везли на лошадях через Назменскую гору в Златоуст.
В годы Советской власти уголь заменил привозной кузнецкий кокс. Затем печи постепенно закрылись.
В 1928 году в дебрях Южного Урала возник рудник Магнитка – в связи с началом разработки магнитного месторождения титано-магнетита. Сплавы с титаном применялись для изготовления деталей реактивных двигателей скоростных самолетов, подводных лодок. Титан нашел применение в производстве красок и титановых белил. Начиная с 1930 года, на Магнитке велась добыча руды. Вначале открытым способом, а затем подземным. Бесконечные обозы зимой и летом везли руду с Магнитки. Затем построили железную дорогу Титан-Ай, шоссейную – Магнитка – Куса. Начали проходку штолен. Рабочих не хватало. В 1933 году вместо требуемых 850 человек рудоуправление имело 383. Во многие области страны послали вербовщиков. Привлекались к работе и заключенные из трудколонии, которые жили в лагере.
Строилось жилье, клуб, школа, больница. Поселок рос.
После войны рудник удостоился награды – «Лучший рудник СССР».
Сегодня он не существует. Запасы руд закончились. Фабрики работают на привозном сырье. В прошлом его славная история. Так же, как и история Кусинского завода. А Александровка – и вовсе забытая богом деревня, в которой доживают свой век старики.
История этого края, уходящая в глубину веков, обросла легендами и былями. Иногда трудно отличить правду от вымысла. Но дошедшие до нас сказания (их хранит-бережет краеведческий музей Магнитки) – живая картина. Она рисует нам образ уральского народа – сильного и мужественного, талантливого и терпеливого, умного и доброго, словом, достойного лучшей жизни, чем та, которая выпала на его долю.
Впрочем, все еще у него впереди. Хочется в это верить.
Муркульевна
Соловьеву Пелагею, что жила в деревне Аршинка, односельчане называли не иначе как Меркульевна. Слава о ней разнеслась далеко по округе. Меркульевна бойкой бабой слыла, а вот муж ей тихий достался, все лапти плел.
В семье у них семеро детей было и все девочки. Мужики по этому поводу подсмеивались над Игнатом. Игнат безобидный, втянет головы в плечи, улыбнется виновато и мимо пройдет. А вот Меркульевне слово лишнее сказать боялись, предпочитая ее стороной обойти, потому как слыла она колдуньей, с нечистой силой зналась.
Дом у них на отшибе деревни стоял. Маленький, неказистый, на один бок покосился. Хозяин никудышный, да и жили бедно. Держали одну коровенку и коня, которого Воронком прозвали за его черную масть. Любила своего коня Меркульевна, и он ей тем же платил: только увидит хозяйку, головы поднимет и ржать начнет, будто разговаривает с ней на своем языке. Она подойдет, потреплет его за гриву и тоже разговаривает с ним словно с человеком. С людьми же нелюдимкой слыла. Бывало, идет в черном платке по селу, сверкнет глазами на встречного, тот не знает, куда и деться, шаг ускорит, лишь бы не видеть проклятую бабу – того и гляди порчу наведет.
Дело это еще до революции было. Однажды за околицей встретил ее старец. Остановилась она, поклон ему отдала. Он ей и говорит:
- Знаю, Меркульевна, про твою сиротскую жизнь. Жалко мне тебя. С малолетства нищенствовала, подаяния собирала, с семи лет нянькой по чужим людям, обиды терпела, всегда в тяжелой работе. Замужество неудачное твое, муж, как на грех, нерадивый попал, чертомелить опять же одной надо, детей куча. Укажу я тебе золотую жилу. Будешь золото брать, сколько хочешь, но только до тех пор, пока тебя не увидят. Увидят если – пропадет золотая жила.
Сказал так, пошел вперед, а она следом. Показал место и исчез, словно и не бывало его.
Только с тех пор богато они зажили. А людям любопытно – откуда у них деньги водиться стали. Конечно, следить стали. Заметили, что рано утром, с первой зорькой на небе запряжет Меркульевна своего Воронка и в лес едет. Куда, зачем, никто не знает. А возвращается уже затемно, почти ночь на дворе. Дом новый построили в том же месте, опять же скотины теперь полный двор. Живут сами по себе. И с детьми ихними деревенские дети не водились, но и обижать их боялись.
Вскоре революция, война Гражданская началась. В Аршинку колчаковцы пришли. Кто-то им и поведал о той семье. Приехали к ним два рослых колчаковца, забрали с собой Меркульевну и привезли в избу, где штаб у них находился. К лавке привязали, спрашивают:
- Где золото моешь, на каком ключе?
- Не знаю, - отвечает, - о чем речь.
Бить начали. Крепко избили. Вышла вся в крови, одежда изорвана, еле ноги передвигает. Но тайну не выдала. Как ушли колчаковцы, снова в лесу пропадать стала.
Тут одна любопытная бабенка Устинья с мужем по ягоды пошла. В то лето голубики много народилось. Надо было за ней далеко на болото идти. Притаились черные ягодки, подернутые сизоватым налетом, под дурманящими белыми цветами багульника. Ведра наполнили, домой идут. Мимо Черного ключа пошли, а там заметили спрятанные лопату, желоб, ковш и сетку. Так и раскрыли тайну. Но только радость короткой была: сколько не рыли то место, ничего не нашли. И геологи сюда приходили – исчезла золотая жила, словно и в помине ее не было.
А Меркульевне и нажитого хватило – всю оставщующся жизнь в достатке прожила. Девки-то в мать пошли, работящие выросли, да и мужьями их бог не обидел – непьющие попали. Вот так-то в жизни бывает.
Воды с тех пор много утекло, давно на белом свете Меркульевны нет, и дети ее поумирали, и внуки. А вот легенда о ней осталась в памяти, тревожа иногда чьи-то души мечтой о легком богатстве.
«Ахти! Ахти»
В архивах рудника можно найти упоминание, что Ахтенское месторождение бурых железняков открыл мастер Василий Турукин в 1827 году. Сохранилась об этом событии и легенда.
Василий-то мужик умный был, все мечтал рудное место найти. По лесам ходил, по горам лазил. Однажды много исходил, устал, сел отдохнуть на камень. Машинально содрал с камня мох. Смотрит – руда, да такая хорошая! На месторождение бурых железняков вышел. Чтобы не потерять место, бут руды положил.
В тот же день привел начальство, три человека с ним собрались. Еще бы – дело серьезное. Только от волнения не смог он сразу показать место. Люди ждут, а он мечется, найти не может, сам не свой. Сокрушается, что промах вышел, то с правой стороны леса, то с левой крик слышится: «Ахти! Ахти!». Нашел все-таки. Руками машет, зовет к себе. Подвел к помеченному месту, начал сдирать мох все шире и шире. Другие помогать стали. Да, действительно, руда. Десятник смеется, подтрунивает: «Ну и Василий, учудил!».
Долго потом над ним подшучивали. И месторождение Ахтенским назвали. А потом и сам поселок так окрестили.
Руду добывали открытым способом и на лошадях тут же везли для обжига. Для этой цели выкладывались дрова, лошади по трапу с колымагой заезжали на ряж из дров с метр высотой, руду ровным слоем засыпали, а потом поджигали дрова. Затем с Ахты обожженную руду везли в Кусу. Бесконечные обозы тянулись. На дорогах в сырых местах летом елань настилали, зимой снег утаптывали. Руда в коробах находилась, если мороз сильный, в коробе костер разводили, грелись. Поздней осенью обожженную руду горячей грузили, едут мужики на возу – тепло, как возле печки, до самого завода.
Светящиеся бараки
В нескольких километрах от Александровки когда-то были печи. А где уголь жгли, там обязательно лесной поселок возникал с бараками. Бараки появлялись и исчезали в лесах повсюду, их строили не только для углежогов, но и лесорубов, сплавщиков леса, серокопов. В низком деревянном здании метров 25 длиной посередине – узкий коридор вдоль всего помещения, по обеим сторонам – комнаты с нарами иногда в два яруса. Исчезали печи, уходили на другое место люди, а бараки оставались в лесной глухомани.
Про два барака возле Александровки вскоре забыли, пока не почувствовали те, кто близко от них проезжал, трупный запах. А ночью словно светились они в темноте. Решили посмотреть, что там такое необычное. Только увидели, что самих бараков уже нет, от них пепелище осталось. Близко подходить не стали, жутко показалось. Обходили это место стороной.
Старожил Александровки Иван Шляпников многое помнит. Статья в районной газете так описывала арест священника из Свердловска: «…Порошина прислали к нам из Свердловска. Когда его приехали забирать, он, якобы, сказал: «Я ждал этого. Я готов на эту кару».
Шляпников жил тогда с отцом на одном из хуторов, куда их выселили вместе с еще шестью семьями за то, что они отказались вступать в колхоз. Хутор несколько дворов насчитывал. Кругом глухомань. Однажды ночью к ним приехали с обыском. Запомнил Иван, что люди в военной форме искали что-то в подвале их дома. Запомнил милиционера с пистолетом в руке. Хуторяне утверждали, что в ту страшную ночь команда поехала к баракам… Той же весной от бараков и пошел запах… Сколько было этих людей, откуда их привезли – неизвестно. но, считают старожилы, что привезли их осенью, а расстреляли с наступлением зимы, прямо на месте поселения. Там, на берегу Сухой речки, где стояли пустовавшие ранее бараки, и провели свои последние дни эти люди.
Лесообъездчик А. Печерский однажды проезжал рядом с теми местами. Уже в сумерках возвращался верхом на лошади домой. И неожиданно в лесной тиши церковное пение услышал. Ясно и отчетливо голоса доносились. Словно в храме служба шла. У Андрея от страха волосы на голове дыбом встали. Рванул на лошади домой побыстрее, сам не свой приехал. Долго успокоиться не мог.
Поповские бараки, о которых идет речь, от Александровки в 23 км. Еще в советское время в 10 м от них прокладывали лесовозную дорогу. Она должна была пройти в верховьях реки Мысаелги, или иначе Сухой речки. Иван Шляпников работал тогда техническим руководителем в леспромхозе. Не удержался он, подошел к тому месту. Вот как сам об этом рассказывает:
- Необычное волнение вдруг объяло меня, подобное тому, какое испытываю каждый раз, когда навещаю родные могилы на сельском погосте.
Места дикие. Мрачновато-зеленые сосны и ели, бурелом, крупные розовые цветы Иван-чая ростом с человека, на берегу журчащей речки кусты волчьего лыка, иглистого шиповника, серой ольхи, черемухи. Шумит птичья молодь, скрипнет сосна, ветер прошумит. А то сухой стук слышен, который сосны издают, ударяясь под порывами ветра друг о друга. В росистой траве горят красные ягодки земляники. Наклонился Иван, взял не утерпел одну еще только с бока опаленную ягодку – руки лесом и травой запахли. Постоял, огляделся кругом. Недалеко словно бы увидел четкие очертания бараков. На месте одного из них оказалась лишь яма, на месте другого начали деревья расти. Хиленькие всходы елочек с колючей хвоей. Елочки росли из оставшихся гнилых полуистлевших от времени деревяшек. Словно выкармливали они свое дитя, рожденное из праха. И стоят эти елочки как символ новой жизни взамен погубленных.. Как память о тех, кто провел здесь последние свои дни.
История на этом не закончилась. Велико было желание Ивана установить на этом месте крест или часовенку построить. И лишь летом 2006 года к баракам отправилась экспедиция. Среди ее участников, кроме самого Ивана, находился и священник Свято-Казанского храма Кусы отец Леонид. С трудом достигла цели экспедиция. Нашла ориентир – группу елей. При раскопе наткнулись на уголь, нашли замшелую доску… На этом месте и установили Поклонный крест высотой в два с половиной метра. Отец Леонид отслужил заупокойную литию – малую панихиду. Возложили рядом с крестом полевые цветы.
Иван выполнил свой человеческий долг и был счастлив.
«Щё пощём?»
Весной, в конце апреля, кусинцы участвовали и в сплаве леса по рекам. Сплав древесины начинался от Юрмы, с верховья реки Кусы. Вначале сбрасывали в воду бревна, дрова. Перед сплавом не забывали лед прогнать. По обоим берегам шли две бригады сплавщиков с баграми. Бревна плыли заранее ошкуренные, дрова толстые, наколотые с помощью клиньев и балды. Лес был тогда очень крупный, его еще никогда не рубили, в основном сосняк и лиственница. Четырехгранный брус из лиственницы достигал иногда длины 12 метров.
На берегу ставили палатки для ночлега. В них настилали большие кошмы, укрывались тоже кошмами. Сушились у костров. В реке случались заторы из древесины, и тогда их разбирали, работа трудная и опасная. Реки полноводные тогда были, вода бросалась на берега, затопляла кустарники. Вновь разбирали заторы с риском для жизни. Тут вода со страшным шумом иногда ломала бревна, устремляясь дальше.
Каждую осень реку чистили от коряг, выбрасывали большие камни, сглаживали кривизну русла. Река Шумга быстрая, много перекатов, весной, взбесившись, выворачивала корни, валила деревья, накатывала камней. В осенней холодной воде у рабочих ноги сводило, пока ее чистили.
Лесорубы приходили домой в сырой одежде, в избах темно, от одежды, сушившейся в тесной избе, поднимался пар, ничего не видно.
Плюнет кусьянин на адский труд, идет другую работу искать, полегче. Вначале поинтересуется:
- Щё пощём?
Опять мало платят. Тогда с досады скажет:
- Поеду кущёнок жечь.
Это значит, выжигать уголь кучевым способом.
Юрма
В лесных поселках слышали о кровавых расправах колчаковцев над большевиками. Новые хозяева стали старые порядки воскрешать. На лесозаготовку расценки снизились, прекратилось снабжение продуктами. Из конторы Златоуста пришло распоряжение: сплавщикам платить не 12 рублей, как платили, а всего 8. Мужики как услышали про новые расценки, сразу же работу бросили. Начальство на переговоры вызвало. Выбрали для поездки в город Мурзина. Мужик деловой, своя дегтярня у него на заимке, пасека.
На второй день приезжает на Шумгу Баранов, главный над всеми лесными работами. Ругается, уговаривает. Мужики:
- Не будем работать за такую плату! Иди сам на сплав.
Принесли ему багор, онучи из мешковины сделали, лапти нашли. Кричат:
- Снимай сапоги, обувай лапти, багор бери и пошли на реку.
Лица злые у всех, кулаками машут. Баранов тогда с перепугу говорит:
- Даю полную плату, только в лапти меня не обувайте.
Поднесли ему документ для подписки. Подписал. Мужики довольные разошлись. Только после сплава Мурзина арестовали. Знакомый конвоир помог ему бежать в горы, где он скрылся временно на горе Юрме. Она уже своим названием предупреждает: не ходи! Глухие еловые и пихтовые леса темные на склонах гор, подножие заболочено. В воде что-то булькает, всплескивает, возится. Серая гадюка приподнимет из травы свою голову, шипит, высовывая черный язычок. Бледные болотные цветы грусть нагонят. Таинственно. Страшно.
Недалеко находится гора Рассыпуха, на которой работали печи. Уголь с нее возили в Златоуст, Карабаш и Кусу. Здесь тоже еще был жив лесной поселок, но белые сюда прийти не рискнули, места глухие. Здесь и обосновался до прихода красных Мурзин.
Когда красные пришли, вернулся на Первую Шумгу, где его дед Гаврил дожидался. Женился вскоре, дочь Рая родилась. Здоровая росла, краснощекая.
За дегтем к нему часто приезжали, хорошее это лечебное средство. Многим жизнь спасло, кто здоровье потерял на фронте и производстве: теплый деготь ставили на ноги, натирали дегтем спину, руки, лечили ушибы и даже больные зубы. Болезней как не бывало. И животных тоже дегтем лечили.
Про заимку Мурзина все знали. Деготь курился день и ночь. Все дети, появившиеся позже, ему помогали. А их уже шестеро родилось. Работы на всех хватало, потому и учиться некогда: тут и хозяйство – лошадь, две коровы, овцы, пчелы. И лесной промысел доход давал.
Вспоминает Рая:
- Стоит большой чугунный котел возле леса, почти два метра высотой и диаметром, а под ним топка. Дно котла воронкой, а внизу его отверстие, от него трубка идет к деревянной колоде. На колоде – труба двухметровой высоты, верх ее заглушен. Сбоку трубы – отверстие, через него выходят пары. Загружают в котел бересту и березовую кору, закрывают плотно глухой крышкой да еще и замазывают все щели глиной. В топке жгут дрова. Береста без пламени в котле тлеет, курится, в деготь превращается. Горячий деготь по трубке поступает в колоду. Это так называемый товарный деготь. А есть еще паровой. Его дают охлажденные пары из трубы над колодой.
Война для Мурзина закончилась. Пришли вскоре и те, кто воевал на стороне красных. И неизвестными остались судьбы отцов и братьев тех, кто принял другую сторону, поверив другой правде. Хоть и говорят, что правда одна.
Два брата его жены, Егор и Петр, разную правду выбрали. Егор, примкнувши к белым, гнал с винтовкой в руке своего младшего брата в Златоустовскую тюрьму. Пинками подгонял, когда тот идти не мог. Участвовал в зверской расправе над ним. Знала это его сестра Настасья, люди рассказывали. Так она младшего брата Петра больше не видела. Зато когда Советская власть снова победу одержала, пришлось ей однажды на собрание в Кусу с мужем поехать. Народу много собралось, на сцене – президиум больше из начальства. А среди них она знакомое лицо увидела. «Господи, да это же Егор!» - обрадовалась. Мужа в бок ткнула. Глазами встретилась с братом. Только он почему-то отвернулся от нее. А когда перерыв закончился собрание продолжалось. Но только в президиуме стало на одного человека меньше. Покачал головой муж, да и только.
Рыжко
Лошадей в старину держали иногда не по одной в хозяйстве – по три, пять голов, а то и больше. Богатые александровские мужики, которые батраков нанимали, по несколько упряжек имели для перевозки угля. Жили на печах месяца по два. Работали артельно, потому как заносы бывали сильные на дорогах, разгребать их одному несподручно.
Груженый воз весом в тонну тащит лошадка, раздувая на морозе ноздри. Зато когда домой бежит, торопится, чем ближе деревня, и подгонять не надо. Лошадников собиралось на извоз не одна сотня. Тянется обоз длинной лентой. Лошади сытые, ухоженные. Как же иначе: свои, родные. И по гриве их хозяин потреплет, иногда кусочком хлеба угостит. Издаст лошадка тихое ржание, словно поблагодарит за заботу. У каждой – кличка. Иногда жеребенок следом бежит, отстать боится от матери. Невдомек ему, что детство такое быстротечное, а потом вся жизнь в работе, пока не состарится. Какой только масти не увидишь в разноцветной ленте. Летом на стойбище им раздолье, травы сами в рот просятся. Недаром назвали одно из стойбищ «Веселый стан». Свое у них счастье бывает, лошадиное.
Да только не у всех.
В государственной конюшне поселка – 80 голов лошадей. Рядом – кузница, где подковы и гвозди делают. Лошади эти часто ломают подковы и копыта, ушибают ноги, потому как работают в штольнях шахты – возят руду в вагонетках по рельсам к погрузочным площадкам. В артели «Таганай» есть у них и свой ветеринарный фельдшер, да проку мало – в те времена и людей-то нечем было лечить.
Лошади всю смену под землей. У многих уже слезились глаза. Свечи, карбит, а иногда полная темнота. В тревожной тишине слышится грустное ржание. Привыкли они и к рудной пыли, и к тому ,что угарный газ, который скапливается в забоях, не давал дышать. Коногоны сами пылью кашляли.
Идет по рельсам 2-5 вагонеток с рудой, тащит их лошадка по рельсам с трудом, а с северной стороны – значительный уклон в сторону выхода из штольни. Груженая вагонетка и прижмет лошадь. Смертью заканчивалась авария и ушибами. Вес каждой вагонетки – две тонны. Сойдет она с рельс, при помощи ваги и чурок, поставят ее на место ценой больших усилий, а лошади уже не вернуть. В штольню же нужно было заехать 10-15 раз за смену.
Коногон Павел Самойловских на всю жизнь Рыжка запомнил. Одноглазый сноровистый Рыжко вел себя спокойно при въезде в темноту шахты. К своей доле привык. Опустив голову, с единственным слезящимся глазом по знакомому пути таскал вагонетки с утра до позднего вечера. Своим лошадимым путем понимал, что никуда от этого не деться и с грустью смотрел на молодых необученных соседок по стойлу, упиравшихся при входе в штольню.
Вскоре война началась. Призвали Павла на фронт. Первым делом пошел он с Рыжком попрощаться. Лошадь, увидев его единственным глазом, издала тихое ржание. Узнала значит, обрадовалась. Угостил он ее кусочком хлеба и сахарком, в лоб, не удержался, поцеловал. Почувствовал на щеке ее шершавый язык. Вздохнул тяжело и, не оборачиваясь, вышел. Тяжело на душе стало.
После войны 27 лет отработал на электровозе – железной лошадью управлял. На коней равнодушно смотреть не мог, вспоминая Рыжко. Много тогда и лошадей воевать отправили.
Видел однажды: навстречу животным-работягам, когда их поздно вечером, голодных и тощих, с выступающими ребрами по бокам, черных от пыли, в конюшню вели, пожарные лошадки попались. Одна, ухоженная, серой масти, на рысях ручную пожарную машину везла, на облучке пожарник сидел в блестящей каске. Другая телегу с бочкой везла – тоже упитанной выглядела…
У животных, как и у людей, тоже свои судьбы.
В сказах использованы воспоминания магнитчан А.П. Шибакова и А.П. Конюхова («Меркульевна»); И.В. Никифорова и Ф.М. Седова («Ахти! Ахти!»); Н. Шляпникова («Светящиеся бараки»); И.В. Никифорова («Щё пощём?»); А.С. Масленникова, И.В. Кузнецова, Р.А. Мурзиной («Юрма»); П.И. Самойловских, П.В. Мамаева («Рыжко»). Воспоминания собраны в рукописной книге, которая хранится в музее пос. Магнитка.
Любовь АЛЯМКИНА,
«Уральский следопыт», № 3, 2008 г.
Об авторе: Любовь Васильевна Алямкина – учитель русского языка и литературы Магнитской основной общеобразовательной школы. Занимается историей поселка Магнитка. Ее очерки печатались в газетах и журналах Москвы, Челябинска, Берлина. В «Уральском следопыте» был напечатан очерк «Неслышное эхо войны» (2007, № 6).
