Книги >
Литературно-краеведческий альманах
«Уральская старина».
Выпуск № 5, 2003 г.
Слава уральского оружия
Виктор Михеев
СЛУЖБА И ВЕЛИКАЯ ВОЙНА
(из воспоминаний рядового 7-го стрелкового полка Василия Валенцева)
[Великой войной или полностью Второй Великой Отечественной войной до революционных событий 1917 года называли войну 1914-1917 гг. Позднее, с подачи социологизированных историков, появились другие названия, как 1-я Мировая война, 1-я Импреиалистическая]
Какими близкими могут подчас оказаться времена, казалось бы, давно прошедшие. Передо мной лежат старинные карманные часы. Их мне подарил мой дед Василий Фёдорович Валенцев. Удивительно, но они работают, несмотря на то, что сделаны в конце XIX века. Получается, что идут они уже столетие! Читаешь об иных исторических событиях, происшедших столетие или чуть менее назад, и вдруг осознаёшь, что не такая уж это давность. Мемуары, исторические документы, пожелтевшие, а подчас, истлевшие в архивах, не всегда могут передать атмосферу того времени так ярко, как простые, бесхитростные рассказы современников, сохранившиеся в памяти поколений. Как жаль мне сегодня, что не мог по младости лет расспросить тогда у деда многие подробности жизни того времени. На моё счастье, дед рассказал мне, тогда ещё школьнику младших классов, многое как взрослому, полагаясь на цепкую детскую память и на то, что осознание услышанного произойдёт с возрастом.
Дед Василий родился в 1890 г. во времена царствования Александра III в заводском посёлке Верхние Серги в семье углежога. Был он первенцем, и родился, как говорится, в «рубашке».
Это отражалось на всей его жизни как добрая примета. Василий закончил два класса школы, считался грамотным. Как он сам говорил: «Два класса и коридор».
В 1911 году был «рекрутирован» в армию. Слово рекрут всё ещё бытовало в армейской среде, хотя уже давно действовала всесословная, хотя и не всеобщая, воинская повинность, а срок службы к тому времени сократился до 3-х лет. Призыв проводился Казанским военным округом, к которому относилась тогда территория нашей области. Призывников привезли в воинское присутствие — что-то вроде нынешнего военкомата, где после отбора и комиссии определилась воинская судьба Василия, попавшего служить в далёкую Польшу в стрелковый полк.
Варшавский военный округ пополнялся почти исключительно русскими, и не просто русскими, а обязательно уроженцами великорусских губерний. Основой его пополнения был призывной контингент русских уездов Казанского военного округа. Причиной такого необычного формирования были многочисленные антирусские мятежи и выступления польской шляхты и националистов против России. Это определяло то, что русские войска всех поколений от Суворова до Будённого ходили в «польские походы».
Обстановка же в то время была довольно сложной. Внутренняя слабость России: революционная смута 1905—1906 г., игры 1-й и 2-й думы в демократичность и антигосударственность, аграрная реформа и голод в Поволжье в 1911 году, наконец, терроризм и убийство Столыпина привели к ослаблению и внешней политики. Страна попала в некоторую политическую зависимость от стран Европы, и, прежде всего Германии. Такое положение устраивало Европу, но становилось нетерпимым в России. Не случайно, что начало изменения обстановки правительство связывало с усилением армии.
В 1909—1910 годах был проведён ряд важных шагов по её укреплению. Появляются автомобильные части, искровые телеграфы, зарождается авиация. Запад был обеспокоен этими обстоятельствами, хотя в Европе эти новинки военного дела Уже существовали.
Всего этого Василий, конечно, ещё не знал и его, молодого новобранца, армия встретила тёмно-зелёным — почти чёрным мундиром с малиновыми петлицами и выпушками, высокими сапогами на толстой подошве и фуражкой-бескозыркой. На малиновых погонах прихотливым изгибом красовалась цифра 7. Василий попал служить в 7-й стрелковый полк. Полк был боевой, заслуженный, образованный ещё в 1856 г. при Александре II. Все части царской армии вели свою историю с момента возникновения тех воинских подразделений, из которых впоследствии выделялись или формировались (образовывались) новые полки. Это называлось старшинством полков по возникновению. Седьмой стрелковый имел старшинство давнее - с 1809 г. Знамя в полку было простое, то есть не наградное, но к тому времени за участие в войне с Японией полку были пожалованы знаки на шапки — «За отличие в 1904—1905 годах» На пыльном плаце, несмотря на зной, унтер-офицеры и фельдфебели весь день гоняли новобранцев на строевых учениях. Здесь же новобранцы получали и первые уроки взаимоотношений между унтер-офицерами и «рекрутами». Сейчас бы сказали — между сержантами и молодыми солдатами.
Вот в пыли и поту рота новобранцев марширует по плацу. В сторонке от этой пылящей массы стоят кучкой унтер-офицеры и, покуривая, следят за маршировкой. Часто слышится команда, и колонна на ходу меняет направление движения.
Во время одной из таких команд солдат, шедший перед Василием, сбился с ноги. К роте в воспитательном рвении подбежал старший унтер-офицер и, не запомнив точно, кто именно сбился с ноги, шашкой в ножнах наотмашь бьёт первого попавшегося, коим оказался Василий. Выполнив воспитательную процедуру, устало идёт к унтер-офицерам.
«Что это у тебя — один спотыкается, а ты другого учишь?» — говорит кто-то из «унтеров».
«Ничего, одного забью — ещё десятерых пригонят», — слышится в ответ.
Впрочем, неуставные отношения хоть и были, но до существующих ныне было ещё очень далеко. Вероятно, этому способствовал возраст новобранцев: если сегодня старослужащему солдату, увольняемому в запас, 20 лет, то новобранцу 1911 года шёл 22 год. Для мужчины разница в 3 года в период становления личности существенна. Многие были женаты, в среде привлекаемых к военной службе отсутствовал слаборазвитый и тюремный элемент. Такой состав призыва не просто было слишком уж третировать старослужащим, да и авторитет унтер-офицеров держался более на уважении к чину и опыту, чем на унижении солдатской массы. В целом, следует отметить, что благодаря огромным людским ресурсам России, солдатом особенно никогда не дорожили ни в мирное время, ни на войне. В воспитании молодых солдат большое место занимало осознание общности, традиций, чёткая, ясная формулировка целей службы. Понимание полка, как единой семьи, прочно укоренилось в сознании. Даже через 50 лет после службы дед Василий Федорович с любовью и гордостью говорил о «своём» полке. А вот между родами войск в быту была некоторая отчуждённость, например, кавалеристы не дружили с пехотой. Когда ручалось на учениях поравняться двум колоннам разных родов войск, то колкие и обидные «приветствия» раздавались с обеих сторон. В отношении офицеров к солдатам сосуществовали барственность и патриархальность.
Вскоре Василий вместе с другими молодыми солдатами оказался на Юго-западе русской части Польши в приграничном городе Ченстохове, расположенном всего в 15 км от границы. Это сегодня, благодаря крови наших солдат в Великую Отечественную войну 1941 —1945 годов, Ченстохов оказался в середине Польши, а граница с Германией прошла по реке Одеру, а в то далёкое время соседний с Ченстоховой Вроцлав именовался Бреслау. Познань и Данциг (ныне Гданьск) также были германской территорией. Краков и Перемышль принадлежали Австро-Венгрии.
Полковая жизнь в Ченстохове сильно отличалась от прежней. Отпускали в город в увольнения. Ченстохов запомнился Василию, как уютный зелёный город с рекой Вартой и огромной кафедральной площадью со знаменитым католическим собором.
Со всей Польши ехали паломники, чтобы помолиться перед чудотворной иконой Божьей Матери известной в Польше как «Матка Бозка Ченстоховска». Малоимущие паломники ночевали в своих повозках прямо на кафедральной площади. Никто, по воспоминаниям Василия, их не прогонял. На другой День приезжали новые паломники и состав ночующих под открытым небом обновлялся, но особенное столпотворение приходилось на христианские праздники.
В полку велась необычная для нашего времени стрелковая подготовка. Знали, что граница рядом, и в случае войны рассчитывать пришлось бы только на себя. Ротные и батальонные ученья и стрельбы были постоянными. Стреляли очень много. Хорошо стрелять было нормой. Лучшие стрелки гордились своим искусством. Знак «За отличную стрельбу» II степени из винтовки был так же привычен, как полковой значок.
Жизнь почти в центре Европы накладывала своеобразный отпечаток на людей из российской провинции. Стрелки «форсили» в пределах допускаемого уставом и наличием средств. Некоторые обзаводились карманными часами, носили их на цепочке на груди, что слегка напоминало аксельбант, обзаводились фасонистыми не казёнными сапогами, по случаю и перчатки использовали. С удовольствием фотографировались, посылали фотографии домой. Приходили такие фотографии и в Верхние Серги, попадая в тот низкий и тесный дом, который в быту назывался «малухой», где с родителями жили младшие братья и сестры — семья была многодетной: всего было 12 детей. С фотографиями приходили наивные письма большей частью с «поклонами» родным и вопросами о погоде и урожае. «У нас вчерась дождик в Ченстохове прошёл сильный..., а у вас в Сергах был ли?» Домашние над вопросом смеялись: это «вчерась» 3 месяца назад было. Пока-то добралось письмо из Польши до Верхних Серёг...
«Первый взвод, в одну шеренгу становись!» — торопливо командует взводный, пробегая по казарме, и поворачивается лицом ко входу. Неспешно входит ротный командир — коренастый, не высокий. Скрипят начищенные до блеска сапоги. Идёт вдоль строя, вглядываясь в лица солдат. Остановился напротив приятеля и земляка Василия (на фотографии они вместе). Молодой аккуратный и старательный солдатик, впоследствии — лучший стрелок роты. «В денщики ко мне пойдёшь?!» — спрашивает ротный без сомнения в положительном ответе. Неожиданно для всех сдавленным от волнения голосом солдат отвечает «Никак нет!!!» «Ах, ты с... сын!» Лайковые офицерские перчатки быстро и звонко хлещут солдата по щекам. Ротный идёт дальше, останавливается против Василия. «А ты, Валенцев, тоже в морду желаешь?» За спиной ротного командира взводный унтер-офицер делает страшное лицо и выразительно показывает кулак. «Никак нет,» — звучит тут же ответ. «Завтра с утра с вещами ко мне на квартиру», — объявляет ротный непререкаемым тоном.
Для Василия началась совершенно необычная пора службы. Ротный с семьёй, и не малой, жил в городском доме на квартире. Денщик обязан был проживать там же, а продуктовым довольствием обеспечиваться в полку, за ним по-прежнему числилась винтовка, стоящая в казарменной пирамиде, и, хоть стрелять из неё теперь не приходилось, чистить и смазывать её Василий был обязан. Таким образом, ходил Василий в родной батальон довольно часто. Ротный относился к денщику неплохо, правда, большую часть дня офицер был занят по делам службы в полку.
Денщик же целый день занимался по хозяйству. Командовала этим процессом офицерская жена — женщина вздорная капризная. Сладить с ней было куда сложней, чем с ротным командиром.
- Сходи на базар, купи мяса.
- Что ты принёс? Сходи обмени!
- Блины печь будешь!
- Так я не умею...
- Научишься!
Печёт денщик блины — какой комом выйдет, какой подгорит, он их пегой хозяйской собачке и скормит. Приходит барыня.
- Мало блинов спёк, больше должно получиться. Ты, наверное, сам съел? Что вы, барыня, нужны мне ваши блины, мне полкового довольствия хватает!
За вечерним чаем подавался самовар. Тогда так же проходило воспитание денщика.
- Я вот ещё барину не говорю, что ты сегодня натворил.
Тут же в присутствии ротного пересказываются все «прегрешения» денщика. Обычно «барин» это жужжание жены пропускал «мимо ушей». Лишь однажды провинность оказалась достойной внимания, и он предпринял довольно суровые меры. С утра на весь день Василий был поставлен «под ружьё» с полной выкладкой под окном дома ротного командира. Подсумки заполнили патронами, фляжку водой. На поясе сапёрная лопатка, через плечо — скатанная в скатку шинель. Для полноты веса вещевой мешок заполнили песком. Так и стоял Василий по стойке «смирно» весь день. Уж тень от штыка полукруг описала, жарко. Ноги затекли и спина устала, а всё разводящего нет. Только «барыня» нет-нет да и выглянет в окно удостовериться, что стоит солдат исправно. В конце дня пришёл разводящий. Василий еле-еле с места сойти смог. Всё тело словно задеревенело.
Над Европой сгущались грозовые тучи — приближалась война.
Часто можно услышать сегодня дискуссионные вопросы, ставшими штампами в сознании ряда людей. А с кем мы собираемся воевать? Кто на нас собирается нападать? К чему эти поиски образа врага? Для чего нам такая армия? Да и вообще нужна ли она нам?
Не знаешь даже, чего тут больше: наивности или пропаганды Сколько раз уже шаткий мир, словно снежный ком, несущийся под гору, разлетался, наткнувшись на камень войны. Тяжёлое гнетущее это слово — война. Как быстро её объявляют, и как не просто выйти из неё после потрясений, боёв, крови и жертв Через несколько месяцев сражений, причинивших неисчислимые страдания народам, какими незначительными кажутся формальные причины начала войны, да и вспоминают ли о них? Боль злость, мщение за тысячи новых жертв затмевают всё.
Война становится азартной самоцелью, и так продолжается до разорения одного или всех её участников. И это победа?
Как это началось в 1914 году?
В мае в Гааге проходит мирная конференция стран Европы, открыт «дворец мира!»
Все газеты авторитетно трубят о наступлении эпохи «мирного сосуществования». Разрядка необратима, альтернативы ей нет, как сказали бы сейчас. В июне в Сараево австрийский террорист убивает австрийского наследника престола. Террорист — серб по национальности, и Австро-Венгрия ставит Сербии ультиматум, не приемлемый для любой страны. Сербия просит защиты России, и ей обещают поддержку. Германия, союзница Австро-Венгрии, шлёт в Россию успокоительные заверения и... спешно готовится к войне с ней. Ради сохранения мира Сербия принимает ультиматум Австро-Венгрии за исключением одного пункта. Но это «за исключением» не считается возможным для Австро-Венгрии, и она объявляет войну Сербии. Россия предлагает рассмотреть конфликт мирным путём в Гааге, но в ответ 19 июля (по старому стилю) Германия объявляет войну России. С 19 по 24 июля «покатилось»: Германия объявляет войну Франции, Англия — Германии, Австро-Венгрия — России. Так молниеносно началась 1-я Мировая война. Мир толком осмыслить не успел, как это произошло.
За неделю до объявления войны, видя, что события развиваются угрожающе, в русской армии ввели «предмобилизационное положение», отпускников вызвали в части, войска из летних лагерей вернули к местам постоянной дислокации.
Вечером ротный командир позвал Василия. Сел к столу.
— Война, Василий!
Не стесняясь денщика, заплакал.
— Прощай, теперь тебе в роте быть надо!
Кто знал из них тогда — как сложится судьба.
Первые выстрелы раздались вечером 19 июля в день объявления войны. Первыми убитыми русской армии были пограничники: штаб-ротмистр Римбади и вахмистр Пристыжнюк, а 20 июля 6-й германский корпус занял Ченстохов.
7-й стрелковый полк в составе 2-й стрелковой бригады вместе с 18 пехотной дивизией составлял основу XIV армейского корпуса. Командовал корпусом генерал Войшин-Мурдас-Жилин-ский. Корпусу придавались 13 и 14 кавалерийские дивизии и гвардейская кавалерийская бригада. Все эти части составляли 4-ю армию. С первых дней мобилизации армия выполняла ответственную задачу прикрытия развёртывания резервных войск.
Для прикрытия войска отошли к Люблину и встретили врага на рубеже р. Вислы.
Вскоре 6-й корпус немцев был отправлен на другой фронт во Францию, а его место в районе Ченстохова занял Ландверный (из запасников) корпус генерала Войерша. От Ченстохова до Вислы немцы практически не встретили сопротивления. 4 июля затрещали выстрелы на русско-австрийской границе в Галиции. Против нас в войну вступила Австро-Венгрия.
В ту войну ещё не прошёл полностью романтизм военных схваток прошлого. Австро-Венгрия имела превосходную конницу, но она несла существенные потери от нашей пехоты. Наши деды умели стрелять.
1 августа 2-я кавалерийская дивизия (4 полка) австрийцев атаковала г. Владимир-Волынский, но была расстреляна как на стрельбище нашим Бородинским полком. Южнее Владимира-Волынского в составе 8-й нашей армии действовала 2-я сводно-казачья дивизия. Офицер этой части Е. С. Тихоцкий (эта фамилия знакома екатеринбуржцам по библиотеке Тихоцкой в городском музее) так описывает действия стрелков: «4 августа через р. Збруч вглубь нашей территории двинулась 5-я дивизия австро-венгерской кавалерии. Из штаба корпуса казаки получили подкрепление — батальон стрелкового полка и артиллерийскую команду. Бой начался с артиллерийской дуэли, продолжавшейся более 2-х часов. Затем последовала конная атака. Стройные линии венгерских гусар в яркой форме мирного времени представляли красивое зрелище. Не взирая на орудийный огонь, гусары широким галопом несли вперёд. Австрийская артиллерия сосредоточила огонь по пехотной позиции стрелков. Из наших окопов не стреляли. Стрелки, положив винтовки на бруствер, спокойно ждали, когда гусары приблизятся на дистанцию прямого ружейного выпрела. Когда венгры подскакали на 900—1000 шагов, по всей линии окопов был открыт пачечный ружейный и пулемётный огонь. Гусары дрогнули. Стали падать люди, лошади — линии спутались. Не выдержав огня, всадники стали сбиваться в кучи и частью повернули назад. Другая часть в беспорядке продолжала скакать вдоль фронта, устилая поле телами людей и тушами лошадей. Вскоре гусары совершенно растаяли, скошенные фронтальным и фланговым огнём. Артиллерийский и ружейный огонь противника особой меткостью не отличался».
К сожалению, не всегда так удачно действовали наши войска. 10 августа после удачного дела южнее г. Красника, 4-я армия двинулась на Перемышль, силою всего 6.5 дивизий. Навстречу 4-й изТаневских лесов вышла 1-я австро-венгерская армия генерала Данкля силой в 12 дивизий. 10-го же числа Данкль атаковал вдвое сильнейшими силами XIV корпус и нанёс ему полное поражение. 4-я армия откатывалась обратно к Люблину.
Василий вспоминал, что после боя, расстреляв почти все патроны, стрелки группами уходили через лес. В лесу то здесь, то там в разных позах, зачастую друг на друге лежали русские и австрийцы. Патронов не было и у убитых — их последним яростным порывом был ближний бой. В ход шло холодное оружие, от этого смертельные раны на телах погибших были ужасны. Вдруг идущий ближе всех к дороге стрелок молча присел, видя это, затаились и остальные. По опушке леса без всякой опаски быстро шёл отряд австрийцев. Стрелять по ним не стали — патроны на исходе. Переждали, когда пройдут. Поняли, что австрийцы так бодро шагают не зря. Значит, линия соприкосновения с противником далеко впереди. Стрелки пошли быстрее, почти бегом, зорко осматриваясь по сторонам. По пути подбирали у убитых патроны, если находили, и вооружались дополнительно, кто чем мог для рукопашного боя. На одной из полян Василий нашёл воткнутый в ствол дерева бебут — длинный обоюдоострый кинжал, бывший оружием пулемётчиков и артиллеристов. Я смутно помню этот кинжал, похожий на укороченную саблю. Потемневший, но не ржавеющий клинок с двумя узкими долами, деревянный кинжальный эфес с двумя выпуклыми полусферическими заклёпками. На нижней обойме был выбит год 1904. Так из Таневских лесов попал этот 6ебут в Екатеринбург и дожил свой век на ВИЗе, выполняя мирную работу — бабушка скалывала им лёд с крыльца. Очень удобен был: не тупился. Если им чиркали вдоль половицы крыльца, то выступающие шляпки гвоздей обрубались без видимых следов на клинке. Закончил он свой боевой и трудовой путь в колодце, куда был упущен малолетними моими братьями, побоявшимися сказать о своей проделке взрослым.
В тот раз стрелки догнали своих, удачно разминувшись с неприятелем.
В войсках стали испытывать не только нехватку боеприпасов. Вновь поставляемое обмундирование ухудшилось по качеству. Так в роту Василия выдали сапоги на картонной подошве, искусно отшлифованной и закрашенной под кожу. При первой же носке это обнаруживалось.
Не всегда на высоте был офицерский состав. Ошеломительные удары противника в первые недели войны, сутолока и неразбериха первых дней, развёртывание военных действий далеко не так, как ожидалось всё это давало себя знать. Однажды, во время отступления, превратившегося в беспорядочный отход, когда перепутались части и потерялось управление войсками, Василий поймал брошенную лошадь. То ли всадник был убит, то ли вырвалась лошадь из рук — конь одиноко брёл по кустарнику. На лошади выехал Василий к реке, через которую, кто вплавь, кто вброд, переправлялись на другой берег солдаты. Строевой конь, не боясь, пошёл в холодную воду, видимо, был приучен. Держась за седло, переплыл вместе с ним на другой берег и Василий. Здесь было уже спокойней. Уставшие, мокрые и грязные солдаты выливали воду из сапог, отжимали шинели и под командой унтеров строились, разбираясь по ротам и полкам. Василий пошёл искать своих и, увидев первого попавшегося офицера, подвёл к нему блестящую от воды лошадь. В отличие от солдат и фельдфебелей, суетящихся у строя, офицер безучастно стоял в стороне.
- Ваше благородие, куда лошадь девать, вот поймал на той стороне?
- Откуда взял туда и поставь, — прозвучал маловразумительный ответ.
На том берегу уже появились австрийцы. Немало удивлённый таким оборотом дела — не плыть же в самом деле на тот берег в плен, Василий сел верхом и побыстрей отъехал, поняв, что человек «не в себе». Верхом он быстро нашёл своих.
Эти события типичны для начального периода войны. Тогда 10—17 августа в районе Красника и Таневских лесов началась знаменитая Галицийская битва. С нашей стороны сражалось 109 тыс. человек и 352 орудия против 228 тыс. австро-венгров с 520 орудиями. Россия лишилась 20 тысяч солдат, в том числе 6 тыс. попали в плен.
Положение 4-й армии, особенно её правофлангового XIV корпуса, отошедшего к реке Ходель, стало критическим. Зажатая I и IV австро-венгерскими армиями 4-я армия стойко отбивалась и временами отбрасывала противника от своих позиций.
К концу августа положение изменилось. 4-я армия была усилена знаменитыми полками гвардии и Кавказского корпуса. Наконец, 23 и 24 августа XIV, XVIII корпуса и Гвардейская стрелковая бригада (царскосельские стрелки) прорвали фронт и в Люблинском сражении разгромили корпус австро-венгров и немецкий корпус Войерша — тот самый, что в начале войны занимал район Ченстохова.
Начались горячие дни. Наступление было столь стремительным, что в плен попадали сотни пленных, царскосельские стрелки десятками захватывали пушки противника. Ходил в атаки и 7-й стрелковый. В одной из таких атак под очень плотным огнём австрийцев Василий был тяжело ранен. Приказали примкнуть штыки. С криком «ура», держа винтовки наперевес, побежали к позициям противника. Василий слышал, как вокруг него просвистывали пули, чем дальше бежали стрелки, темчаще и плотнее становился этот звук. Василию запомнилось, что слыша этот свист, он заслонился, как от ветра, склонив голову к плечу и, продолжая кричать, бежал. Пуля попала ему в голову. Очнулся он через несколько часов вечером в поле на месте ранения. Подняться не мог, помнит, что пытался сплюнуть кровь, но не получилось, так как воздух проходил сквозь пробитую насквозь полость рта. Поле боя было пустынным, но изредка простреливалось с разных сторон.
Василий пополз вперёд до воронки от крупнокалиберного снаряда. Дополз до края. Увидел, что вся воронка заполнена ранеными. Лежа на дне воронки, они разрывали своё нижнее бельё и, кх могли, перевязывали раны. Перевязали и Василия. Когда стемнело, те из раненых, кто мог двигаться, поползли в сторону своих, помогая друг другу. На их счастье, ползти окаалось недалеко. У края поля наткнулись на своих. К вороте послали санитаров и солдат, а раненых проводили до перевязочного пункта, где раны обработали, промыли, поломи по куску чистой материи и забинтовали тем же бельём - бинтов после боя не осталось. По цепочке военно-санитарных обозов и лазаретов раненых отправили в тыл. Василий долго лечился в госпитале; ни говорить, ни жевать, ни даже пить самостоятельно он не мог. В госпитале запомнил он сестру милосердия, которая ухаживала за ним. Она очень плохо говорила по-русски, возможно, она была полькой или белорусской. Он же в тот период вообще объяснялся знаками. Ранение считалось инвалидным. Пуля попала в голову чуть ниже уха, разбила сухожилия и связки челюсти, прошла наскюзь через полость рта, задев язык, и вышла через другую щеку. Василий был демобилизован по ранению вчистую. Так больше никогда он и не призывался на военную службу. На прощание сфотографировался вместе с сестрой милосердия. Смешная и грустная эта фотография. На фоне полотна, представляющего декорацию с речкой, парком и каменной лестницей стоят сестра милосердия в белом халате и Василий в лихо заломленной белой папахе, в шинели с раскатанными обшлагами (видимо варежек не было), с перебинтованной головой и отечными, словно раздутыми щеками. В руке Василия приличной толщины тетрадь — медицинская карта.
В родные Верхние Серги добрался уже в разгар войны. Весь багаж состоял из фанерного чемодана, уже упоминавшегося бебута, перочинного ножа, кружки и медицинской карты с документами. Два года после ранения ел Василий только жидкую пищу — в основном, манную кашу, так как не мог жевать. До конца жизни откусывание чёрствого хлеба представляло трудность.
Россию продолжали сотрясать исторические события, их отголоски докатывались до Верхних Серёг. Революция и гражданская война запомнились тем, что через Верхние Серги проходили беженцы и отступающие белогвардейские части. Ходили по дворам, реквизируя лошадей, правда, взамен оставляли своих — измученных и отощавших. Кто успевал, прятал лошадей. Так отец бабушки завёл лошадь по крыльцу в дом и белые, наспех обыскав конюшню и стайки, в дом заходить не стали. Уходя из Верхних Серёг, белые взорвали одну из плотин, чтобы затруднить преследование красным. Те, меж тем, не очень и наседали. Через довольно продолжительное время в окно дедовского дома застучал всадник. Открыли окно — красноармеец сидит верхом, спрашивает, какой дорогой белые ушли. «А вот туда, туда, милой», — махнули в сторону конца улицы, и красноармеец ускакал. Так в памяти моих родных промелькнула, «проскакала» революция и гражданская война. Конечно, были и более серьёзные и значимые события при переходе власти в В. Сергах в руки большевиков, но они почему-то не отложились в памяти. Вскоре Василий женился, построил дом, пошли дети. С тремя детьми, младшей из которых был год, переехали в Екатеринбург, недавно переименованный в Свердловск. Жили на ВИЗе. Василий работал на Верх-Исетском заводе формовщиком, потом конюхом и, наконец, лесничим в Широкореченском лесничестве. Сейчас не многие знают, почему одна из остановок автобуса на Московском тракте носит название «Контрольной». Большинство связывают её название с проверкой билетов, но «Контрольной» эта, когда-то конечная остановка 24-го автобусного маршрута, названа по контрольно-пропускному пункту лесничества, который был здесь на единственном тогда въезде в город со стороны Московского тракта. На нём и работал посменно дед Василий, проверяя все машины, ввозящие в город лес. В то время на каждом бревне, законно приобретённом, ставилось клеймо лесохозяйства. Самовольная вырубка или продажа ворованного леса пресекалась.
Прожил Василий Фёдорович 87 лет и похоронен на Широкореченском кладбище недалеко от той самой «Контрольной». На всю жизнь после службы осталась у него лихая выправка. Гимнастёрка с ремнём, фуражка и хромовые сапоги были его обычной одеждой. Им он отдавал заметное предпочтение. А правнуки, разглядывая фотографии молодого стрелка, замечают пока только, что у них с ним похожие черты лица, а когда повзрослеют, то поймут, что общего у них гораздо больше.
