Книги >

В.П. БИРЮКОВ

УРАЛ В ЕГО ЖИВОМ СЛОВЕ

В НАЧАЛО КНИГИ

КАМНЕРЕЗЫ

Обработка камня известна на Урале с начала XVIII столетия. Возможно, конечно, что архивные данные, при обнаружении их, могут указать и на более раннее время, коль скоро первые дошедшие до нас сведения о находке самоцветов относятся к 1668 году.

В 1726 году в Екатеринбурге организуется нечто вроде гранильной мастерской. Впоследствии здесь возникает целая гранильная фабрика. Люди, работавшие в мастерской, а потом на фабрике, постепенно начинают заниматься камнерезным делом у себя на дому, и таким образом возникает кустарный камнерезный промысел. Точки его распространения: Екатеринбург (теперь Свердловск), Березовский завод, Сысерть, Кунгур, Златоуст и некоторые другие места.

Камнерезному делу посвящен ряд книг, изданных как до, так и после революции. Из старых изданий упомянем два:

П. Н. Зверев. Гранильный промысел, «Промыслы Екатеринбургского уезда Пермской губернии», Екатеринбург, 1889.

Гранильный и каменно-резный кустарные промыслы в Екатеринбургском уезде, Екатеринбург, 1909.

Из пореволюционных укажем три книги:

В. А. Попов, составитель, Самоцветы Урала, Очерки и рассказы, Свердловск, 1937 (в серии «Уральская библиотека занимательного краеведения»).

Счастливые камни, Рассказы гранильщиков и камнерезов, Челябинск, 1937.

Н. Попова, К. Рождественская. Живители камня, Свердловск, 1950.

Об уральских драгоценных камнях и обработке их много говорится в ряде работ академика А. Е. Ферсмана, как «Драгоценные и цветные камни в России» (Петроград, 1922 г.), «Занимательная минералогия» и др.

«КАМЕННЫЕ ДУШИ»

Ну, кто бы мог подумать, что камнем можно заинтересоваться, для камня забыть всё. Я этого совершенно не понимала, даже не знала, пока замуж не вышла. Я — из Сысерти: у нас там не было этого, чтобы камнем интересоваться, как, скажем в Колташах, в Сизиковой, в Южаковой. А как вышла за Диомида Даниловича, так сама увлеклась. И ещё как! Без камней и жить не могу, — чтобы у меня камни хоть на полу да были разложены. Сама сделалась «каменной душой».

А и верно, что каменные души. Как же они любят, знают камень! Вот хоть дедушка Данила Кондратьевич, свёкор-то мой: ах, как он знал, как любил камень... Недаром, друзья-то какие у него были: академик Ферсман Александр Евгеньевич, профессора...

Ай, сколько дедушка-то знал! Места, где какие камни есть, где золото. Но больше всего любил камни-самоцветы.

Мы с ним ездили в Москву. Он камни продавать возил. Выберет, даст мне, чтобы я продавала. Продам, а не всё, часть камней себе оставлю — жалко с ними расставаться. Продам с выгодой, не продешевлю. Принесу ему выручку.

- Ну ты себе поди сколько-то оставила?

- Оставила.

- Знаю уж... На, возьми это.

Подаёт мне в награду из выручки. И камни, которые я выбрала, оставит.

Ох, и любил же он камень. Да кто из них не любил! И после смерти не хотели расставаться с камнями. Вот Рафаилыч был. Сколько у него было прекрасных камней, а ведь после смерти ничего не нашлось—всё куда-то закопал. Как умирать стал, только и сказал:

— Поищите там под девятым столбом, — может, на похороны хватит...

Наш дедушка много прекрасных камней передал в музеи: Академии наук, горного института, в свой уральский музей... Какая-то гордость была у этих каменных людей! И обходиться с ними надо умеючи.

Вот хотя бы Василия Владимировича возьмите. Потомственный ведь горщик, гранильщик. Прямо, золотые руки! Сидеть бы ему в тепле и светле, гранить бы в каком-нибудь учреждении, — все его зовут к себе, — так нет: живёт в какой-то клетушке, нуждается, патентик на стене висит. Да с патентом ли ему, такому большому специалисту. А всё гордость! Чуть что не по нему, уйдёт.

Ему говорят:

— Возьмите деньги!

Заворотится и уйдёт: ничего не надо! А всё потому, что не так сказали, не поняли его. Вот какие это гордые люди!

Записано 20 октября 1952 года в гор. Свердловске от выдающейся горщицы Федосьи Алексеевны Зверевой, 58 лет, снохи знаменитого горщика Д. К. Зверева.

СЧАСТЛИВЫЕ КАМНИ

Раньше, до революции, люди говорили, что самоцветы счастье приносят. В магазинах, где продавались драгоценные камни, покупателям предлагали небольшую книжечку печатную, в которой подробно излагались волшебные свойства камней-самоцветов.

У меня тоже была такая памятка. В ней разное было на­печатано. Однако я полагаю, что всё это чепуха.

Вот тут жил в Свердловске, при царском положении, гранильщик один. То есть жило-то их тут много, но расскажу про одного. Звали его Ефим Дмитриевич Яковлев по фамилии. За жизнь свою он переимал в руках разные камни: и гранаты, и цирконы, и сапфиры, и изумруды, и фенакиты... Одним словом, не было на Урале такого камня, который мимо рук Яковлева прошёл. Ну, и скажите пожалуйста, видел он счастье? И не дожил до него. Лет двадцать пять времени как скончался.

Давнишнее было время; в ученики меня по контракту отдали к хозяину Липину. В те годы гранильная фабрика, — так рассказывали старики,— распродала все самоцветы после уничтожения крепостного права и работала больше по яшмоделию. Для увеселения царей работала: вазы делала, саркофаги и другие тяжёлые предметы. Оплата рабочих была слабенькая - семнадцать рублей в месяц платили. Люди, которые потолковее насчет камня, те дела по своим рукам на фабрике не имели. Гранильщики, ювелиры, гравёры,— на предпринимателей-хозяев в тот момент работали.

Вот отдали меня в ученики к Липину. Определил Липин меня к гранильщику. Тут я увидел Яковлева. Высокий, худой, как этот Дон-Кихот на картине. Борода черноватая. Развитие гражданское имел слабое. Высказывался всегда медленно, гордо, а говорил неизвестно что и к каждому слову добавлял: «Совершенно что...»

Вот спросят его:

— Ефим Митрич, война-то чем кончилась? Тогда китайская война была.

А Яковлев сделает рукой такой неопределённый жест — по воздуху проведёт, и отвечает:

— Война... Совершенно что... Постреляли, постреляли... совершенно что, переходи на нашу сторону.

Вот такой была гражданском развитии Яковлев. Но по камню имел он большое уменье. Все свойства и капризы камней знал. Вот хозяин Липин даёт ему аметист. Камень весь белый, хуже стекляшки. Только капелька одна лиловая в боку. Словно в стекляшку кто внутрь химических чернил капнул. По-нашему, куст краски. Куда камень такой годится? На взгляд — хуже некуда.

Покрутит в руках тот камень Ефим Митрич и так и этак посмотрит его. Молча всё это и натшёт огранку вести. Спервоначала придаст ему приблизительную форму, дальше—больше, и в конце работы, глядишь, отдаёт хозяину, вместо стекляшки белой, камень дорогой самоцветный. Камень горит, переливается. Дело-то в том, что Яковлев знал, как гранильщик, что куст краски надо поместить в самый испод. Испод — это слово уральское, наше. Помню, как меня Яковлев учил этому слову. Положит камень, сделает неопределённый жест и говорит:

— Вот лежит камень, совершенно что, а под ним вода текёт? Из-под камня... Изчпод, совершенно что... Понимаешь: из-под. Испод — это значит самый испод камня... совершенно что...

Яковлев знал, что ежели в правильно огранённый камень куст в самый испод направить, тогда весь камень цветом зальётся, как водой самоцветной... Оттого и говорят: камень чистой воды... Тут, конечно, нужно уменье. Ежели куст чуть-чуть в бок пошёл, ну и все пропало. Одна грань лиловая, густая, а остальные белые. Обесцененный камень. Больше полтинника не стоит.

И ни за что в жизни, бывало, не держит при заправке Ефим Дмитриевич аметисты над самым огнём. Нельзя. Аме­тист имеет природу выгорать от огня. Краску теряет.

Ефим Дмитриевич и гранил и шлифовал камни, как полагается. Вот, например, фенакит. Этот камень имеет свои свойства, свой каприз. Торцовая сторона не даётся огранке ни на сухом, ни на мокром. Надо впросух. То есть надобно, чтобы на трепловом кругу, на котором происходит огранка, было ни сухо, ни мокро, а когда просыхает. Здесь надо большое уменье и знание дела.

Одним словом, Яковлев был, если говорить по-теперешнему, мастер большой квалификации, и камней он передержал в своих руках на своём веку многое множество. А счастье-то он имел, я вас спрошу? Принёс ли ему счастье, удачу камень какой-нибудь? Скажу прямо, — нет. При всем своём уменьи Яковлев жил плохо, бедно. Прямо говорить,— хуже нищего. И в пьянстве. Редко он был в трезвом виде и со­стоянии.

— Я,— говорил ой,— когда трезвый, злой очень на хозяев, совершенно что. А для моего организма это вредно... совершенно что...

Ну, и пил. И утром, и в полдень, и в полночь. И жена его тоже пила. Бывало, даёт он ей тридцать копеек и говорит:

— Иди, Наташа, совершенно что, принеси сороковку. Это значит, полбутылки.

А она обижается:

— Сороковку! А мне не надо? Чего же это я буду по гря­зи два раза бегать... На бутылку давай.

Он вздохнёт и даст. А как напьются, сейчас у них драка. Не из-за чего, прямо по пьяному делу.

А то, бывало, зайдёт к Яковлеву кто-нибудь из гранильщиков. То ли камень показать, который достал по шмуку... Шмук — это так называлось воровство от хозяина... То ли просто так. Посидит гость, о делах поговорят. Конечно, водка на столе. Сначала пьют за деньги, а потом одежонку в кабак понесут. И до тех пор, пока голыми не предстанут. И гость и хозяин — в чём мать родила.

В общем Яковлев одевался плохо. Хуже нищего — в отрепьях да заплатах.

А пил он, прямо удивляться можно: сверх всякой возможности. Утром возьмёт у хозяина два дешёвеньких аметиста для огранки. Посидит за ними до обеда, огранит, отшлифует. Получит по четвертаку за камень — полтинник. И сейчас своей старухе:

— Наташа, ступай за водкой, совершенно что...

Выпьет и обратно идёт за двумя камешками. А к вечеру их огранит, отшлифует и снова:

— Ступай, совершенно что, за водкой.

И это каждый божий день, хоть в будни, хоть в праздник, хоть в пост, хоть в пасху. Одну бутылку кончил, за другой тянется.

Надо прямо сказать: при всём своём пьянстве, при всей своей бедности — честный и гордый был человек. Чужой даже искорки не возьмёт... Искорка — камень такой мелкий, осыпь. И шмука не делал.

Тяжёлая, в общем, была жизнь его. Детей он имел четверых. Но дома они не жили. Порастыканы были по чужим людям, в прислугах жили.

Сам Ефим Дмитриевич Яковлев верил в эти самые преда­ния насчёт камней. И всё, бывало, камня счастливого дожидался. И в бога верил. Как ложиться спать, всё крестится да молится... Хоть трезвый, хоть пьяный, стоит и поклоны бьёт... Видно, у бога счастливого камня просил.

А умер в самой нищете. В гроб не в чем было положить, хоть у соседей бельё занимай.

А ведь за жизнь свою много камней передержал он в руках: и изумруд, и аквамарин, и александрит. Все камни имел он. А счастливого не нашёл.

И кто это счастье видел из рабочих при царском положении?

Вот вроде Яковлева был у нас Чеканцев. Тоже мастер по камню — гранильщик. И у этого счастье было, как у Яковлева. И этот тоже пил. Ненависть у него была к тем, на кого работал. Этот допился до горячки. Он бросился под поезд. И много таких было гранильщиков.

А хозяину, конечно, выгодно было иметь дело с пьяными мастерами. Легче было в кабале держать. И обсчитать можно, и недодать. И я так полагаю: предание насчёт счастливых камней — чепуха это, затемнение мозгов. Дурман, как говорится.

Записано в 1935 году в гор. Свердловске от гранильщика и гравёра А. П. Подкорытова.

ШКАТУЛКА

Совсем маленьким был я, а уж работал по гранильному делу. Отец мой гранил камушки. Бусы делал. Из яшмы, из аметиста, из малахита. Оплата труда была ничтожная. Работала вся наша семья. Отец, мать, три сестрёнки, трое братовьёв.

Скупщиков тогда в Екатеринбурге ещё не было. Один был магазин по сбыту каменных изделий. Держал его Лагутяев. Сам он ничего в деле не понимал. Морфинист был и пьяница. В магазине торговал доверенный Лагутяева — Михаил Дмитриевич.

Обычай был такой: принесёт мастер в магазин работу, Михаил Дмитриевич говорит:

— Денег нет. Сиди, жди, может будут, тогда куплю... Мастер сидит. Ждёт, покуда придёт покупатель. Иной раз полдня просидит. Иной раз и целый день. Ушёл бы, да некуда. Базар в те годы бывал один раз в неделю — в воскресенье. Два часа продажа разрешалась: от двенадцати до двух часов. Покупателей на каменные вещи на базаре было ничтожное количество.

Вот мастера и несли Михаилу Дмитриевичу. Тот, конечно, случаем пользовался и всегда задёшево покупал все изделия.

Гранильщики жили бедно. Немного их в Екатеринбурге.

Однажды Михаил Дмитриевич заказал отцу шкатулку сделать для перчаток.

— Сделай, — говорит, — хорошую, изящную. Заплачу двадцать пять рублей.

Обрадовался отец. Двадцать пять рублей — большие деньги. Достал отец яшмы орской. Достал яшмы калканской. Вся семья за работу села. Один плитки пилит, другой полирует, третий каркас делает. Всем работа нашлась.

Через неделю несёт отец шкатулку в магазин. Шкатулка вышла хорошая. Верх и бока сделали мы из орской яшмы. Весёлую подобрали расцветку. Кантики, кромки сработали из калканской яшмы. Большая шкатулка. Двенадцать вершков длины. Для женских перчаток, которые на бал одевают.

Следом за отцом пошла мать. И меня с собой взяли. Так уж повелось у нас. Отец любил выпить. Чтобы он не всё пропил, мать всегда ходила за ним, когда он сдавал работу. И деньги у него забирала.

Зашёл отец в магазин. Мы с матерью сидим на ступеньках, дожидаемся. Долго отец был в магазине. Мне сидеть надоело. Пошёл на улицу. Играю возле крыльца.

Выходит отец, и шкатулка у него в руках.

Мать опрашивает:

— Что же это? Отец выругался:

— Он, подлец, говорит, что шкатулка неприглядная... Десять рублей даёт.

Мать от огорчения снова на ступеньки лестницы опустилась. И я стою.

А отец посмотрел на меня, на мать, на шкатулку, а потом как вдруг кинет шкатулку об землю. Шкатулка так и рассыпалась.

— Пропади ты пропадом, подлец! И пошёл от магазина.

Мать собрала осколки. На наше счастье только углышки у камня отломались. Каркас целым остался. Пришли мы домой и давай лепить шкатулку.

Через неделю снова понесли ее к Михаилу Дмитриевичу. Он заплатил отцу двенадцать рублей. Отец и не торговался.

Записано по рассказу старого свердловского гранильщика М. И. Туришева в средине 1930 года (по книжке «Счастливые камни», Челябинск 1937, стр. 172—174).

СЛОВАРИК КАМНЕРЕЗА

Алмазная ступка. Делалась из чугуна или стали; назначение — получать необходимый для полировки твёрдых сортов камня алмазный порошок.

Баженовская печора. Песчаник из окрестностей станции Баженово, вблизи Свердловска; употреблялся для шлифовки каменных изделий.

Брильянтовая грань. Огранка камня системой двойных клиньев. Особенность этой грани та, что предмет из огранённого таким образом стекла трудно отличить от каменного. «А ты сделай-ко брильянтовую грань, увидишь, какой получится камень» (Боровских – потомственный уральский гранильщик, уроженец (1912 г.) Верх-Исетского завода Анатолий Алексеевич Боровских, со слов которого собрана часть материала для словаря).

Вертел. Рабочий, вращающий своими руками маховое колесо камнерезного станка. Нередко вертелами были мальчики, участь которых складывалась очень печально. Достаточно вспомнить рассказ Мамина-Сибиряка «Вертел».

Вода. Степень густоты окраски камня-самоцвета. «Купят у тебя камешок и при тебе же половину отшибут и в сор бросят. Это,— говорят,— только делу помеха: куст темнит. Из остатка еще половину сточат да и хвалятся: теперь в самый раз вода обозначилась и при огне тухнуть не станет» (П. П. Бажов, Ключ земли).

Гнёздышко. Художественное произведение из камней-самоцветов. «Гнездышки с птенчиками делали. Веточка берёзы, а на ней гнездо, и в гнезде птенчики рты пораскрывали» (Свердловск, 1936).

Греческая грань. Вид огранки камня-самоцвета маленькими трехугольными плоскостями, сходящимися основаниями с вершинами соседних плоскостей; второе название — «двойные клинья». «Есть фаски: ставится в виде как в ёлку; только греческую грань не всякий гранит; шарики для бус раньше гранили греческой гранью» (Шахмин, 1936 – Василий Владимирович Шахмин, уроженец (1888 г.) гор. Екатеринбурга, потомственный гранильщик и прекрасный мастер по выработке оптического камня).

Давалец. Торговец-скупщик изделий из камня, цветного или самоцвета; обычно он «давал» работу кустарям, конечно, за ничтожную плату.

Екатеринбургская грань. Особое сочетание граней, применявшееся только екатеринбургскими кустарями-гранильщиками.

Жареное стекло. Бесцветное стекло, будучи закатано в тесто, испеченное затем, приобретает нежно золотистый, топазовый цвет. «Так и так, ваше немецкое благородие... Печатки-то из жареного стекла вам проданы» (П. П. Бажов, Тараканье мыло.).

Испод. Низ, «дно» ограненного камня-самоцвета или цветного стекла. «Ежели камень цветом неравномерной густоты, стараемся самую густую часть его сделать на самую середину испода; от этого камень кажется весь густого цвета» (Свердловск, 1936).

Карта индустриализации СССР. Изготовлена свердловскими камнерезами и гранильщиками в 1937 году. «С необыкновенной точностью воспроизведены на этой карте все цвета и оттенки. Равнины и низменности набраны из зелёной яшмы различных тонов. Возвышенности — из желтоватой, а хребты гор — из коричневой. Реки и моря сделаны из синего и голубого лазурита. Красная каменная лента очертила границу. Разноцветные камни обозначили районы индустриализации, а самоцветы — города». (Н. Попова, Мастера цветного камня, «Живители камня», Свердлгиз, 1950). Карта эта была на всемирных выставках в Париже и в Нью-Йорке, а теперь хранится в Государственном Эрмитаже в Ленинграде.

Крокус. Тончайшая минеральная пыль, в смоченном виде употреб­ляемая для полировки и шлифовки камней; бывает двух родов: зелёный — из хромпика и горючей серы, красный — из жёлтого купороса и щавелевой кислоты. «Кончил бы работу, да как на зло, весь крокус вышел» (Шахмин, 1936).

Куст. Наибольшее сгущение естественной окраски прозрачного кристалла, например, аметиста. «Надо так огранить камень, чтобы куст пришёлся на самый испод, дно камня, тогда он заиграет» (Свердловск, 1936).

Мороз. Заметная на глаз трещиноватость в камне-самоцвете, подлежащем огранке. «Как хорошо ни ограни, а с морозом камень ценится дешевле».

Отрезистая грань. Прекрасно исполненная грань, точно ножом отрезанная. «— Гляди, у природного камня какая отрезистая грань...» (Сборник «Живители камня»). «При отрезистой грани камень горит светло и твёрдо» (там же).

Печёный топаз. Кристалл дымчатого горного хрусталя, побывавший некоторое время в печи для придания ему золотистого вида. «Прежде камень просто клали в мелко просеянную горячую золу; но этот способ ненадёжный, и предпочитают запекать камень в тесто» (ВИЗ, Боровских).

Роза. То же, что и греческая грань. «Вскоре они ознакомились с новой гранью — «греческой», или «розой». Она редко применяется на Урале, но мастера её знают хорошо.

Один старый гранильщик Ковалёв Валериан Александрович говорит о ней:

— Греческую, или розу, надо умеючи делать. При этой грани низ у камня вроде яблока или грецкого ореха — выпуклый. А верх делается так: сперва шесть клиньев, под ними ещё шесть, дальше по двенадцати. И выходит, весь камень в клинышках» (Сборник «Живители камня», стр. 95).

Самосветчик. От местного произношения слова «самоцвет» — мастер-гранильщик, работающий по огранке камней-самоцветов, в отличие от малахитчиков, яшмоделов, мраморщиков и др.

Скрипун. Полевой хвощ, применяемый для шлифования изделий из камня-ангидрита в гор. Кунгуре (Сообщил А. А. Боровских).

Тёплая грань. Значение из выдержки: «Есть у нас на Урале дорогой минерал — изумруд. Самым хорошим образцом у старых гранильщиков считается камень, имеющий так называемую тёплую грань. Достигнуть этого считается большим искусством. Мастер стремится сделать так, чтобы каждая грань камня была на строго одинаковом расстоянии от так называемого «куста» краски. Тогда создаётся исключительно удачный узел преломления света, и камень, как говорят, «играет». (В. Сафонов, Тёплая грань, «Известия» 3 декабря 1946).

Французская карта. Карта Франции, изготовленная екатеринбургской гранильной фабрикой при Николае II. «Царское правительство не заботилось о них (камнерезах). Они жили и работали в очень трудной обстановке. Только одна большая работа сделана в то время: карта Франции, которую изготовили для Парижской Всемирной выставки. На выставке эту карту признали «чудом искусства». Суша и горы сделаны были из яшмы, цвета которой соответствовали раскраске географической карты. На месте морей простирались пласты ляпис-лазури. Линии рек и границы департаментов блестели на солнце, потому что они были сделаны из платины и золота. Искрились города, сделанные гранильщиками из рубинов, изумрудов и сапфиров» (Н. Попова, Мастера цветного камня, «Живители камня», Свердловск, 1950).

Шалимовская яшма. Новое название яшмы, прежде называвшейся «николаевской» (в честь царя Николая), ее нашёл яшмодел Шалимов.

Шкатулка. Один из основных видов художественных изделий из камня разных пород: малахита, селенита, яшмы и многих других. Достаточно вспомнить «Малахитовую шкатулку» — сказ П. П. Бажова, чтобы получить представление о подобного рода произведениях.

Шмук. Кража драгоценного камня или в копи или в мастерской у владельцев.

Яшмодел. Кустарь или рабочий гранильной фабрики по выработке художественных изделий из яшмы.

Примечание. Этим словариком далеко не исчерпаны все слова и речения о камнерезном деле на Урале, только из нашего собрания мы дали меньше трети всего записанного.

ДАЛЕЕ