ЛЮДИ КАМНЯ
Имя академика А.Е. Ферсмана не нуждается в представлениях. Выдающийся ученый с мировым именем, он знаком и специалисту-геологу, учившемуся по его фундаментальным научным трудам, и пареньку, с восторгом прочитавшему его «Занимательную минералогию», «Воспоминания о камне», «Мои путешествия» и другие увлекательные книги.
Объехав за свою жизнь почти полмира, он однако, до конца дней своих сохранил какую-то особенно нежную любовь к Уралу, с которым он впервые познакомился еще совсем молодым человеком. Уралу посвящены многие его научные труды и многие увлекательные рассказы и воспоминания. Но увы, кое-что осталось только в черновиках – он не успел завершить многое из того, о чем ему хотелось бы рассказать людям.
Среди этих незавершенных работ сохранились и материалы к главе «Люди камня», предназначенной для капитального двухтомного труда Александра Евгеньевича, - «Очерки по истории камня». Тома эти вышли в свет уже после смерти автора (в 1954 и 1961 годах) без этой главы. Недавно хранитель архива академика – Екатерина Матвеевна Ферсман – передала нам для публикации несколько отрывков, посвященных людям камня с Урала – нашим горщикам и камнелюбам.
Эта глава посвящена людям камня. Нужны многие тома, чтобы рассказать о людях, любивших, добывавших и созидавших красоту камня. Ведь во все века у всех народов камень привлекал к себе человека, и совершенно замечательные страницы истории посвящены исследователям, гранильщикам, ювелирам и камнерезам, искателям алмазов и искателям жемчуга, геологам и проспекторам, ювелирам-дельцам и ювелирам-художникам, горщикам и старателям и т.д., и т.д.
Многие годы я собирал материалы о людях камня – о замечательных искателях самоцветов Цейлона, о немецких авантюристах и путешественниках Индии и Анд в поисках богатств камня и золота, о хищниках уральской тайги и резчиках Индии, о монгольских монахах, десятки лет обрабатывающих один флакон, о мастерах Екатеринбургской, Петергофской и Колыванской гранильных фабрик, о коллекционерах – уральских инженерах и кафрах Южной Африки.
Не надо забывать, что перед мировой войной 1914 года ювелиры Парижа насчитывали во всем мире свыше 2000000 людей, работавших над добычей и переработкой самоцветов, не считая еще гораздо большего числа рабочих, связанных с обработкой цветников, мраморов и облицовочных камней. В Северной Америке, Карраре, Китае и Индии число таких рабочих превышало 1 миллион; сравнительно скромная цифра указывает, что на Урале добычей камня занималось около 15000 рабочих. Добычей алмазов до войны (1940 год) занято было около 100000 человек, но все алмазное дело привлекало около полумиллиона рабочих, гранильщиков, организаторов и т.д.
По подсчетам мировой промышленности, в 1910 году общее число работников по камню достигало 4000000 человек!
Эти цифры грандиозны. Не удивительно, что среди людей, посвятивших себя камню, личность многих настойчиво влечет к себе…
Одна из самых замечательных категорий любителей камня – искатели камня: горщики, проспекторы и т.д. Это люди, любившие камень иногда до увлечения и азарта, нередко всю свою жизнь, здоровье отдававшие камню, его красоте, блеску. Многие из них губили свою жизнь в горах и диких джунглях, другие бросали семью, уходили в тайгу, веря в свою фортуну, нередко создавая личные огромные богатства, но гораздо чаще кончавшие свою жизнь в нищете.
Горщики Мурзинки
Замечательные люди старой Мурзинки в лесах уральской тайги – обычно простые поселяне уральских деревень, замечательные люди прошлого, - хорошо известные старому Екатеринбургу Сергей Хрисантович Южаков, Овчинников, Холкин, Зобнин, Орлов, Семенин и другие.
Это горщики, разведчики и следопыты самоцветов, страстные любители камня, которые всю свою жизнь отдавали охоте за камнем. В описках «фарта» вдоль и поперек исходили они реки и дебри уральских месторождений. По тончайшим прожилкам гранита – «проводникам» - пробирались они к тем «тощакам» и «занорышам» с «углем», «мыленкой», «топазом» и «тяжеловесом», где, по рассказам старых горщиков, бериллы «гуще моря» и длиною в локоть.
В 1920 году я решил в Свердловске составить список наиболее известных горщиков, главным образом стариков окрестностей деревни Мурзинки. Известный горщик Данила Зверев записал мне 30 самых главных горщиков Мурзинки, Кайгородского, Сарапулки, Корниловки, Луговой, Южаковой, Сизиковой – района Мурзинки; также и горщиков Кунары, Березовского завода, Шабров и Липовки, из окрестностей Екатеринбурга. В 1923 году А.В. Калугин более подробно составил общий список горщиков, причем перечислил 186 горщиков Урала, в том числе Миасса, Полдневой, а также Нерчинска, Читы и Иркутска.
К ним относились гранильщики-яшмоделы, художники по камню, малахитчики, горочники, шлифовальщики и другие, частично занимавшиеся скупкой и добычей камней в «деревнях и горах» (всего 60 человек).
Обычно всегда работали семьями, и любовь к камню передавалась из рода в род (таковы Южаковы, Орловы и другие).
Все эти любители, описывает А.В. Калугин, съезжались весной в Мурзинку и, как рассказывали старики, «9-ю пятницу после пасхи в Мурзинке ежегодно бывала ярмарка, собиралось много народа из окрестностей; минералы на случай продажи раскладывались по столам, как на выставку. В случае находки ценных камней старались угостить друг друга как следует водкой, которая лилась рекой».
Характер и разнообразие типов горщиков Среднего Урала не могут быть с достаточной яркостью освещены на настоящих страницах. Одни, как Зобнины (Николай Иванович и Василий Левич), являлись примером крупных дельцов-кулаков, у них был каменный амбар и лавка в деревне Шайтанке; они умели обобрать меньшую братию, использовать у нее заминку с деньгами. К этому же типу принадлежал и Егор Сергеевич Орлов (Маслянка), сумевший у себя перед домом построить каменную кладовую для камней и не знавшийся со своим братом Егором – пьяницею, но прекрасным человеком, настоящим любителем камня.
Более спокойное, уверенное и вместе с тем деловое впечатление производила другая группа: Трофим Панфилыч Семенин (Сарапулка), прекрасно знавший окрестности Сарапулки, Иван Васильевич Холкин (Мурзинка) или Сергей Хрисантович Южаков (деревня Южакова).
Один из них, Семенин, сделал большую карьеру: организовал добычу яшмы около Орска, а потом был назначен начальником и организатором добычи орской яшмы для вывоза за границу от треста «Самоцветы» (1933 год).
Интерес к камню и понимание его ценности создавали в этой области многочисленных любителей-продавцов: или это были старые рабочие, сохранившие любовь к своему делу (например, старик Старцев в Невьянске), или содержатели почтовых станций (в Коневе), наслышавшиеся рассказов о дорогих камнях, почтовые чиновники (в Нейво-Шайтанском заводе), старая полицейская власть (на Троицком прииске изумрудных копей) и, наконец, просто крестьяне, занимавшиеся перепродажей камней.
Чем меньше становилось камней в последние годы перед первой мировой войной, тем более развивались этого типа перепродажи, обычно связанные с успешной фальсификацией, приготовлением клееных штуфов и т.д. В общем, при усилившемся недостатке камня хорошие образцы довольно скоро уходили в огранку, и только какие-либо особо хваленые кристаллы научного значения долгое время оставались у владельцев, дороживших и хваставшихся своими камнями.
С бытовой точки зрения трудно себе представить более своеобразных лиц, чем Лобачев и Повелева, - этих двух типичных продавцов и знатоков камней Южного Урала. Если Лобачев – из старой, хорошо известной в Миассе семьи, в честь которой названы Лобачевские копи, - является типом искателя, своим личным трудом вымывавшего из отвалов камни и определявшего их своеобразными методами «на зуб», то Повелева может служить примером другого типа – скорее скупщика камней у старателей и хитников (в Миассе). К ней обычно рабочие разных промыслов и районов несли все интересное, встреченное ими при работах. Таким образом, через руки Повелевой, имевшей связи даже в Екатеринбурге, проходили партии разнообразных камней, хотя и небольшой ценности.
Но среди самых значительных горщиков Среднего Урала мне вспоминается две яркие фигуры – Сергей Хрисантович Южаков и Данила Кондратьевич Зверев.
Данила Кондратьевич Зверев
Д.К. Зверев – типичный крестьянин-исследователь Урала, полуграмотный, но замечательный знаток и любитель камня. До переезда в Свердловск почти 65 лет своей жизни он провел в родном селении Колташах, где занимался, как и отец, крестьянством, вместе с тем постепенно втягиваясь в каменное дело. У речки Положихи, родной речонки, у него, как и у многих его товарищей по Кайгородке или Корниловой, началась любовь к камню. Здесь он вымывал в песках вместе с золотом и самоцветы – синие, красные и пестроцветные корунды (сапфиры и рубины), а также алмазы и турмалины. Он не был настоящим горщиком, добывавшим камень в ямах и глубинах пегматитовых жил. Лишь в некоторые годы, когда его увлекала добыча турмалинов, он занимался и самой добычей самоцветов в ямах и дудках около Липовки; еще реже его занимала добыча красного рубина в Бызовой. Его стихией были пески, эфеля после добычи золота. Здесь он своими глазами подмечал ценнейшие камни, которых другие не видели. Но он оставил работу в Колташах по Положихе, потому что в связи с постройкой Невьянского цементного завода прекратилась добыча золота в района в районе этой реки.
Между тем Зверев скупал и тяжелые эфеля при добыче золота у местных старателей. Этим путем в его руки попадало большое количество камней, которые он тщательно отмывал и сортировал, которые он тщательно отмывал и сортировал, добывая ряд самоцветов: рубины, сапфиры, гальки тяжеловесов и дымчатого кварца. Сам Данила Зверев отмечал богатство жилы этими камнями, говоря, что будто бы рубины и сапфиры попадались величиною до 20 каратов, а гальки тяжеловесов превышали дюйм в диаметре.
Зверев говорил, что всего он встречал около 10 кристаллов алмаза, всегда очень чистых; будто бы были алмазы и по реке Шайтанке.
Зверев так рассказывал о начале своих добыч. Когда он был еще молодым, в семидесятых годах к ним однажды пришел Овчинников из Мурзинки и стал рассказывать про богатые добычи камня и про то, как он камни преподносил царю и как за это освобождали даже от воинской службы. Так как Даниле скоро приходил срок служить, то это ему запало на душу и он стал тоже искать камни и вскоре изучил всю округу и отмыл рубины по Положихе и в других богатых местах. Несмотря на неудовольствие отца, он начал скупать камни и вскоре пристрастился к делу. Его район работ – Шайтанка, Липовка, Реж, Аятское – не севернее этих реченок.
Про первую находку алмаза он рассказал так. Первый камень он не сам нашел, а купил у одного из старателей за 4 руб. 50 коп. В бытность в Тагиле Зверев спросил Шорина, какие еще бывают драгоценные камни (кроме известных ему). Тот назвал и алмаз, обещав в следующий раз показать заграничные кристаллы. Через полгода Зверев увидел у Шорина алмазы и очень скоро убедился, что и его камень – алмаз. Шорин дал ему золотой и купил с охотою камень. Потом пошли другие.
Интересно рассказывал Зверев и про находку шерлов в Липовке около 1900 года. Первую находку сделал крестьянин Топорков. Вначале работы были хаотичны, и только Даниле удалось составить компанию, которая кое-как и работала…
…Много раз в течение больше чем тридцатилетних скитаний по Уралу я встречался с Данилой Зверевым и в Колташах, и в Липовке, и в Свердловске. Еще сейчас перед моими глазами встает его небольшая коренастая фигура с взъерошенной бородой и волосами, живыми, немножко хитренькими глазами и отрывочной речью. Я встретил его в первый раз давным-давно, за несколько лет до первой империалистической войны, когда я только что кончившим студентом, отправился впервые на Урал. Видел и в последний раз – в 1936 году в Свердловске.
С начала революции Д.К. Зверев поселился в доме богатого своего друга Овчинникова. Его исключительные знания быстро нашли применение, и он сделался одним из оценщиков горных предприятий и банков. Многие коллекции, брошенные на произвол уехавшими на восток екатеринбуржцами, прошли через его руки и нередко лишь благодаря ему сохранились для науки – в музее Свердловска. До последних лет жизни он возился с камнями, и его сыновья шли по этому пути, увлекаясь частично скупкой золота или платины или занимаясь гранильным делом. Многих горщиков он выводил из беды, скупая залежавшиеся в деревнях камешки.
Но одну свою тайну он унес в могилу. Он сам рассказывал, что покинув деревню и переехав в Свердловск, в трудные и страшные времена закопал где-то в огороде свою прекрасную коллекцию. Там был кристалл алмаза Положихи и прекрасные зеленые камни (вероятно, хризолиты). Прошли годы, деревни расселились, старые огороды изменили свои границы… и прекрасную коллекцию ему найти не удалось, несмотря на поиски. Много раз мне рассказывал об этом Данила Кондратьевич. Правда ли это было или только старая мечта любителя камня – сказать трудно.
Сергей Хрисантович Южаков
Среди длинного ряда горщиков Урала, любителей и энтузиастов камня, самой крупной и самобытной фигурой был «Хрисантыч» - Сергей Хрисантович Южаков, всю свою душу и жизнь вложивший в самоцветы и их добычу. Вот несколько страниц из моих записей 1910-х годов.
«…На Урале наш путь из города Екатеринбурга всегда лежал сначала на деревню Южакову.
Здесь, на северном конце бесконечно длинной деревни, довольно ветхая, типично уральская изба с полукрытым двором; большие штуфы камней лежали у входа.
Это был дом Сергея Хрисантовича Южакова.
Все заботы мужицкого хозяйства – покосы, выгоны, заготовки дров – все это было здесь как-то между делом. Дом много лет не поправлялся, двор покосился набок, сбруя была разорвана и связана веревочками; для Южакова вся жизнь была в горе – или на аметистовых жидах Ватихи, или на дорогой ему Мокруше.
Много лет подбирал он колье из 37 аметистов – не тех дешевых светлых, которые мы обычно знаем под именем аметистов, а тех темных, фиолетово-черных густых камней, которые вечером, при свете свечи или лампы, загораются красным огнем каких-то страшных пожаров. Камни для этого колье он всегда возил с собой в тряпочке, раскладывал на столе и объяснял, показывая, что ему еще недостает.
Но больше всего любил он Мокрушу – то замечательнейшее для него место на всем свете, где в болотистом лесу, в полузалитых водой ямах добывались нежно-голубые топазы, черные морионы.
Когда мы в красном углу под образами распивали чай, Хрисантович постепенно, не без гордости выкладывал перед ними добытые сокровища. Мой спутник Владимир Ильич (Крыжановский) спокойным движением откладывал одни из образцов налево, другие правее, возле себя; он хотел купить у Хрисантовича, но боялся неосторожным взглядом поднять цену.
После долгих-долгих бесед, многих чашек чаю, после перекладывания справа налево и слева направо, все-таки все интересное оказывалось в правой кучке, Хрисантович соглашался на три «красненьких», а Владимир Ильич аккуратно заворачивал приобретенные образцы в привезенную из города бумагу и укладывал в прочный кожаный саквояж.
Но были камни, которым цены не было. Это те, что лежали в сундучке среди холста, - они не продавались ни за какие «катеньки», их любил особою любовью Хрисантович, долго вертел в своих руках, но неизменно клал обратно к себе в сундук, а я… много лет смотрел на некоторые из этих штуфов, вздыхал, умоляюще смотрел на Владимира Ильича, заискивающе – на Хрисантовича. Но ничего не помогало… Камни возвращались в сундук.
Среди этих излюбленных камней Хрисантовича был замечательный письменный гранит с густыми морионами в розоватом полевом шпате; в этих письменах, незаконченных буквах, почти не знакомых Хрисантовичу, он видел какой-то талисман.
Но продажа камней мало давала Хрисантовичу – ни партии темных аметистов Каменного Рва, ни штуфной материал, вывезенный в город для продажи, ни перекупленные краденные алмазы. Все это были отдельные рубли да «красненькие», а на копи уходили сотни целковых, никто даром не помогал горщику и мало кто верил в его «фарт». А он был фанатиком камня, сумевшим перевести весь фанатизм своих предков – кержаков-староверов – на камень, борьбу за него в мокрых ямах Мокруши».
Пришла революция, прошли через Мурзинки отряды белых, оставив разрушение и ненависть к себе, потом начались первые годы трудного подъема из разорения войны. Медленно стали оживать Мурзинка, Южаково, Липовка. Зашевелились горщики, завертелись гранильные станки, снова камень стал привлекать к себе.
…Но Южаков не смог войти в новую жизнь. Он хотел свою свободу горщика сохранить в лесах и горах Мурзинки, но не мог понять всю глубину и сложность нового Уралаи новых путей страны. Он сопротивлялся, восставал, и на несколько тяжелых месяцев оказался без своего Урала и своих камней в районе Тобольска.
Снова он вернулся на свою Южаковку старым дряхлым стариком, тогда как его сыновья уже шли новой жизнью, оставили добычу камней, занялись хлебопашеством. Хрисантович тогда бросил семью и свой домишко. В лесу на Крутой, далеко от дорог, он сначала нашел старую избушку старателей, а потом на склоне горы выкопал скит и превратился в «пустынника».
Я его навестил в лесу на Крутой в 1927 году. Хрисантович не узнал меня. Жизнь его была в прошлом, а в тихом рассказе он все говорил мне о своих замечательных самоцветах, о еще не забытых днях любви к камню. Здесь он и окончил свою жизнь, его похоронили на Крутой, около старой копи пегматитов.
«Уральский следопыт», № 8, 1967 г.
