Наши современники >

СТАРОВЕРЫ

Живущие в согласии с природой и с собой

Недавно я удивился, узнав, что рядом с нами живут люди, которым, несмотря на преклонный возраст, чужды такие, казалось бы, актуальные вопросы, как своевременная выплата и индексация пенсий.

Не интересуют их и проблемы монетизации социальных льгот, и уж тем паче — в чьих карманах осел без малого миллиард рублей отделения Пенсионного фонда по Свердловской области, переведенный на счета проблемного банка. Причины столь странного поведения, как выяснилось, в том, что отказники принадлежат к староверам, которых еще называют беспоповцами или кержаками, избегающими вступать в какие-либо отношения с государством и властью. 

Потомков тех, кто в давние времена церковного раскола вынужден был стать пионерами освоения уральских просторов, теперь встретишь не так уж часто, мало осталось и деревень, где приверженность старой вере передается из поколения в поколение. Одна из них — Симонята, относящаяся к Платоновской сельской администрации Шалинского городского округа.

В краю околиц 

Дорогу на въезде в деревню, дома которой приютились на крутом берегу реки Сылвы, неторопливо несущей свои воды к Каме, перегораживают большие ворота. Чтобы войти или выйти, необходимо самостоятельно выполнить процедуру открытия-закрытия. Староста села Александра Кирилловна объясняет, что сооружение, которое стороннему человеку может показаться неким подобием контрольно-пропускного пункта, — лишь часть ограждения деревни, сооруженного, чтобы уберечь посевы от потравы домашним скотом, а скот — от обступившего околицу леса. Общая протяженность ограждения порядка десяти километров, что для населенного пункта в три десятка дворов весьма внушительно.

Дом Феклиста Петровича и Анны Дмитриевны Попковых с прилегающим двором и огородом выглядит ухоженным. Грядки клубники обнесены «китайками» (эти запрещенные для рыбной ловли сети из лески надежно защищают ягоду от вездесущих дроздов). Под окнами — полдюжины ульев, напоминающих домики с детской площадки. Половину огорода занимают ряды недавно окученного картофеля, а другую — плотный темно-зеленый ковер набирающего цвет клевера. Калитка из спинки полутораспальной кровати без скрипа пропускает нас к дому.

В избе, треть которой занимает русская печь, староста на кухоньке заводит разговор с Анной Дмитриевной. Мы же с хозяином обосновываемся с другого края печки у входа в большую комнату — в ней мимоходом успеваю разглядеть лишь угол, занятый иконостасом, да на столе под ним два объемных фолианта с потемневшими от времени страницами, обернутыми в домотканые полотенца. Здесь, по всей видимости, и проводят единоверцы совместные богослужения по общецерковным праздникам.

Колхоз — дело добровольное, пенсия — личное

Биография Феклиста Попкова характерна для его поколения. Отца, работавшего на лесозаготовках, в 1937 году арестовали по обвинению в антисоветской деятельности (как выяснилось много позже, он был расстрелян уже через месяц после ареста). Повода для репрессий особо и не требовалось, причиной же, скорее всего, стала религиозная деятельность деда — наставника (глава религиозной общины) в деревне Коптело-Шамары.

У матери на руках осталось восемь детей и еще одного она носила под сердцем. Вырастить такую ораву в одиночку было не по силам, и семья перебрались туда, откуда мать ушла замуж, в деревню Симонята, поближе к родителям. Здесь же впоследствии осталось жить и большинство детей.

Феклист лишь на годы срочной службы покидал родные места. Женившись, поставил дом, да и все трудовые годы прошли в колхозе, на местной ферме, куда молодой тракторист согласился перейти слесарем, о чем ни разу не пожалел. На этой работе он был сам себе хозяин, главное — чтобы все вертелось и работало. Так что «колхозность» своим сплошным коллективизмом, можно сказать, ему особо и не докучала. Да и на личное хозяйство времени хватало — и порыбачить, и за пчелами присмотреть. А тут еще избрание членом правления колхоза, постоянные благодарности и представления другим в качестве примера.

Так повелось, что подобное у нас всегда было предметом злословия. Ближе к пенсии пересуды усилились: «Ну, выйдешь на пенсию, Феклист, и вовсе как сыр в масле кататься будешь!» Даже сейчас, спустя почти два десятка лет, видно, как эти слова задевали человека, не привыкшего ни на кого, кроме своих родных, в этой жизни надеяться. Именно этим, как сейчас говорит Феклист Петрович, и было продиктовано его решение не оформлять пенсию ни на себя, ни на жену (Анна Дмитриевна младше его на пять лет). С тех пор прошло уже почти двадцать лет.  

Однако говорить о том, что многие годы отданы колхозу даром, тоже не приходится. Когда в середине 1990-х бывший колхоз «Луч» выделял паи, на большое семейство Попковых пришлось достаточно (земля, техника, пилорама), чтобы племянники смогли организовать крепкое крестьянско-фермерское хозяйство.

Тужить не о чем и незачем 

На вопрос, как им с женой удается прожить, не получая ежемесячной пенсии, бывший колхозник отвечает спокойно:

— Того, что выручаем от хозяйства, хватает. Да и много ли нам надо? Всем самым необходимым обеспечиваем себя сами, держим корову, теленка, куриц, пчел. Раньше по две коровы держали и до двадцати ульев (теперь здоровье уже не то). Что-то еще удается реализовать. Покупаем только муку, растительное масло, да иногда фруктов и сладостей каких. Комбикорм свой (племянники сами дробят зерно), об этом заботиться не приходится. Сено с дровами тоже они заготавливают, так что тужить не о чем, да и незачем.    

Феклисту и Анне детей бог не дал.

— Ну нет, так нет. Не разводиться же было из-за этого. Жизнь прожили, как говорится, душа в душу. Слова дурного я от нее ни разу не услышал, — старческое лицо, сплошь заросшее седой бородой, при этих словах заметно светлеет.

— А она? — не успеваю сдержать вопрос.

На улыбку ложится едва заметная тень сожаления:

— Да чего уж, бывало всякое, пока не дал себе зарока не прикасаться к вину. Пьяный-то язык будто бы и не твой, метет что попало. Вот уже тридцать лет как грамма в рот не беру!

Что же касается староверчества, — это мир со своими устоями, и мало что изменилось за несколько поколений. Разве что появились новые табу, такие как отказ от потребления товаров со штрих-кодом. Вот и ездят они за мукой к мукомолам со своими «чистыми» мешками, на маслобойню за постным маслом — со своей тарой.

События, происходящие за околицей деревни, не остаются без внимания старожилов; правда, в дни поста — а в это время у христиан идет Петровский пост — смотреть телевизор непозволительно, в другое же время и новости, и «интересные картины» востребованы.

Старинные настенные часы два раза известили своим боем о том, что время не стоит на месте — пора прощаться. Хозяин выходит провожать. Невозможно было не остановиться и не полюбоваться видом на Сылву, открывающимся буквально с крыльца дома. К реке ведет крутая тропинка с вырезанными в земле ступеньками и неким подобием перил, по ней, как возникает необходимость, рыбак спускается, чтобы проверить ловушки — шаговая доступность, как говорят маркетологи. Проходя мимо ульев, не миновать разговора о меде. По нынешней погоде надеяться на хорошую добычу не приходится. Во время цветения малины лили дожди, и пчелы просидели в своих жилищах, теперь одна надежда на липу: «Уж больно липовый медок хорош!»  

Человек, смотрящий нам вслед с его окладистой бородой, стрижкой «под горшок», как живая иллюстрация к романам Мамина-Сибиряка, запечатлевшего тот Урал, что частично сохранился сегодня только в удаленных деревнях. Урал, который (думаю с грустью), может случиться, в недалеком будущем мы потеряем.

Дмитрий СИВКОВ
«Уральский рабочий», 18.07.2009 г.