Книги >
Литературно-краеведческий альманах
«УРАЛЬСКАЯ СТАРИНА».
Выпуск № 1, 1994 г.
Михаил Иностранцев
АКАДЕМИЯ ГЕНШТАБА И ГИБЕЛЬ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ В ЕКАТЕРИНБУРГЕ
(Из воспоминаний профессора бывшей Академии Генштаба)
...Андогский рассказывал, что в беседе его по этому вопросу с Бронштейном, последний, услышав, что конференция Академии предлагает эвакуировать последнюю на юг России, язвительно улыбнулся. И, уставившись пронизывающим взглядом в упор на Андогского, отчеканил: «Мы не так просты и наивны, полковник, как думает ваша конференция. Академия будет и должна служить только нам и никому другому. Передайте конференции, что об эвакуации Академии на юг России не может быть и речи. По всей вероятности, Совет Народных Комиссаров согласится с моим предложением, а я намерен предложить эвакуировать Академию на восток, например, в Екатеринбург. Это большой, культурный и горнозаводской город и в нем, несомненно, найдутся и подходящие здания».
...Из старых профессоров Академии с воинским эшелоном отправиться выразил желание лишь профессор, генерал Медведев. Профессора же, генера лы: Б.М. Колюбакин, Г.Г. Христиани, В.Ф. Новицкий, А.К. Баинов, Д.Н. Филатеев и военный инженер полковник Н.И. Коханов выразили желание прибыть позже в частном порядке. (Из них, в действительности, прибыли к Академии лишь трое: Христиани и Коханов, приехавшие еще в Екатеринбург, и Колюбакин, присоединившийся к Академии в Казани. Филатеев прибыл в Сибирь уже после закрытия Академии и незадолго до катастрофы Колчака. Новицкий и Баинов вовсе к Академии не прибыли. Первый из них начал служить «не за страх, а за совесть» большевикам, у которых пользовался почетом и авторитетом и позже умер в Москве, причем большевики устроили ему торжественные похороны. Баинов умер в Ревеле в 1935 г.)
...Из молодых же профессоров выразили желание прибыть частным порядком лишь двое: я и профессор генерал Матковский, все же остальные намеревались следовать с эшелонами. Для выбора и отвода помещений квартирьерами в Екатеринбурге были немедленно же посланы полковники Слижиков (Состоит на службе у большевиков и, кажется, читает лекции в Красной Академии) и Сыромятников (Находится на Дальнем Востоке, если не ошибаюсь, в Харбине).
...От самого Андогского, пришедшего наконец из канцелярии, я узнал, что нашими квартирьерами, полковниками Слижиковым и Сыромятниковым, с большой ловкостью и умением приспособляться, уже установлен контакт с местным совдепом. Что последний первоначально встретил Академию с большим недоверием и подозрительностью, но, благодаря умению упомянутых штаб-офицеров, теперь всецело идет навстречу нуждам Академии, разместил уже почти всех слушателей, с их семьями, по квартирам и обещал таковые же реквизировать и для всех служащих.
- Так что нам, как будто бы, доверяют и не боятся нас? - спросил не без иронии я.
- Внешним образом - да, - отвечал Андогский, -но надо быть все время начеку и всегда держать камень за пазухой, тем более, что несомненно, слежка за нами, и слежка самая серьезная, уже установлена, и провокация будет также пущена на полный ход.
Соседство у епархиального училища оказалось не из приятных. Почти что рядом с ним помещался первое время сам совдеп, лишь впоследствии переведенный в одну из гостиниц на центральной улице города.
Вместе с тем, Андогский сообщил, что по окончательном устройстве Академии на новом месте и по прибытии из Петрограда оставшихся там чинов, т.е. приблизительно вскоре после Пасхи, начнутся экзамены прибывших из Петрограда слушателей младшего класса, и начнутся лекции в обоих классах. Услышав это, в глубине души я обрадовался, что мой предмет - стратегию, читавшийся только в старшем классе, мне не придется излагать «красным» офицерам, а читать лишь нашим коренным слушателям - офицерам бывшей русской армии. Все остальные сослуживцы Академии, которых мы с женою обошли и посетили в их классах, встретили нас с радостью и полным радушием, и мы как бы вернулись в свою семью.
Единственным из профессоров, которому уже была реквизирована квартира и который поэтому не жил в епархиальном училище, был престарелый генерал А.И. Медведев с семьей, и потому, кое-как устроившись в отведенном нам классе, мы с женой моей на следующий же день нашего прибытия отправились их навестить.
Впечатление на меня Екатеринбург как город произвел хорошее. Это был хотя и провинциальный, но чисто русский город и притом довольно благоустроенный. Царство большевизма на нем, по крайней мере внешним образом, отражалось как-то менее, чем на Петрограде. Может быть, это было потому, что грязь и неряшество явились в последнем как спутники большевиков, да до этого в столице не наблюдались, здесь же они были давнишними и природными, как в большинстве провинциальных русских городов, и потому не бросались так в глаза и не поражали.
Красноармейцев на улицах было видно мало, и они имели вид обыкновенных русских солдат, только без погон и кокард, но не держали себя умышленно нагло и вызывающе, как распущенные и избалованные солдаты Петрограда.
Магазины были полны всевозможных товаров и бойко торговали. После Петрограде, нас особенно поражали мясные лавки и колбасные, в изобилии торговавшие мясом, колбасами и ветчиной. Также завалены были товаром и булочные, но последние торговали лишь хлебом и булками, пирожных же не было видно нигде, как объяснили нам, вследствие малого количества сахара.
В городе было действительно много особняков как деревянных, обычного русского провинциального типа, с заборами, садами и огородами, так и каменных - более современных и комфортабельных. В одном их таких, недалеко от управления Верхне-Исетского завода, была отведена квартира и А.И. Медведеву. Недалеко от этого дома находилась кондитерская, но она была закрыта и, по-видимому, не торговала.
Медведевы встретили нас крайне радушно и тотчас же предложили чай. Каково же было удивление мое и моей жены, когда к чаю появилось целое блюдо прекрасных пирожных. Видя мое удивление, А.И.Медведев улыбнулся и сказал:
- Видите, у нас, в Екатеринбурге, есть не только хлеб и булки, ко и пирожные, о которых уже забыли бедные петроградцы.
На мой вопрос:
- Откуда эти пирожные?
Медведев, по-прежнему улыбаясь, отвечал, что, конечно, из кондитерской и, притом находящейся весьма недалеко от их дома.
- Но ведь кондитерская, как я сам видел сейчас, закрыта и не торгует? - спросил я.
- Да, она закрыта для публики,- отвечал Медведев,- но в совдеп ежедневно из нее отправляются две бельевых корзины пирожных, а иногда и их не хватает, т.к. требуют еще. Так вот, по знакомству, с заднего крыльца, она продает и простым смертным. Все это очень просто, и при этом, как сказал мне кондитер, демократические власти ничего за пирожные не платят. Видимо, считается, что это - дар «от благодарного населения». Вообще, коммунистические правители по части «взымания» и «стяжения» не церемонятся не меньше, если не больше прежних властей.
Затем, от Медведева же, я услышал и о главных деятелях Екатеринбургского совдепа, игравших впоследствии столь видную и ужасную роль в убиении царской семьи.
Занимавший ранее весьма важное место в совдепе еврей Свердлов был за заслуги пролетарской революции уже перемещен Лениным в Москву, но и там продолжал особенно интересоваться екатеринбургскими делами, как ему более знакомыми и близкими.
Теперь видные роли в совдепе играли комиссары: Голощекин и Белобородов. Оба - страшные фанатики и большие негодяи. Это своего рода русские Мараты, но только при этом грубые и невежественные. Первый из них - Голощекин - еврей с весьма темным прошлым, по профессии, кажется, часовых дел мастер, большой крикун, демагог, и притом не чистый на руку.
До революции жители Екатеринбурга избегали принимать его в своих домах, т.к. стали замечать, что после его посещений обыкновенно пропадали ... серебряные ложки. В совдепе, в пролетарских и рабочих массах он был очень популярен вследствие своего зажигательного, митингового красноречия. Он - представитель крайнего левого, террористического течения в совдепе и об Академии, по крайней мере в первое время по ее прибытию, иначе не говорил, как о «контрреволюционном, буржуазном гнезде», подлежащем уничтожению, и лишь заявление наших квартирьеров полковников Слижикова и Сыромятникова в заседании совдепа, что Академия направлена в Екатеринбург по личному выбору не больше и не меньше как самого народного комиссара по военным делам Троцкого, заставило его придержать свой тон и не вести себя по отношению к Академии, по крайней мере, столь вызывающе.
Белобородое, по словам Медведева, был, кажется, из рабочих, также левонастроенный коммунист, умнее Голощекина, но не такой оратор. Он мрачная, злобная, но все же держащаяся более корректно фигура.
Наконец, упомянут был им и старший, кажется, во главе Екатеринбургской чрезвычайки, комиссар Юровский, впоследствии, в ближайшем будущем, организатор убиения царской семьи и главный ее палач. О нем, впрочем, кроме того, что он -также еврей, Медведев больше ничего сообщить не мог. Конечно, излишне прибавлять, что все упомянутые лица были с обширным революционным прошлым и знакомы были, если не с каторгой, то, во всяком случае, с несколькими тюрьмами.
- Впрочем, - добавил Александр Иванович, - если хотите получить более подробную и точную информацию, поговорите с Слижиковым и Сыромятниковым. Наши молодцы - полковники, несмотря на весьма короткое здесь прибывание, уже прекрасно разобрались в обстановке и великолепно знают всю эту публику.
И вот в руках таких-то лиц находилась теперь наша любимая alma-mater Академия, находились мы сами и наши семьи. Выслушав все это, я позволил себе высказать Медведеву мысль, что как-бы нам не было здесь хуже, чем в Петрограде.
- Ведь здесь,- сказал я,- мы заметнее, и каждый наш шаг виднее, чем в Петрограде, где у большевиков было гораздо более работы, чем в этом провинциальном углу. Там мы были песчинкой среди прочих подозреваемых, здесь мы являемся крупной фигурой, на которой по неволе сосредотачивается внимание.
- Да, это верно,- отвечал Медведев,- но не забывайте, что мы голодали, здесь же - можем жить по-человечески. Там Академия была среди других высших учебных заведений и не имела в глазах большевиков особой цены, здесь же она, да еще присланная Троцким, импонирует совдепу, и он даже горд иметь ее в своем распоряжении. К тому же, не забывайте ловкости и изворотливости самого Андогского. Помяните мое слово, что через весьма короткий промежуток времени он будет своим человеком у здешних властей, хотя задача его, конечно, весьма и весьма трудная.
...После говения и Пасхи, справленной в условиях как бы мирного времени, т.е. с куличами, пасхами и ветчиной, начались экзамены слушателей младшего класса для перевода их в старший. Одновременно с этим конференции Академии было сообщено совдепом, что Академия поступает в ведение специально назначенных комиссаров: Берзина и Анучина.
Однажды, придя в епархиальное училище, чтобы быть ассистентом на экзамене по службе Генерального Штаба (предмет, читанный Андогским), я увидел его стоящим в коридоре училища и беседующим с двумя людьми в защитном обмундировании, высоких сапогах, с шашками и кобурами с револьверами. Когда я подошел к ним, то Андогский познакомил меня с ними. Это и было наше, с позволения сказать, начальство - комиссары Берзин и Анучин.
Первый из них был латыш среднего роста, рыжий, с небольшой бородкой, довольно интеллигентный и, как русский, говоривший по-русски. Он был из прапорщиков военного времени и вид имел довольно военный.
Что же касается Анучина, то это был небольшой, худой, страшно бледный, слегка сутуловатый мещанин дегенеративного типа, ничего общего с военной выправкой не имеющий, шашка и револьвер на котором висели, как на вешалке. Он больше молчал и видно было, что главная роль принадлежала Берзину, а Анучин лишь как бы состоял при нем.
Берзин не производил впечатления фанатика и вел довольно тактично лишь деловой разговор, расспрашивая о нуждах Академии и о предстоящем скором открытии курса, и высказал взгляд, что Красная Армия очень нуждается в штабных работниках, почему, по всей вероятности, в скором времени от Академии снова будет потребован целый ряд слушателей в красные штабы.
На это Андогский отвечал, что слушатели младшего класса еще только что держат переходные экзамены в старший класс и потому старшего класса еще нет, да и когда они перейдут в этот класс, то еще не будут готовы к штабной службе, и потребуется целая зима, чтобы подготовить их. Берзин, однако, возразил, что в виду условий обстановки, а именно назревающей гражданской войны, требования к выпускаемым из Академии офицерам должны быть значительно понижены и, возможно, что в красные штабы придется брать слушателей даже и из младшего класса.
- В таком случае,- сказал Андогский,- Академия не может вполне ручаться за даваемых ею штабных работников и заранее будет просить снять с нее ответственность за подготовку.
- Тех познаний, которые они имеют, - отвечал Берзин, - для наших надобностей хватит. Во всяком случае, если будут знать больше, чем офицеры военного времени. Ведь это все - специалисты военного дела, бывшие кадровые офицеры.
Затем разговор перешел на тему о имеющих прибыть, согласно желанию Троцкого, красных офицеров для прохождения курса младшего класса, и Андогский спросил: какого рода испытания, кем и где будут произведены для приема в Академию, т.к. для поступления в нее требуется вступительный, конкурсный и довольно строгий экзамен.
- Это все, - отвечал Берзин,- было хорошо и пригодно лишь в условиях мирной обстановки, но не забывайте, что мы на пороге ожесточенной гражданской войны, да и внешняя политическая обстановка весьма беспокойна. Поэтому командировка красных офицеров в Академию будет произведена без экзамена, а лишь по выбору начальников и политических комиссаров.
- На основании же чего,- спросил Андогский, -будет произведен этими лицами выбор офицеров? Ведь хорошие качества, видимые начальнику и комиссару, далеко еще не гарантируют того, что он годится быть хорошим штабным работником.
- Выбор офицеров, - продолжал Берзин, - будет произведен исключительно по партийному признаку. Нам нужно, прежде всего, иметь в штабах верных своих людей. Специальная подготовка стоит уже после этого - на втором месте.
После этого Андогский прекратил возражения, и скоро комиссары на автомобиле уехали. Вернувшись домой, я спросил Федулова, что он знает об этих лицах? Однако же оказалось, что Берзина он совершенно не знает, т.к. тот не был коренным жителем Екатеринбурга, а прибыл с фронта, что же касается Анучина, то последний является старожилом и известен достаточно.
- Был десятником на шоссейных работах, - сказал Федулов, - но инженеры довольны им не были, т.к. он большой лодырь. И к тому же пьянчужка и, кажется, морфинист или кокаинист. Большой болтун на митингах и приятель со всеми членами совдепа. Господи! И этакие то люди поставлены над чем же? Над Академией!
Впрочем, справедливость требует отметить, что Берзин был не глупый и, видимо, пользовался у большевиков серьезным авторитетом, т.к. впоследствии, когда чехи стали приближаться к Екатеринбургу, он был поставлен во главе целой красной армии, если не ошибаюсь, - 3-й, которая и действовала на направлении: Пермь-Екатеринбург. По окончании гражданской войны он оставил специальную военную карьеру и перешел на дипломатическое поприще, т.к. был советским политическим представителем, кажется, в Финляндии.
По окончании экзаменов слушатели младшего класса (кадровые офицеры) были переведены в старший класс, а в младший стали прибывать красные офицеры. Перед началом их прибытия Андогский совершенно секретно собрал к себе слушателей старшего класса и говорил с ними. Он предупредил их, что «дабы не дразнить гусей» они внешним образом должны держать себя с вновь прибывшими на равной ноге, но от какого бы то ни было сближения с ними всеми мерами устраняться. Более того, принимая во внимание, что все они набраны «по партийному признаку», было совершенно ясно, что среди них будут присланы и шпионы за Академией и провокаторы. Ввиду этого, он категорически требовал от слушателей: совершенно не вступать в какие -бы то ни было политические разговоры, свои политические убеждения и взгляды отнюдь не высказывать и вообще «держать язык за зубами» более, чем когда-либо.
Слушатели, видимо, вполне поняли своего начальника и в дальнейшем подтвердили это своим поведением, т.к. за все время пребывания Академии под властью большевиков не было ни одного случая, который мог бы дать оружие против Академии или хотя бы вызвать столкновение между слушателями двух классов.
Кроме того, по собственной инициативе настойчивыми и ловкими наблюдениями за вновь прибывшими наши коренные слушатели скоро наметили среди них несколько человек, особенно подозрительных по части шпионажа за Академией и провокации, обратили на них особенное внимание сотоварищей, усугубили в отношении их осторожность и сообщили о них Андогскому.
Большинство прибывших красных слушателей можно охарактеризовать словом «сырые». Ведь они были из прапорщиков военного времени, причем большинство их окончило не военные училища, а школы прапорщиков. Большой процент среди них составляли также прапорщики из нижних чинов, произведенные за боевые отличия.
...Справедливость требует указать, что к академическим занятиям и порядкам красные слушатели отнеслись с полным рвением и уважением. Конечно, однако, несмотря на это, нельзя не признать, что огромное большинство из них ни по своим познаниям, ни вообще по своему умственному развитию совершенно не были подготовлены к прохождению академического курса. В лучшем случае, это были хорошо натасканные специалисты на небольшие военные должности и не более того. Вскоре после прибытия красных офицеров в Академии началось чтение лекций и ведение практических занятий в обоих классах.
...Между тем, слухи о противобольшевистских движениях стали доходить все более и более. На юге России началась гражданская война, и хотя большевистские газеты и хранили по поводу нее молчание, но непонятным образом доходили сведения, что во главе движения стоят генералы Алексеев и Корнилов, что их будто бы поддерживают Донское и Кубанское казачество, что поднялись уральские казаки и, наконец, что произошло выступление чехов на линии Сибирской магистрали, где Гайда со своими эшелонами поднял восстание против большевиков. Вскоре прошел слух, что чехи захватили Челябинск, а эшелоны Чечека - Пензу и Сызрань. В начале июня чехи заняли уже Омск, а Чечек захватил Самару.
Однако же, т.к. никаких официальных сведений да и соответствующих карт не было, то все это были лишь слухи, которым доверять было крайне трудно, да и которых надо было прямо-таки опасаться, вполне допуская возможность их провокационного характера, т.е. распространения самими же большевиками с целью поймать контрреволюционные элементы на сочувствии восставшим.
Ввиду этого, в академической среде разговоров о противубольшевистских выступлениях совершенно не велось, а если таковые и велись, то лишь с глазу на глаз и с соблюдением строжайшей тайны.
...Когда вечером того же дня я поделился ставшею мне известною новостью (о движении чехов на Екатеринбург - В.В.) с полковником Сыромятниковым, то он сообщил, что успехи восставших, видимо, растут, т.к. в совдепе настроение стало более нервным, комиссары чем-то весьма озабочены, часто шепчутся между собою, и все время идет усиленный обмен телеграммами с Москвой.
Стало известным, что изнутри России к Уралу направляются сильные подкрепления, что для объединения действий во главе всего Восточного красного фронта поставлен известный своею деятельностью на Украине жестокий Муравьев в, кажется, ранее -жандарм.
Наконец, через некоторое время стало известным, что атаман Дутов, появившийся из Тургайских степей, занял Оренбург и начал также борьбу с большевиками.
- Тяжело и трудно было в Москве,- сказал он (А.И. Андогский после возвращения в Екатеринбург М.А. Иностранцеву - В.В.),- но я, кажется, благополучно справился со своею задачей.
- С кем же пришлось тебе иметь, главным образом, дело? - спросил я.
- Да, почти исключительно с самим Троцким. Раз или два, впрочем, я беседовал со Склянским, но этого гуся я знаю хорошо по 38-й дивизии, где он был врачем.
- А с самим Лениным не приходилось встречаться и говорить?
- Нет. По специальным военным вопросам он предоставил, видимо, полную самостоятельность Троцкому, который ею широко и пользуется.
- Какое же у тебя, Александр Иванович,- спросил я,- окончательное мнение о последнем?
- Я убедился, что мое первоначальное мнение о нем,- отвечал Андогский, - а именно, что это очень, очень умный человек - совершенно правильное.
- Чем это, в частности, выразилось в беседах с тобою?
- Да, как же? Он по профессии журналист, чрезвычайно легко и ясно разбирается в весьма специальных военных вопросах, весьма быстро все схватывает и чутьем улавливает военные потребности. Но кроме того, я вынес впечатление, что это и выдающийся организатор и человек колоссальных: воли, энергии и работоспособности. Он прямо-таки какой-то двужильный и, положительно кажется, что чувство усталости ему совершенно незнакомо.
- Как же ты называл его при разговорах с ним? - снова спросил я,- ты говорил ему: господин комиссар или товарищ комиссар?
- Нет, там все зовут высших по имени и отчеству. Так и я называл его: Лев Давыдович.
Затем он рассказал, что Троцкий, по его мнению, относится к Академии с уважением и желает только, как можно скорее и шире, использовать ее для нужд Красной армии, почему все время задавал вопросы, касающиеся возможности ускорить прохождение курса и возможно более расширить число обучающихся в Академии офицеров.
В Красной Армии он считает первостепенною задачею ввести, прежде всего, железную дисциплину и, но своему характеру, не остановится для достижения этой цели перед самыми крутыми и жестокими мерами.
Вообще, по мнению Андогского, Троцкий не остановится в выборе средств для достижения раз поставленной цели.
...Еще более отразились успехи противубольшевистских сил на отношениях большевистских властей Екатеринбурга к Академии, выразившихся в усилении шпионажа за нею и попыток провокации ее персонала.
Полковникам Слижикову и Сыромятникову удалось случайно узнать, что за зданием епархиального училища установлено денное и ночное наблюдение. Пишущему эти строки, равно как и некоторым его сотоварищам, приходилось наблюдать, что при их прогулках по городу им попадались всегда одни и те же определенные лица, которые: или следовали за ними, или стояли на их пути, или заходили тотчас же в те магазины, где те были, очевидно, для справок - что покупалось.
Когда происходили заседания конференции Академии, бывавшие большею частью по вечерам, то несколько раз было замечено, что двое из служащих епархиального училища - монтер и баба, убиравшая коридоры и уборные,- задерживались под предлогом какой-нибудь работы в соседней комнате, видимо, для подслушивания.
Штаб-офицеру Академии полковнику Леонову в разговоре с одним из болтливых служащих совдепа по поводу реквизиций квартир случайно удалось выяснить, что все происходящее в стенах Академии, равно как и жизнь ее служащих на частных квартирах, и все их поведение, прекрасно известны большевистским властям.
Все это создавало чрезвычайно напряженное, подавленное настроение и сознание гнета, как будто бы мы жили под стеклянным колпаком.
...Приблизительно к этому же времени относятся еще два события, первое из которых касалось лично пишущего эти строки и рисует отношение в то время большевиков к особам бывшей Царской фамилии, а второе имело чрезвычайно важный как общеисторический интерес вообще, так и специальный интерес для истории русской революции и наипозорнейшего ее акта, бесчеловечного по жестокости и цинизму, а именно - убиения Государя и Царской семьи.
Однажды, когда я шел по Покровской улице Екатеринбурга, мне встретился один из наших слушателей, пока еще не попавших в красные штабы, бывший гвардеец и человек очень хорошей фамилии штабс-капитан Р.
Он отдал мне честь, я ответил ему, и оба мы собирались уже следовать далее, как вдруг он задержался и, видимо, пожелал мне что-то сказать. Я также остановился.
- Ваше Превосходительство,- сказал он, - разрешите с Вами переговорить?
Я, конечно, выразил полную охоту , и он, чтобы не привлекать внимание остановкою, присоединился ко мне, и мы вместе продолжали мой путь.
- Мне поручено, Ваше Превосходительство, -сказал он, - передать вам при свидании поклон и привет от вашего бывшего ученика - князя Константина Константиновича и его братьев князей Иоанна и Игоря Константиновичей, а также от хорошо знающего Вас Великого Князя Сергея Михайловича.
Я поблагодарил за передачу, но, в свою очередь, спросил:
- Откуда и через кого прислали мне эти лица свой поклон?
- Они передали его мне лично вчера,- отвечал он,- встретившись здесь на улице. Они присланы властями сюда и помещаются в особняке X.
Тут он назвал один из великолепных особняков Екатеринбурга.
- Вчера, - продолжал он,- когда они встретились со мною, и я стал переходить улицу, чтобы подойти к ним, они стали делать мне какие-то, непонятные мне, знаки, а когда я уже подошел, то поздоровавшись, сказали, что я напрасно подошел к ним, т.к. за ними следят, и беседа моя с ними может принести мне большой вред и быть просто опасной. Хотя они и находятся под непрерывным наблюдением, но пользуются относительной свободой и, между прочим, свободно гуляют по городу. Впрочем, пребывание их здесь временное.
Их собираются увезти куда-то далее на север, но куда - они сами еще не знают. Узнав, что вы находитесь здесь, они просили меня передать вам поклон и привет вам и полковнику Андогскому (Андогский преподавал в свое время тактику князьям Олегу и Игорю Константиновичам), но просили также передать и их совет: не стремиться к свиданию с ними, т.к. это является для вас прямо-таки небезопасным. И что это так, подтверждает то обстоятельство, что я встретился с ними вчера утром, а вечером уже был вызван в чрезвычайную комиссию, где меня допрашивали: почему я подошел к ним и о чем мы разговаривали ?
- И что же вы ответили чрезвычайке? – спросил я.
- Я ответил сущую правду: что мы знакомы с детства, т.к. мой отец служил при дворе их отца -Великого Князя Константина Константиновича, и что мы вместе играли детьми, а что разговор у меня с ними шел лишь о их приезде сюда и о предстоящем отъезде. Не знаю - поверили ли мне в чрезвычайке, но тем не менее предупредили, что уже один разговор с Романовыми побуждает их взять меня на подозрение по контрреволюционности и предупредили, что в случае повторения свидания я буду немедленно же арестован и понесу весьма серьезную ответственность.
Привожу этот эпизод как доказательство чуткости и деликатности князей, предусмотрительно и любезно просивших меня не искать свидания с ними, раз это может быть для меня опасным.
Как известно, далее князья Константиновичи, Великий Князь Сергей Михайлович, Великая Княгиня Елисавета Федоровна и князь Палей (Сын Вел.Кн. Павла Александровича от брака с Пистолькорс) были отвезены в Алапаевск, где и убиты зверской толпой, сбрасывавшей их живыми в глубокую заброшенную шахту, и сверху бросали на них ручные гранаты. Как рассказывали очевидцы, в течение полусуток из шахты слышались стоны.
Находилась ли во время вышеописанного разговора Великая Княгиня Елисавета Федоровна в Екатеринбурге, я не знаю, но штабс-капитан Р. тогда про нее не упоминал...
Второе событие, имевшее место в это время в Екатеринбурге, а именно перевезение туда из Тобольска Царской семьи и злодейское ее убиение, должно быть мною изложено несколько подробнее как по важности этого события вообще, так и еще по следующим причинам.
Во-первых, мало кому до сих пор известно, что во время этого невероятного злодеяния Академия действительно находилась в Екатеринбурге. Во-вторых, многие, узнав об этом, могут впасть в ту же ошибку, в которую впали те,к сожалению, немалочисленные обвинители, которые после освобождения Академии от большевиков в Казани выбросили по ее адресу несправедливые и незаслуженные обвинения в том, что она, состоя из многих десятков военных людей и находясь в одном городе с заточенными царскими узниками, не только не пыталась освободить их от рук злодеев, но не помешала и их варварскому убиению.
Обвинения эти, на первый взгляд, могут действительно показаться основательными и потому справедливыми, но они могут показаться только тем, кто знает лишь сам голый факт и совершенно не представляет себе той обстановки, в которой он имел место.
...О прибытии Царской семьи из Екатеринбурга служащим и слушателям Академии стало известно заблаговременно, а именно приблизительно за неделю до прибытия туда несчастных узников.
Причины переведения их в Екатеринбург из Тобольска были всем нам первоначально не вполне ясны. О точном положении противубольшевистского фронта мы тогда, как уже сказано, не знали и могли лишь предполагать, что, вероятно, фронт этот слишком приблизился к Тобольску, и для большевиков явилась угроза освобождения Царской семьи, почему они и поспешили увезти ее далеко от фронта. Но в то время это были лишь предположения, вполне оправдавшиеся лишь впоследствии. Повторяю, в тот момент Академии ничего точно известно не было.
Расспрашивать же большевистских главарей и членов совдепа об этом было просто невозможным по условиям обстановки даже для наших ловких посредников при совдепе - полковников Слижикова и Сыромятникова.
Равным образом и место в Екатеринбурге, где будет заточена Царская семья, первоначально было искусно большевиками скрываемо. Оно было выяснено лишь случайно одним из наших слушателей старшего класса по время прогулки.
Он доложил Андогскому, что один из особняков на Воздвиженском проспекте (Здесь и далее М. Иностранцев ошибочно называет Вознесенский проспект Воздвиженским) спешно отделяется от улицы высоким забором, состоящим из вертикально поставленных бревен, закрывающих даже окна дома. Особняк этот оказался домом инженера Н.Н. Ипатьева.
Другому слушателю в магазине удалось неожиданно услышать, что в городе ожидается прибытие каких-то важных пленников или заложников, для помещения которых приготовляется один дом на Воздвиженском проспекте, который спешно обносят забором.
Сопоставление этих двух сообщений и дало возможность предполагать, что для Царской семьи предназначен дом Ипатьева. Но опять-таки, это было только предположение, а не факт.
Видеть этот дом снаружи более уже никому не удалось, т.к. после переведения Царской семьи большевиками движение и пешеходов, и экипажей по Воздвиженскому проспекту было прекращено и на концах улицы были поставлены красноармейские караулы.
...Вскоре слух о прибытии в Екатеринбург Царской семьи оправдался и стало известно о помещении ее в доме Ипатьева.
Невольно возникает вопрос - справедливо ли первое обвинение, предъявляемое некоторым лицам Академии, а именно, что она, состоя из многих десятков военных людей и находясь в одном городе с заточенными Царскими узниками, узнав точно о прибытии их в Екатеринбург, не попыталась, во-первых, освободить их?
Действительно, личный состав служащих и слушателей (конечно, лишь старшего класса, т.к. о красных слушателях едва ли можно говорить) составлял несколько десятков человек, приблизительно около 70-80. Но, во-первых, все мы были обезоружены, т.к. скрытое Андогским оружие могло хватить лишь на 25-30 человек. Следовательно, мы были с голыми руками. Но даже если бы состав Академии и был вооружен, то едва ли бы он мог от большевиков Царскую семью освободить, т.к. гарнизон Екатеринбурга составляло несколько тысяч красноармейцев, которых, несомненно, поддерживали бы еще несколько тысяч рабочих Верхне-Исетского завода и железнодорожных.
Саму охрану дома Ипатьева составляла едва ли не целая рота чрезвычайки и, притом вооруженная, как говорится, «до зубов» и, следовательно, Академия не имела сил справиться даже с одной этой охраной.
Что же касается второго несправедливого обвинения Академии в том, что она не только не освободила царственных пленников, но даже не воспрепятствовала их варварскому уничтожению, то чтобы предъявлять его, необходимо, прежде всего, выяснить вопрос: было ли заранее известно кому-нибудь в Екатеринбурге, а следовательно, и Академии, кроме, конечно, главарей чрезвычайки, о готовящемся убиении, т.к. только в этом случае и возможно было ему помешать.
Из дальнейшего будет, мне кажется, достаточно ясным, что не только персонал Академии, но и вообще никто из жителей Екатеринбурга не знал, что семья Государя будет не только заточена, но и варварски убита; Более того, у автора этих строк на основании читанного впоследствии сложилось впечатление, что и сами местные главари большевизм в Екатеринбурге не знали заранее о предстоящем трагическом конце Царской семьи, и инициатива этого гнусного дела шла к ним из Москвы и пришла для них совершенно неожиданно.
От кого именно шла инициатива пока, мне кажется, не выяснено, но генерал М.К. Дитерихс впоследствии в Омске, при Колчаке, говорил мне, что при расследовании дела об убийстве Царской семьи, веденным под его руководством следователем Соколовым, была найдена в совдепе лента телеграммы, предписывавшей из Москвы ликвидировать заточенных пленников в спешном порядке, причем лента была шифрованная, и шифр разобрать долгое время не удавалось. Наконец, шифр был разобран одним из опытных дешифровальщи-ков, прекрасным знатоком германских шифров, и шифр упомянутой телеграммы оказался немецким.
На основании этого Дитерихс держался убеждения, что приказание об уничтожении Царской семьи шло от главных вождей большевизма в Москве и было произведено по требованию немцев.
Другой слух указывал на Свердлова как автора упомянутой телеграммы и являвшегося, таким образом, инициатором убийства. Причины же этой инициативы указывались весьма правдоподобные, а именно, что опасалось с приближением противубольшевистского фронта к Екатеринбургу освобождения последним Царских узников. Большевики и поспешили уничтожить их.
Кое-какие сведения о заточенных неизвестно каким образом доходили до Академии и до жителей Екатеринбурга. Так, было известно, что пленники находятся за двойным кольцом охраны: внешней, которую составляли красноармейцы, и внутренней, которую составляли люди чрезвычайки. Доходил слух, что монахиням монастыря, находившегося против епархиального училища, разрешено большевистскими властями доставлять Царской семье молоко и другие припасы, но что приносящим таковые никого из заточенных видеть не удается и они сдают приносимое лицам из охраны.
О лишениях же, глумлении и вообще о страданиях Царской семьи в заточении, столь правдиво изложенных в книге вышеупомянутого Соколова, ровно ничего известно не было и даже не предполагалось. Мы еще не достаточно хорошо знали тогда большевиков и, по свойственному русским людям оптимизму, все-таки считали их не окончательно утратившими образ человеческий.
Но вот наступил и ужасный день 4 июля, в ночь на который было совершено это неописуемое, страшное злодеяние. Утром этого дня моя жена, как всегда, отправилась на базар за провизией, я же пошел в здание епархиального училища. Когда я вернулся, жена моя была уже дома и поразила меня взволнованным видом. На ней буквально не было лица. Она сообщила, что слышала на базаре толки об убиении минувшей ночью всей Царской семьи и состоявших при ней лиц и о том, что трупы убитых были отвезены в лес за Верхне-Исетским озером и там сожжены.
Она первоначально не поверила этим слухам, но вскоре от одной из торговок узнала, что до ее прихода на базаре был большой митинг, на котором комиссар Голощекин громко похвалялся, что прошлой ночью «покончили с Николаем Романовым и его компанией».
Необходимо оговорить, что Федуловы, как и собирались раньше, уже с месяц до этого переехали на свою дачу, находившуюся в большом лесу за Верхне-Исетским озером.
...У Федуловой в руках был носовой платок, и глаза были заплаканы.
- О чем вы плачете, Варвара Васильевна?- спросил я.
Но она ничего не ответила, а только снова заплакала. Когда же к окну подошла моя жена и повторила мой вопрос, она, махнув рукой, сказала
тихо:
- Вот подымуся к вам наверх и все расскажу. Когда она вошла к нам, то было видно, что она
сильно взволнована. Мы догадались о причине ее горя и только могли спросить:
- Неужели же страшный слух действительно оправдался?
Она рассказала нам, что еще накануне вечером мимо их дачи прошло в лес к старым шахтам много красноармейцев, было поставлено оцепление и туда никого не пропускали. Всю ночь в лесу горели большие костры, и по дороге к шахтам ездили грузовики, на которых возили какие-то бидоны и бочки, а перед рассветом туда же на грузовике провезли и тела несчастных жертв и до самого рассвета их сжигали.
- Сергей Аркадьевич,- сказала она про мужа, - всю ночь не спал, притаился в саду, высматривал и все видел. На рассвете красноармейцы внимательно осматривали дорогу и лопатами кое-где бросали землю, должно быть, засыпая кровь, которая просочилась с тела из грузовика.
Тут она снова заплакала.
- Экие проклятые злодеи! - воскликнула она с рыданием,- но мальчик и девочки-то несчастные за что? Нет, покарает Господь Россию за эту невинную кровь, жестоко покарает!
Слушая тогда эти искренние и простые слова полукультурной женщины и видя ее неутешные слезы и не думалось, каким зловещим пророчеством окажутся они в действительности и как тяжел придется после пролития этой крови нашей бедной родине!
Когда я пришел в епархиальное училище, то в Академии уже все также знали про совершившееся ночью злодеяние. Рассказывали даже разные подробности, но т.к. эти подробности рассказывались совершенно различно, то было ясно, что все они, в сущности, порождены лишь слухами, достоверно же, конечно, никто ничего не знал, да и знать не мог. Был несомненным лишь самый факт убийства. Через несколько дней после цареубийства Белобородов заявил Андогскому...
- Имейте в виду, - сказал он мне, - что всякая попытка личного состава Академии уклониться от эвакуации из Екатеринбурга будет служить вполне определенною уликою сочувствия нашим врагам и желания к ним присоединиться, и мы тогда немедленно же и столь же решительно ликвидируем Академию, как и семью Романовых.
- ...Анархисты-коммунисты против вашей эвакуации. Они требовали, чтобы вы были рассматриваемы как заложники и находились постоянно на виду у совета народных комиссаров и при нем, но мы не очень-то считаемся с ними. Было бы гораздо хуже, если бы вы попали к белым. (Слова П.Л. Войкова, обращенные А.И. Андогскому - В.В.).
- Что это был за гусь?- спросил я его (М.А. Иностранцев - А.И. Андогского - В.В.).
- Это Войков. Фигура в совдепе не менее многозначительная, чем Белобородое. К академии он относится лучше других и не так груб. Сотоварищи его, как будто, даже побаиваются. Мне думается, что если бы не он, то нам пришлось бы еще хуже.
Тотчас же по возвращении в Екатеринбург в церкви епархиального училища был отслужен благодарственный молебен по случаю избавления Академии от большевиков.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Троцкий (Бронштейн) Лев Давидович (1879-1940). С 1897 г. в социал-демократическом движении. На II съезде РСДРП в 1903 г. примкнул к меньшевикам. В 1905 г. Председатель Петербургского Совета рабочих депутатов. На Пражской конференции 1912 г. исключен из партии. На VI съезде РСДРП (б) в 1917 г. принят в члены партии большевиков и избран в ЦК. Фактический руководитель Октябрьского переворота. Председатель Реввоенсовета Республики с 1918 по 1925. В октябре-ноябре 1927 г. выведен из ЦК и исключен из партии. В 1929 г. выслан за границу. В 1932г.лишен советского гражданства. В 1940 г. убит в Мексике агентом НКВД.
2. Голощекин Филипп Исаевич (1876-1941). Член партии большевиков с 1903 г. Окончил зубоврачебную школу в 1903 г. В дни Октябрьского переворота член Петроградского ВРК. В 1918 г. член Уральского обкома РКП(б), облсовета, военный комиссар. Один из главных организаторов убийства царя и царской семьи на Урале. С 1927 г. член ЦК. Расстрелян в 1941 г. Реабилитирован.
3. Белобородов Александр Георгиевич (1891-1938). Член партии большевиков с 1907 г. Рабочий. С 1918 председатель Уральского облисполкома и член Уральского обкома РКП(б). В июле 1918 выполнял секретный приказ В.И. Ленина и Я.М. Свердлова, которые подписали решение Уралоблсовета о расстреле бывшего царя Николая II и его семьи. В середине 20-х примкнул к антисталинской оппозиции, возглавляемой Л.Д.Троцким. В 1927 исключен из партии. В 1930восстановлен. В 1938 расстрелян. Реабилитирован.
4. Юровский Яков Михайлович (1878-1938). Член партии большевиков с 1905. Боевик. В 1912 владелец фотографии в Екатеринбурге. В 1918 зампредседателя Екатеринбургского ЧК. Комендант дома Ипатьева. Убийца бывшего царя Николая II и наследника Алексея. В 1919 председатель Екатеринбургской ЧК. В дальнейшем на советской и хозяйственной работе в Москве. В 1938 скончался от рака.
5. Берзин Рейнгольд Иосифович (1888-1939). Член партии большевиков с 1905. Из батраков. Учитель. Окончил школу прапорщиков (1916), поручик. В период убийства бывшего царя Николая II и его семьи командующий 3-й армии Восточного фронта. В 1939 расстрелян. Реабилитирован.
6. Анучин Сергей Андреевич (1889-1956). Член партии большевиков с 1917. Из семьи торговца. Подпоручик. В июне-июле 1918 военный комиссар и член коллегии Северо-Урало-Сибирского фронта. После окончания гражданской войны на научно-преподавательской работе.
7. Гайда Радола (настоящее имя и фамилия - Рудольф Гейдль) (1892-1948). В 1-ю мировую унтер - офицер. Перебежал на сторону войск России. В 1918 один из руководителей Чехословацкого корпуса. Талантливый военачальник. Один из организаторов восстания Чехословацкого корпуса. В 1919 командующий Сибирской армией, генерал-лейтенант. В результате личного соперничества с А.В. Колчаком и поддержкой партий социалистической направленности (эсеров, меньшевиков) смещен с поста. Выехал в Чехословакию, где занимал ряд воинских должностей. В 1945 арестован и осужден.
В 1948 казнен.
8. Муравьев Михаил Артемьевич (1880-1918). Из крестьян. Окончил юнкерское пехотное училище (1899). Участник 1-ой мировой войны, подполковник. После Февральской революции левый эсер. Во время Октябрьского переворота предложил свои услуги Советскому правительству. Сначала начальник обороны Петрограда, затем командующий войсками, ликвидировавшими мятеж А.Ф. Керенского - П.Н. Краснова. Талантливый военачальник. В начале 1918 командующий войсками Одесской советской республики. В июне 1918 командующий Восточным фронтом. Поддержал выступления левых эсеров в Москве. При аресте убит.
9. Дутов Александр Ильич (1879-1921). Из казачьей офицерской семьи. Окончил Академию Генштаба (1908). Участник 1-й мировой войны, подполковник. После Февральской революции председатель Совета Союза казачьих войск. 1 октября избран атаманом Оренбургского казачьего войска. Октябрьский переворот не принял. Используя восстание Чехословацкого корпуса вторично поднял на борьбу с большевиками казаков. Вошел в Комуч. Поддержал переворот и военную диктатуру адмирала А.В. Колчака. В 1919 Походный атаман всех казачьих войск России. Командующий Оренбургской казачьей армией. В 1921 в результате многоходовой операции ВЧК убит в Китае.
10. Ю. Дитерихс Михаил Константинович (1874-1937). Из семьи офицера. Окончил Академию Генштаба (1900). В 1917 начальник штаба Ставки Верховного главнокомандования. Затем начальник штаба Чехословацкого корпуса. Один из органа торов его вооруженного выступления. В 1919 военный министр Омского правительства. Белоэмигрант. Глава русской эмиграции на Дальнем Востоке.
11. Войков Петр Лазаревич (1888-1927). Из семьи учителя. В социал-демократическом движении с 1903. В эмиграции учился в Женевском и Парижском университетах. В августе 1917 вступил в партию большевиков, член Екатеринбургского Совета. В 1918 комиссар снабжения Уральской области. Один из организаторов убийства бывшего царя Николая II и его семьи на Урале. С 1924 полпред СССР в Польше. Убит в Варшаве белоэмигрантом за соучастие в уничтожении дома Романовых.
