Книги >
Вера Петровна КРУГЛЯШОВА
ЖАНРЫ НЕСКАЗОЧНОЙ ПРОЗЫ УРАЛЬСКОГО ГОРНОЗАВОДСКОГО ФОЛЬКЛОРА
I. ПРЕДАНИЯ О НОВЫХ ЗЕМЛЯХ И НАРОДАХ
ГЛАВА 1. ТЕМА СИБИРИ И ЕЕ НАРОДНОСТЕЙ В ПОВЕСТВОВАНИЯХ XV—XVII вв.
§ 1. Источники и характер материалов. Методика определения принадлежности повествований к уральскому фольклору.
Представления о сюжетно-тематическом составе уральских преданий XV— XVII вв. можно получить путем изучения косвенных источников, а именно:
а) новгородских летописей;
б) уральских и сибирских летописей (Краткая Кунгурекая, Ремезовская, Есипавская и др.);
в) преданий аборигенов Урала, Приуралья и Зауралья — коми (пермяков), манси (вогул), башкир, татар, содержащихся в исторических и географо-этнографических источниках XVII—XVIII вв.;
г) свидетельств западно-европейских писателей и путешественников;
д) книг античных писателей и историков.
Вследствие своеобразия источников — они не фольклорные, а этнографические, исторические, литературные — затруднительно представить полную картину бытования преданий. Правильнее говорить об отголосках преданий в письменных источниках тех лет. Фрагменты, пересказы, с которыми приходится иметь дело исследователю, не сохранили форму преданий, но дают известное представление об их тематике и сюжетном составе. Назовем их повествования. Эти материалы служат опорой при выяснении вопроса о развитии тематики уральских преданий, так как стоят у истоков ее, способствуют выявлению особенностей традиции в жанре преданий, проясняют проблему связей русских преданий с преданиями других народностей.
Выше уже говорилось о методике выявления преданий из косвенных источников. Здесь встает другой методический вопрос — об определении принадлежности повествований к уральскому фольклору, об установлении факта бытования их на Урале в период XV—XVII вв. Нами использована следующая методика.
1. Выяснение обстоятельств, условий, путей, которыми и с помощью которых проникали на Урал сведения о Сибири и сибирских народностях.
2. Учет особенностей исторической и общественной жизни на Урале в XV—XVII вв., в частности, взаимоотношений Урала и Сибири» Урала и Новгорода.
3. Наличие материалов в уральских летописях (например, в Краткой Кунгурской).
4. Наличие материалов в новгородских сведениях об Урале, наличие новгородских материалов в общерусских летописях (например, в Лаврентьевоком списке «Повести временных лет»).
5. Наличие фольклорных материалов в общерусских и зарубежных источниках, которые, в силу конкретных обстоятельств их создания, содержат уральские материалы, проникшие иногда из других письменных источников, иногда через посредство (фольклорное) других местностей.
6. Учет той ситуации, в которой возникали предания на аналогичную или весьма близкую тему на других хронологических уровнях развития темы; в основном, на предшествующих уровнях. Сопоставление ее с ситуацией на Урале в XV—XVII вв.
7. Наличие аналогичных или близких сюжетов и мотивов в поздних записях уральских преданий, в записях советских лет.
§ 2. Условия и пути создания на Урале цикла повествований о Сибири.
В последней четверти XV в., после присоединения Перми Великой к Москве в 1472 году, на Урале среди руского населения бытовали рассказы о Сибири. Возможно, что русские люди вначале услышали их от аборигенов Урала — коми (пермяков) и манси (вогуличей), которые издавна занимались звериным промыслом и вели торговлю в соседственных сибирских землях. А затем и сами через горы «...ходить отваживались ...откуда со многою дорогой мягкой рухлядью также и с подлинными ведомостьми о той земле назад возвращались » (Г.Ф. Миллер. История Сибири. 1750, стр. 60) (подчеркнуто мной. — В. К).
Солепромышленник Аника Строганов устанозил связи с уральскими и зауральскими аборигенами. (В. Шишонко. Пермская летопись. Первый период. 1263-1613. Пермь, 1881, стр. 35). К нему ежегодно приезжали люди с «дорогой мягкой рухлядью». Настало время, когда он отправил с ними своих людей с приказом разведать все о богатой земле. Посланцы дошли до реки Оби, установили торговые отношения с тамошними жителями. (Г.Ф. Миллер. История Сибири, стр. 68-69. В. Шишонко. Пермская летопись. Первый период, стр. 45-47. Сведения о связях Строгановых с зауральскими аборигенами, В. Шишонко, по всей видимости, заимствовал у Г.Ф. Миллера).
Итак, еще до Ермака и его похода в Сибирь, вначале через коми и манси проникали на Урал и в Приуралье к русским людям сведения о богатой соседней земле, а потом и сами русские, побывав в сибирских землях, стали источником сведений о Сибири: область интересная, необычны народности, их жизнь; мало заселенная, много свободной земли; нет ни бояр, ни помещиков, ни царских чиновников; приволье, много зверя, птицы рыбы, и конца той земле не видно. Слухи о Сибири пронеслись по Московии и привели на Урал людей из центральных земель. По мере распространения рассказов о Сибири, все определеннее и сильнее становилась «...великая охота к совершенному проведыванию такой земли, которая такие сокровища производит». (Г.Ф. Миллер. История Сибири, стр. 68-69). Подобные же слухи и рассказы бытовали в русском народе в то время и о недавно присоединенной к Москве Перми Великой: «...самую же Пермию населяли время от времени Россияне, привлекаемы будучи въ оную пронесшеюся славою о ее богатстве». (Н.Попов. Хозяйственное описание Пермской губернии, ч.3, СПб, 1813, стр. 67).
Ко времени похода Ермака с дружиною в Сибирь уральское население располагало немалыми сведениями об этой земле: «Слыша Ермак от многих Чюсовлян про Сибирь (подчеркнуто мной. — В. К.), яко царь владелец, за Каменей реки текут на двое, в Русь и в Сибирь, с волоку реки Ница, Тагил, Тура пала в Тобол, и по них живут вогуличи, ездят на оленях; по Туре же и по Тоболу живут татара, ездят в лодках и на конях. А Тобол пал в Иртыш; и на Иртыше царство близ устья и многие Татара, и Иртыш пал в Обь, а Обь река пала в море двема устьи, а по ней живут Остяки и Самоедь, ездят на оленях и псах и кормятся рыбами; а по степи Калмыки и Муягалы и казачья орда, ездят на вельбудах, а кормятся скотом». (Летопись Сибирская краткая Кунгурская. СПб., 1880, стр. 4, ст. 9).
У Ермака проводниками в Сибирь были зыряне и строгановские люди (Г.Ф. Миллер. История Сибири, стр. 96, 112) , как в первом походе, так и втором, после зимовки на Сылве. (Там же, стр. 100).
Рассказы о Сибири, ее приволье, обширных землях стали определеннее, получив подтверждение, когда посольство Ермака — атаман Иван Кольцов с 50 казаками отправилось через Урал в Москву. Проводником у них был князь Ишбердей Ескальбинский со своими манси и шли они так называемой Волчьей дорогой до Перми. По мнению Г. Ф. Миллера, под Волчьей дорогой следует пони, мать путь по реке Тавде к Чердыни. Естественно полагать, что и казаки Ермака и манси рассказывали о Сибири, о победоносном походе Ермака, о победе его над ханом Кучумом. И эти рассказы, которые воспринимались как русскими, так и манси, послужили впоследствии основой для преданий, бытовавших среди обеих народностей.
А несколько раньше жители Урала получили сведения об успехах Ермака и о Сибири, когда Ермак, пленив царевича Маметкуля, послал нарочного и в Москву и спрашивал, что с ним делать; затем, получив ответ, отправил Маметкуля в Москву. (Там же, стр. 150). Все эти сношения Ермака с Москвой осуществлялись через Урал, уральское население получило таким образом сведения о Сибири, о татарах, об успехах Ермака. Это было время весьма интенсивного и широкого распространения сведений о Сибири, как на Урале, так ив Московском государстве.
Г. Ф. Миллер, опираясь на Витзена, пишет о царской позволительной грамоте, данной Ермаковским казакам, отправляющимся из Москвы назад в Сибирь. В ней значилось, «...что всем российским подданным, кто охоту имеет, позволено с семьями своими в Сибирь переселяться...» «..и бутто казаки в пути до 1500 семей собрали, которые для поселения в Сибирь с ними поехали, также что к Вологоцкому епископу послана была царская грамота, чтобы с отправившимися послать в Сибирь 10 священников с их семьями...».
Г. Ф. Миллер весьма недоверчиво относится к существованию подобной грамоты. (Г.Ф. Миллер. История Сибири, стр. 148-149).
Он справедливо предполагает, что тяга людей в Сибирь была следствием хвалебных рассказов о ней казаков Ермакова посольства: «Однако же и то статься может, что казаки, будучи в пути для призыву людей изрядное Сибирское житье и тамошнее неисчерпаемое богатство хвалили ; чего ради и без помянутой позволительной грамоты многие гулящие и беглые люди везде с охотою к ним приставали, и с ними вместе в Сибирь поехали». (Там же) (подчеркнуто мной. — В.К.).
Очевидно, что здесь мы сталкиваемся с фактами, свидетельствующими о формировании в народных представлениях образа Сибири как идеальной, «далекой» земли. Основной смысл его в том, что Сибирь — вольная, богатая, изобильная земля. Народ верил, что может быть на окраине Московского государства область, свободная от крепостного гнета, и эти надежды в то время были небезосновательны: Сибирские земли только еще начинали оформляться как область с присущим феодальному государству аппаратом.
Утопичность народных надежд на Сибирь состояла в том, что с Сибирью и после присоединения ее к самодержавно-крепостническому Московскому государству народ связывал мечту о привольной жизни, в достатке и изобилии, без гнета помещиков и царских чиновников.
В Сибирь устремилась волна переселенцев. Начался процесс народной колонизации Сибири (меньше.чем за столетие после итоговых событий ермаковского похода русские люди дошли до берегов Тихого океана). Процесс этот был несомненно прогрессивен. В условиях его на Урал проникли рассказы о Сибири — вольной и изобильной земле (вместе с людским потоком с Запада из Московии).
Сведения о Сибири разнесли повсеместно и ермаковские казаки, возвращающиеся в Московское государство. (Там же, стр. 196-197).
Таким образом, на Урале в последней четверти XVI в. встретились два потока рассказов о Сибири: один — из Сибири (в основном по пути Тобол—Тавда—Лозьва—Вишера, Чердынь, а может быть, предположительно, и по дороге через Средний Урал); носители их - участники ермаковых посольств в Москву, ермаковы казаки, возвращающиеся на Урал, охотники разных национальностей, торговцы; второй - из Московии, носителями этих рассказов были переселенцы в Сибирь.
Тематика рассказов: о событиях Ермакова похода и завоевании Сибири (о победе над Маметкулем и Кучумом), о климате, природных условиях, о примечательных особенностях Сибири, в частности, о ее пушных богатствах, о ее народах. Но главным образом – о Сибири как свободной, изобильной земле, в которой можно укрыться от крепостнического произвола.
Выяснение условий и путей распространения повествований о Сибири убеждает в правильности высказанного Г. Ф. Миллером положения о том, что Сибирь стала известна в Российской империи через Пермскую и Югорскую землю». «Пермяки, Вогуличи и Самоядь всегда имели между собою обхождение и знакомство; следовательно, новым российским жителям в Пермии и в Югорской земле не трудно было получить через них известия о соседственных землях Сибирских». (Г.Ф. Миллер. История Сибири, стр. 59-60). В этих условиях рассказы о Сибири были межнациональными на Урале. А от жителей Урала они шли далее, в Московское государство. Поэтому при восстановлении тематики, сюжетики тех повествований о Сибири, которые бытовали на Урале в последней четверти XV, а также в XVI в., мы вправе пользоваться материалами, имевшими хождение в этот период в Московском государстве.
Функция уральских сведений и повествований — не местная, не локальная, а общегосударственная. Рассказы удовлетворяли народную любознательность, жажду открытий. Они питали социальные устремления народа, отвечали тяге к жизни без гнета помещиков и царской администрации. В этом и заключалась эстетико-познавательная функция уральских повествований о Сибири в общерусском масштабе.
§ 3. Сюжетно-тематический состав повествований о Сибири. Легендарные повествования.
Рассказы о Сибири и ее народах были как реалистическими, так и легендарными. Сопоставление источников позволяет выделить некоторые повторяющиеся описания в рассказах легендарного типа. Вычленяем и систематизируем их, пользуясь указанными выше единицами: подтема, сюжет, мотив, вариант сюжета или мотива, версия.
а) О людях необыкновенного (чудовищного) вида (подтема): «…по пупъ люди мохнаты до долу, а отъ пупа вверхъ —как и прочий человеци». (О человецехъ незнаемых на восточной стране и о языцехъ розныхъ. – В кн.: А. Титов. Сибирь в XVII в. Сборник старинных русских статей о Сибири и прилежащих къ ней землях. М., 1890, стр. 4-5).
Или: «...вверху рты, ротъ на темени, а не говорятъ; ...а коли едятъ, и они крошатъ мясо да рыбу да кладутъ под колпакы или под шапку, и какъ почнутъ ясти, и они плечима движуть вверхъ и внизъ». (Там же) «Въ той же стране есть такова Самоедь: въ пошлину аки человеци, но безъ головъ; рты у нихъ меж плечима, а очи въ грудехъ». (Там же).
Или: За областью Лукоморией за рекой Тахтин живут необыкновенные люди чудовищного вида: тело обросло шерстью; у других – собачьи головы; у третьих – нет шеи, вместо головы – грудь. (Записки о московитских делах, стр. 131). Выделяем повторяющийся мотив: люди мохнатые («по пуп люди мохнаты до долу»); вариант мотива – тело обросло шерстью.
б) О необычном образе жизни (подтема):
1) Живут в земле (сюжет): «…въ верху реки Оби реки великиа, есть такова земля: Балдъ именуется… А людие на ней, какъ и прочии человеци, живутъ въ земле…». (О человецех незнаемых…, стр. 5-6) . «Въ верхъ тоя же реки Обь великиа в той же стране, есть иная Самоедь: ходят по подхемелью иною рекою день да нощь со огни…» (Там же).
2) Умирают и вновь воскресают (сюжет): В стране восточной есть люди Самоедь, которые каждый год умирают и оживают; умирают по зиме на два месяца, а оживают, как солнце на лето поворотится. (Там же, стр. 4-5). Вариант сюжета: Жители Лукоморья, области на горах за Обью, ежегодно 27 ноября в день св. Георгия умирают, а весной к 24 апреля оживают снова. (Записки о московитских делах, стр. 130)
в) О занятиях жителей (подтема):
О немой меновой торговле (сюжет): Соседние народы ведут с жителями Лукоморья немую меновую торговлю: перед временем своего умирания или засыпания жители Лукоморья приносят товары на определенное место. По справедливому обмену им оставляют взамен принесенных нужные им товары. Возвратись снова к жизни, они берут эти товары. Из-за недовольства обменом между ними происходят частые споры и войны. (Там же).
г) О богатстве сибирской земли (подтема).
Идол Золотая баба (мотив): При устье Оби в области Обдоре стоит идол Золотая баба или Золотая старуха. Это статуя в виде старухи, которая держит в утробе сына и уже виден там еще ребенок, ее внук. (Там же, стр. 131)
д) О необыкновенных животных (подтема).
Рыба человеческого вида (мотив): В реке Тахнине водится необыкновенная рыба человеческого вида: с головой, глазами, носом, ртом, руками, ногами и другими частями совершенно человеческого вида, но без всякого голоса.
Эти повествования, бытовавшие в XV—XVI вв., продолжали традицию рассказов о мало известных народах и землях северной части света. Для доказательства существования этой традиции обратимся к источникам, находящимся на отрезке времени в 20 веков: античные источники, свидетельства древнегреческих историков; новгородские летописи XI в.; этнографическая статья XV в.; свидетельства западноевропейских писателей и дипломатов XVI в.
Рассказы античной древности о северных землях (об Урале и Сибири) - это рассказы тех времен, когда обе эти местности были действительно мало известной землей. Так, по свидетельству Геродота ( V в.до н.э.), у подошвы высоких гор (Урал или Алтай) живут люди от рождения плешивые, плосконосые, с продолговатыми подбородками, имеющие свой особенный язык. «Плешивцы рассказывают,… будто на горах живут люди с козьими ногами, а за ними другие, которые спят шесть месяцев в году». (М.П. Алексеев. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей XVIII - XVII вв. Введение, стр. XX - XXI ).
Отмечаем аналогичность тем близость сюжета, совпадение мотивов. Подтема: о людях необыкновенного (чудовищного) вида. Мотив: люди мохнатые по пуп; здесь встречаем вариант мотива: люди с козьими ногами.
Подтема: о необычном образе жизни. Сюжет: умирают и вновь воскресают. Здесь встречаем вариант сюжета: спят шесть месяцев в году и просыпаются.
Распространенность в преданиях древних темы о людях необыкновенного чудовищного вида подтверждается источниками XVI в.: в представлении древних греков времен Геродота на севере в Российской стране жили одноглазые люди. Это представление было настолько укоренившимся, что историки и географы начала XVI в.- Минстерус в «Космографии» и Алаус Магиуе в «Описании северных земель» говорили об одноглазых и одноногих людях. (В.Н. Татищев. Лексикон Российской, исторической, географической, политической и гражданской. СПб, 1793, стр. 57-58). Тема совпадает, мотив варьирует: мохнатые люди; люди с козьими ногами; одноногие и одноглазые люди.
Как видно из предыдущего, мотив о людях необыкновенного (чудовищного) вида и сюжет о необычном образе жизни (умирают и вновь воскресают) были известны устной традиции в античном мире, позже они встречаются в русской рукописной этнографической статье XV в., затем – в записках С. Герберштейна – XVI в.
В этих источниках мотивы прикреплены к одной и той же местности – северным землям (Сибири, Уралу). Можно предположить, что и во времена Геродота источником этих сведений были северные, в том числе и уральские, земли. Торговые сношения античного мира с этими землями в настоящее время установлены.
Греческий писатель Аристей Проконесский ( VII в. до н.э.) описал путь торговых караванов с юга на север – от берегов Черного моря, вдоль течения Волги и Камы, через Урал около будущего Екатеринбурга, дальше в восточную и южную Сибирь. Одним из главных предметов вывоза с Урала было золото. Нашел описание этого пути венский профессор В. Томашек. Таким образом, источником сведений о северных землях, по всей вероятности, были племена, жившие на границе земли хорошо известной и мало известной (Южный Урал и его предгорья, Средний Урал). Историко-культурные связи между народами (главным образом, торговые обусловили проникновение рассказов на крайний Юг, в бассейне Средиземного моря, на Балканский полуостров.
И во времена С. Герберштейна источником сведений были уральские земли. Из них рассказы попали в центральные области Московии и в письменные источники того времени. С. Герберштейг мог знать в XVI в. сочинения Геродота, но сведения об Урале и Сибири он извлек из русских устных и письменных источников. Он знал русский язык и сведения о Московии «почерпнул от людей той местности как сведующих, так и достойных доверия; кроме того, - пишет он дальше, - я не довольствовался сообщениями одного или двух, а опирался на согласные сведения многих». (Записки о Московских делах, предисловие «К читателю»).
Помимо устных рассказов, собранных в Московии, источникм С. Герберштейна был «Русский дорожник» конца XV в. или первой четверти XVI в., не дошедший до нас в русском оригинале и сохранившийся только в тех извлечениях, какие Герберштейн в переводе поместил в своей книге. (Е. Замысловский. Герберштейн и его историко-географические сведения о России. СПб, 1884, стр. 433-434). «Дорожник», в свою очередь, использовал материалы устных рассказов.
Распространенность на Урале в XV и XVI вв. рассказов о людях необыкновенного (чудовищного) вида подтверждается, в известной степени, еще и тем, что и в наши дни здесь бытует рассказы с традиционными мотивами. Мотив мохнатых людей ощутим в следующем тексте: «Ермак шел по Сибири, с татарам воевал. А здесь были кочующие люди. Похожи на человека, только обросли все. Они жили в городищах (землянках). Посуда у них была глиняная» и т.д. (Записано В. Зубковой, Н. Поповой, Л. Каган в с. Шабурово Гаринского района Свердловской обл. в 1966 г. от А.М. Суцуры, 69 л. и З.Н. Бабиковой). Мотив одноногих людей содержится в следующем тексте: «Чучки тут раньше жили… Они не ходили один по одному, пара схватятся и пошли. У них одна нога была». (Записано Э.А. Ахаимовой и Г. Бердниковой в 1965 г. в д. Тепляки Шалинского района Свердловской области от С.П. Теплякова, 1910 г. рожд. Этот же мотив известен в Зауралье, в Шадринске, в записи В.П. Бирюкова от М.С. Кашеварова).
§ 4. Характер историзма легендарных преданий о неизвестной или малоизвестной земле. Традиционное и новое в них.
Реалистическое толкование легендарных мотивов и сюжетов началось еще в XVII в. Так, сюжет об умирающих на зиму людях, по объяснению Адама Олеария, связан с тем, что зимой сибирские народности скрываются в юртах и сообщаются ходами, вырытыми под снегом. Это объяснение повторили потом Рейтенфельс, Корнелий де Бруин и другие. (М.П. Алексеев. Сибирь в известиях… Изд. 1-е. Иркутск, 1932, т. 1, стр. 110. Здесь см. и вторую версию толкования). Раскопки, произведенные в новое время, подтвердили это. Известный тобольский краевед Р. Г. Игнатьев в 70-х годах прошлого века раскопал курган в Куртамышском районе и обнаружил особую планировку построек земледельцев эпохи бронзы: они находились в земле, на глубине метра и соединялись друг с другом переходами туннельного типа. (Перепись курганов. – «Уральский рабочий», 1971, 12 декабря).
Вo второй половине XIX в. исследование легендарных сведений о Сибири в рукописи XV в. «О человецехь незнаемыхъ на восточной стране и о языцехъ розных» предпринял Д. Н. Анучин, показавший ценность источника как исторического и этнографического памятника. (Д.Н. Анучин. К истории ознакомления с Сибирью до Ермака. – В кн.: Древности, изданные Московским Археологическим обществом, т. 16, 1887). В богатых комментариях книги М. П. Алексеева о Сибири содержится толкование мотива необыкновенного (чудовищного) вида людей (мохнатых, волосатых), связанное с характерной меховой одеждой северных жителей. (М.П. Алексеев. Сибирь в известиях… Изд 1-е, т. 1, стр. 96).
В легендарных или, как их называли в XVI в., «баснословных сведениях, уходящих истоками в первое тысячелетие до н. э., содержались правдоподобные представления. Они переплетались с фантастическими представлениями, причем последние в этом сочетании доминировали: правдоподобные сведения получали легендарную форму выражения. Вполне вероятно, что для познания удивительной далекой северной земли были привлечены традиционные для античного мира представления, в частности, легенды, сопровождавшие культ Диониса (Озириса) — божества умирающей и воскресающей природы.
На уральской почве в XV—XVI вв. традиционные мотивы и сюжеты изменяются в сторону большей конкретизации представлений. Так, сюжет о засыпающих на полгода людях (или умирающих и вновь воскресающих) связывается в XVI в. с областью Лукоморье, на горах, за Обью. Определеннее указан (применительно к северным землям) и период засыпания (умирания): с 27 ноября по 24 апреля. Или сюжет: живут под землей, — имеющий под собой реальное основание.
Представления XV—XVI в. проникали в традиционные мотивы и сюжеты, пришедшие из древних веков, но не изменяли легендарного колорита рассказов. Однако это наблюдение не имеет всеобщего значения, так как в разных сюжетах и мотивах соотношение традиционного и нового было различным (внутри группы рассказов легендарного типа). Рассмотрим в этой связи сюжет о немой меновой торговле.
Сюжет о немой меновой торговле содержится в самом раннем известии об Урале русских летописей (1096 год). (Повесть временных лет. По Лаврентьевской летописи 1377 года. М.-Л., 1950, стр. 367-368). Обращает на себя внимание сложная цепь информаторов. Она дает представление о пути, которым предания, известные на Урале, проникали в западные области Руси во времена Новгородской колонизации Приуралья и Урала (XI и последующие века). Цепь информаторов состоит из следующих звеньев, если выявлять их по мере прочтения летописной статьи: в «Поучении Владимира Мономаха», повествование в котором ведется от первого лица, от лица князя, содержится рассказ новгородца Гюряты Роговича, ведущийся также от первого лица. (Поучение Владимира Мономаха – памятник XVII в. (1112-1120 гг.). Гюрята рассказывает о том, как он послал своего отрока в Печору, к людям, которые дают дань Новгороду. От этих людей отрок пошел в землю Югорскую. Там от югры он услышал рассказ о немой меновой торговле, который дается, в свою очередь, от первого лица, от лица представителей югорского народа. Итак, носителями сюжета о немой меновой торговле были в XI в. уральские аборигены, жители Югории, вогулы. Югра — зауральские единоплеменники вогул - манси. От них услышал рассказ новгородский отрок, находившийся в вассальной зависимости от новгородца Гюряты Роговича. Сюжет таким образом попал на Новгородскую землю. Рассказанный же Гюрятой Владимиру Мономаху вошел в его «Поучение», в составе которого и стал достоянием «Повести временных лет» по Лаврентьевой летописи 1377 года. Рассказ югры новгородскому отроку передан в летописи в следующей форме.
«Дивное чудо мы нашли, о котором не слыхивали раньше, а идет этому уже третий год (подчеркнуто мной. — В. К.): есть горы, упирающиеся в луку морскую высотою как до неба, и в горах тех стоит крик великий и говор, и кто-то сечет гору, желая высечься из нее; и в горе той просечено оконце малое, и оттуда говорят, и не понять языка их, но показывают на железо и делают знак руками, прося железа; и если кто даст им нож ли или секиру, они в обмен дают меха». (Повесть временных лет, стр. 367-368).
Выделим в рассказе югры-вогул темы и сюжеты, близкие к уже известным по рассказам XV—XV I в.: о необычном образе жизни (подтема). Живут в горах, стремятся выйти, «высечься» (сюжет).
О занятиях жителей (подтема). О немой меновой торговле (сюжет): говорят, но язык непонятен. Делают знаки руками, прося железа. Через просеченное в горе оконце им дают железные вещи— нож, секиру, взамен получают меха.
Подтема необычного образа жизни в источнике XI в. реализуется в сюжете «живут в горах», стремятся высечься; в источнике XV в. в сюжете «живут в земле»; в источниках XV—XVI вв. — в сюжете «умирают и вновь воскресают». Сюжет о немой меновой торговле известен по источникам XI в. и XVI в. В источнике XI в. типовой сюжет «о немой меновой торговле» получает конкретное воплощение путем введения мотива: меха — предмет обмена на железные вещи — ножи, секиры. В источнике XII в. князь Владимир Мономах, выслушав рассказ югры-вогул в передаче новгородца Гюряты Роговича, объяснил его с помощью древней античной легенды о людях, заклепанных Александром Македонским в северные страны, в высокие горы. При этом князь сослался на сочинения Мефодия Патарского. (Откровение Мефодия Патарского. См. эту легенду в Библии).
Суть этой легенды такова: Александр Македонский загнал в северные горы нечестивых людей племени Иафета. Освободить их никто не может, так как заточение сделано по повелению божьему. Выйдут они из горы в последние дни перед концом света. (Повесть временных лет, стр. 367- 368. Античная легенда была весьма распространена на русской земле; ср. сказанное о половцах в этой же летописи: летописец выясняет происхождение половцев и других восточных народов, затем предсказывает: « И после этих восьми колен выйдут заклепанные в горе Александром Македонским нечистые люди» (стр. 353 ). Этой легендой, бытующей в устной традиции, объясняли сведения о неизвестных людях в уральских горах. С помощью известного, уже привычного для представлений пытались постичь новое, не вполне понятное. Это традиционный путь познания нового. Древняя легенда сосуществует в представлении людей XI—XII вв. с рассказом, возникшим на уральской почве, не переплетаясь с ним.
Сюжет о немой меновой торговле с аборигенами уральских горах, зафиксированный «Повестью временных лет» по Лаврентьевской летописи 1377 г. под 1096 г., обнаружен нами затем в источике XVI в. — «Записках о Московитских делах» Сигизмунда Герберштейна, при описании жителей области Лукоморье.
«Область Лукоморье — на горах за рекой Обью. С людьми же Лукоморья (Lukomorja), как говорят, случается нечто удивительное, невероятное и весьма похожее на басню; именно говорят, будто каждый год, и притом в определенный день XXVII ноября, который у русских посвящен св. Георгию, они умирают, а на следующую весну, чаще всего к XXIV апреля, наподобие лягушек, оживают снова. Народы грустинцы и серпоновцы (жители городов Grustini и Serponovu) ведут с ними необыкновенную и неизвестную в других странах торговлю. Именно, когда наступает установленное время для их умирания или засыпания, они складывают товары на определенном месте; грустинцы и серпоновцы уносят их, оставив меж тем и свои товары по справедливому обмену; если те, возвратясь опять к жизни, увидят, что их товары увезены по слишком несправедливой оценке, то требуют их снова. От этого между ними возникают весьма частые споры и войны». (Записки о Московитских делах, стр. 130).
Сюжет о немой меновой торговле, связанный в конце XI в. с жителями Уральских гор, в XVI в. прикрепляется к населению северного Зауралья, обских берегов (область Лукоморье). Место действия передвинулось на восток, вместе с передвижением на восток границ мало известной земли. Обстоятельства, в которых развертывается действие, стали более правдоподобными, в рассказе очевидны отголоски культа покровителя земледелия св. Георгия. (М.П. Алексеев. Сибирь в известиях. Изд. 1-е, т. 1, стр. 111-112). Вместе с тем, мотив умирания (засыпания) и воскресения (пробуждения) людей ведет к мифологическим представлениям древнего мира.
«Может быть, — замечает Е. Замысловский, — сложившаяся в эпоху глубокой древности легенда об умирающих на зимние месяцы людях, обитателях крайнего Севера, испытывала такие же странствования, как и некоторые другие баснословные предания переносились с Юга на Север и на азиатский восток все далее и далее, по мере того как расширялась область мира известного». (Е. Замысловский. Герберштейн и его историко-географические сведения России, стр. 419-420). Наши наблюдения подтверждают в известной степени это предположение.
По всей видимости, предания легендарного типа о неизвестной, малоизвестной земле зародились и бытовали на границе мира известного и мира неизвестного, мало известного. Во времена Геродота повествования о людях с козьими ногами и людях, спящих 6 месяцев в году, зафиксированы у племен, живущих у подножья высоких гор — это может быть Южный Урал. В XI в. новгородцы слышали на Северном Урале рассказы югры о необычной меновой торговле с племенами, живущими за горами - за Поясом земли (так называли Уральские горы). В XV—XVI вв. такие рассказы отмечены нами на Урале и объектом повествования в них выступает Сибирь, преимущественно ее западная часть, Прииртышье и Приобье. XVI в.— это время, когда легендарные предания о Западной Сибири, как малоизвестной земле, доживали свой век. Они должны были передвинуться на восток, по мере того как передвигалась дальше на восток граница мира известного.
Рассказы о неизвестной и малоизвестной земле бытовали на границе уже освоенной людьми территории, обжитой,— и неосвоенной, поэтому таинственной, будоражащей воображение. В XV- XVI вв. такой землей для русских людей была Сибирь. Освоение Сибири выступало в качестве близкой, очередной задачи, прежде всего, освоение Западной Сибири, земель по Иртышу и Оби. В этих условиях традиционные для темы неизвестной и малоизвестной земли в северной части света сюжеты и мотивы прикрепляются к Сибири, они несколько видоизменяются, процесс прикрепления происходит не механически, в них проникают отголоски достоверных сведений о Сибири, но легендарный колорит этих рассказов остается. Ареал сюжетов и мотивов о неизвестной (малоизвестной земле Сибири — это Урал и Приуралье, соседние с малоизвестной землей области, а отсюда рассказы шли в другие области государства.
§ 5. Отголоски уральских рассказов о богатстве Сибирской земли в источниках XI—XVI вв.
Уже в самом раннем из известных нам сейчас сведений об Урале, содержащихся в русских летописях - мансийском уральском повествовании о меновой торговле с племенами уральских гор (1096 год) выступают в качестве продукта обмена пушнина, меха. (Повесть временных лет, стр. 367-368). Этот мотив придает урало-сибирский колорит традиционному сюжету о необыкновенной торговле с неизвестными народами. В той же летописи под 1114 годом содержится рассказ о «белках молоденьких» и «оленьцах маленьких», выпадающих из тучи на землю. Приводим текст этого летописного рассказа:
«Когда я пришел в Ладогу, поведали мне ладожане, что... живы еще старики, которые ходили за Югру и за Самоядь и видели сами в северных странах, как спустится туча, и из той тучи выпадут белки молоденькие, будто только что родившиеся, и выросши расходятся по земле, а в другой раз бывает другая туча, и из нее выпадают оленьцы маленькие и выросши расходятся по земле». Этому у меня есть свидетель посадник Павел ладожский, и все ладожане (подчеркнуто мной. — В. К.). Если же кто этому не верит, пусть почитает Хронограф. В царствование Прова, во время дождя из тучи великой пшеница с водою многою смешанная попадала, которую собрав, засыпали в закрома большие. Так же при Аврелии серебряные крупинки упали (на землю), а в Африке три камня упали громадных... В царствование ... Феоста в Египте упали клещи с неба, и начали египтяне ковать оружие, а до того они палицами и камнями бились...». (Там же, стр. 399-400. Есть мнение, что сюжет «белки падают с неба» отражает тотемные представления древних людей. Это весьма интересно для выяснения истоков сюжета. На Урале он бытовал в другом значении, судя по данной летописи).
Выделим подтему о богатстве Сибирской земли, уже встречавшуюся нам в источнике XVI в. (мотив: золотая старуха). Здесь oна реализована в сюжете о пушных богатствах Сибири: за Югрой и за Самоядью выпадают на землю из тучи белки и олени.
Рассказ этот по его форме, представленной в летописи, близок к жанру предания. Он живет во втором или даже в третьем поколении, «оторвавшись» от первого рассказчика. Если же предположить, что выражение «видели сами» употреблено для усиления достоверности рассказываемого, что вполне вероятно, а в действительности было «слышали сами», то для предания о падающих с неба белках и оленях видится тот же путь, что и для предания о немой меновой торговле с племенами уральских гор: югра (манси) paccказали новгородцам о богатой соседней земле, в которой столько пушнины, что белки и олени сыплются из тучи, с неба на землю. Таким образом предание попало на новгородскую землю.
Возможно и другое предположение: новгородцы, бывая на Северном Урале и даже в Зауралье, уезжая оттуда с богатой пушининой и услышав там рассказы о меховом богатстве Сибири, «заострили» эти рассказы, вставив традиционный для северных народностей сюжет о падающих с неба белках». (М.П. Алеексевв. Сибирь в известиях… Изд.2-е, примеч. 60 к стр. XLII . «Аналогичные рассказы повсеместно распространены на скандинавском севере вплоть до XVI - XVII вв. Они вызывали в Швеции даже несколько ученых исследований»). Первое предположение вероятнее, поскольку уже в XI в. в рассказах аборигенов Урала имела место тема пушного изобилия уральских и зауральских земель (летописная статья 1096).
Итак, в рассказах о пушном богатстве Сибири в XI и XII вв. наблюдаем уже отмеченный нами ранее процесс: традиционный сюжет прикрепляется к повествованию о малоизвестной земле: сюжет о немой торговле вобрал в себя мотив «меха — предмет обмена на железные вещи — ножи, секиры»; сюжет «белки падают с неба», прикрепившись к Сибири, обрастает дополнительным мотивом: «и оленьцы маленькие».
Помимо легендарных, в подтеме о богатстве сибирской земли многократно встречаются отголоски реалистических рассказов о пушном ее изобилии.
В источнике XV в.: «...а платье носятъ соболие и оление, а товаръ ихъ соболи». (48 А. Титов. Сибирь в XVII в. М., 1890, стр. 3.). «А носятъ платие соболие и рукавицы и ногавицы, а иного платиа у них нетъ, ни товару никоторого; а соболи жъ у нихъ черны велми и великы, шерсть жива соболи по земли ся волочить». (Там же, стр. 5). «...а платие носять соболие и оление». (Там же, стр. 6). Выделяем мотив: «платье носят соболье и оленье».
Фрагменты рассказов о пушном богатстве Сибири выявляются из источников XVI в. (М. П. Алексеев. Сибирь в известиях... Изд. 2-е, стр. 267.). Рассказ Дмитрия Герасимова содержит сведения, близкие по своему характеру к сюжету народного рассказа, о том что за топор давали столько собольих шкурок, сколько московитские купцы могли протащить их, связанных вместе, в отверстие топора, в которое вставляется ручка. (Характерно, что с отголосками уральских преданий вновь сталкиваемся в передаче именно новгородца. Дипломат, деятель культуры, Дмитрий Герасимов был новгородцем по происхождению, и это обстоятельство повышает ценность его рассказов как источника уральских преданий. Будучи рассказанными им в Италии литератору Павлу I овию, сведения о московском государстве, в частности, о Приуралье, Урале и Сибири составили книгу, которая вышла в Италии в 1525 году: «Павла I овия Новокомского книга о посольстве Василия Великого Государя Московского к Папе Клименту VII , в которой с особой достоверностью описаны положение страны, неизвестное древним, религия и обычаи народа и причины посольства. Кроме того, указуется заблуждение Страбона, Птоломея и других, писавших о Географии, тамъ, где они упоминаютъ про Рифейские горы, которые, как положительно известно, в настоящее время нигде не существуютъ».).
В отмеченных нами отголосках, фрагментах повествований настойчиво повторяется характеристика Сибири и Урала как изобильных ценной пушниной областей. В народных представлениях складывался образ земли, изумительно богатой.
§ 6. Подтема о трудностях достижения Сибири. Отголоски устных повествований об уральских горах.
В письменных источниках XV - XVI вв., содержащих отголоски рассказов о малоизвестной земле Сибири, бытовавших на Урале, настойчиво повторяется тема (по принятой нами систематизации — подтема), которую можно обозначить как «Трудности достижения Сибири». Сопоставление с более ранними письменными источниками показывает, что она (применительно к Уральским горам) имеет весьма далекое временное начало.
Геродот (V в. до н. э.) после описания племени плешивцев, живших у подошвы высоких гор, сообщает: «А что находится выше этого народа - никто не знает. Путь пресечен высокими горами, них никто не может перейти». (М. П. Алексеев. Сибирь в известиях... Изд. 2-е, введение, стр. XX- XXI ). В рассказе югры Новгородцам в XI в. содержится следующее: «...есть горы, упирающиеся в луку морскую, высотою как до неба ... Путь же к тем горам непроходим из-за пропастей, снега и леса, поэтому и не доходим до них никогда; этот путь идет и дальше на север». (Повесть временных лет, стр. 367—368.). У С. Герберштейна ( XVI в.) помещены следующие сведения об Уральских горах, возвышающихся на пути в северные сибирские области:
«3a этой рекой (Печорой — В. К.) простираются до самых берегов ее высочайшие горы, вершины которых вследствие непрерывных дуновений ветров совершенно лишены всякого леса и почти даже травы. Хотя они в разных местах имеют разные имена, однако вообще называются Поясом мира. ...Так как они покрыты постоянными снегами и льдом и перейти через них нелегко, то по этой причине область Энгронеландъ совершенно неизвестна. Князь Московии Василий, сын Иоанна, некогда посылалъ черезъ Пермию и Печору, для изследования местностей за этими горами и для покорения тамошнихъ народовъ, двухъ начальников изъ своихъ приближенныхъ: Симеона Феодоровича Курбского... и княза Петра Ушатого. Изъ нихъ Курбский, в мою бытность въ Московии, былъ еще въ живых и на мои разспросы объ этомъ исходе отвечалъ, что онъ потратилъ семнадцать дней на восхождение на гору и все-таки не могъ перейти черезъ верхушку горы, называемую на его родном языке Столпъ, то есть колонна». (Записки о московитских делах, стр. 133)
Г. Ф. Миллер приводит сведения об Уральских горах из Разрядной книги 1601 г. о походе 1501 г. на вогульские земли: «А от Печоры воеводы шли до Камена две недели, и тут розвелися. Воеводы князь Петр да князь Семен через Камень шелью, а Камени во облаках не видети, а коли ветрено, ино облака раздирает, а длина его от моря до моря » (Г.Ф. Миллер. История Сибири, стр. 63, примечание) (подчеркнуто мной. - В.К.). Историк Г. Ф. Миллер видит в подобных известиях преувеличение, вымысел: «Тогдашним сочинителям таких известий за малознанием уступить должно, когда они дела либо увеличивали, либо о подлинном их состоянии прямо не ведали». (Там же, стр. 64).
Перед нами — отголоски устных повествований. Об этом свидетельствуют повторения образов и близость их языкового оформления: путь пресечен высокими горами, через них никто не может перейти; они покрыты постоянными снегами и льдом, и перейти через них нелегко; потратил семнадцать дней на восхождение на гору и все-таки не мог перейти. Выделяем мотив: через горы не перейти. В характеристике гор подчеркнута их необыкновенная высота: есть горы, упирающиеся в луку морскую, высотою как до неба; а Камени во облаках не видети, ...а длина его от моря до моря. Выделяем мотив: горы высотою до неба.
* * *
В результате сопоставления различных косвенных источников оказалось возможным представить сюжетно-тематический состав устных народных повествований о неизвестной (малоизвестной) земле Сибири. В основных чертах он выглядит следующим образом: Подтема: о людях необыкновенного (чудовищного) вида, Мотивы: люди мохнатые; люди с козьими ногами, одноногие и одноглазые люди.
Подтема: о необыкновенных животных. Мотив: рыба человеческого вида.
Подтема: о необычном месте и образе жизни. Сюжеты: живут в земле; умирают и вновь воскресают; вариант последнего сюжета: спят шесть месяцев в году и просыпаются; живут в горах, стремятся выйти, «высечься».
Подтема: о занятиях жителей. Сюжет: о немой меновой торговле; вариант этого, сюжета: меха—предмет обмена на железные вещи: ножи, секиры.
Подтема: о богатстве сибирской земли. Мотив: идол Золотая баба. Сюжет: за Югрой и Самоядью выпадают на землю из тучи белки и олени. Мотив: платье носят соболье и оленье.
Подтема: о трудностях достижения Сибири. Мотивы: через горы не перейти; горы высотою до неба.
В сюжетах и мотивах преданий изображаются люди, животные, процессы, состояния, действия, отмечаются качества. Общим для всех этих разновидностей предмета изображения свойством является их необыкновенность, чрезвычайность, которая занимала, удивляла, поражала воображение людей. В художественном мире преданий на тему о неизвестной (малоизвестной) земле Сибири живут диковинные, похожие на животных люди и водятся похожие на людей животные. Необычны как жилища людей: в земле, в недрах гор так и образ жизни: засыпают на длительный срок, затем просыпаются. Сон похож на смерть. Они общаются с другими людьми, но форма общения исключительна — немая, так как языка их не понимает. Жители владеют несметными богатствами: пушнина сыплется с неба в виде живых белок и оленей, одежда у людей из ценных мехов; боги из чистого золота. Все особенно и притягивающе в этой земле. Но достигнуть ее трудно, невозможно. Путь преграждают горы высотою до неба, пропасти, снега.
В художественном мире преданий переплетены легендарные и реалистические сведения. Ощутимы отголоски древних мифологических воззрений — анимистических и антропоморфных. Вместе с ними в рассказах содержатся реалистические данные о Сибири. Сложное взаимопроникновение легендарного и реалистического материала, воплощение его в типические для данной темы образы ситуации, общей чертой которых является их необычайность, удивительность, обусловили эстетико-информативную функцию этих повествований.
§ 7. Схождения в образе малоизвестной земли и в образе «далекой земли» в рассказах разных народностей.
Предыдущий анализ показал, что намечаются схождения и даже аналогии между повествованиями о Сибири и древними легендарными преданиями о северных землях. Схождения и аналогии проявляются в темах, сюжетах и мотивах.
Вместе с тем, обращает на себя внимание некоторая близость образа малоизвестной земли к образу «далекой земли», далекого города в легендах разных народов на эту тему: татарских, узбекских, киргизских. Типология обнаруживается в содержании образа «далекого города», «далекой земли».
Легендарный Алакцин (Таимингцин) в татарских, узбекских и киргизских преданиях — это образ «далекой земли», характерный для утопических народных легенд. Этот образ существовал в устных рассказах различных народностей очень давно.
Так, среди татар бытовали предания о древнем населении Сибири — киргизах. Татары рассказывали, что киргизы жили раньше недалеко от реки Икар (Икран—Муран), а недалеко от устья этой реки (она впадает в океан) стоит город Ал акции (он же Пестрый или Пегий, так как у жителей его только пегие лошади) . (Г.Ф. Миллер. История Сибири, стр. 13). Hаличие лошадей одной масти - одна из примечательностей легендарного города. Вторая особенность его заключается в том, что эти лошади чрезвычайно велики: годовалый жеребенок равен по величине обычной трехгодовалой лошади. (Там же, стр. 14). А следовательно и люди в этом городе должны быть гигантами. Третья достопримечательность города состоит в том, что в нем находятся богатые серебряные рудники, поэтому у жителей Алакцина никакой другой посуды, кроме серебряной, не водится. (Там же).
Итак, Алакцин находится весьма далеко, там живут необыкновенные по размерам своим люди и животные, город этот богат серебром, которое берут из земли.
Г. Ф. Миллер приводит мнение сочинителя примечаний к истории татар Абулгази о том, что река Икар — это Енисей. (Абулгази. «Родословная история о татарах»). Однако это мнение не единственное; по поводу местоположения далекого необыкновенного гopoда и названия его велись споры. Страленберг в своем описании северной и восточной части Европы и Азии сообщает, что он находится у реки Аргуня (так как именно там были найдены старые рудокопные серебряные заводы). (Там же. Миллер считает это мнение Страленберга неосновательным). К тому же он отождествляет Алакцин с описанными Избрандом Идесом остатками старинного города Tаимингцина. (Там же. При этом он замечает, что слова «Таиминг» на татарском, «Алак» на монгольском языках обозначают одно и то же, а именно – находящихся в тамошней степи пегих ослов или лошадей). Г. Ф. Миллер отвергает енисейскую и аргуньскую версии местоположения Алакцина (Таимингцина) и полагает, что город стоит на Амуре. (Там же, стр. 17). Весьма примечательно то, что Миллер вообще сомневается в реальности этого города, считая его плодом вымысла. (Там же). Мнение Г. Ф. Миллера подтверждает наше предположение, что образ далекого города, богатой земли — фольклорный.
Узбекские бухарцы рассказывают о некоем народе, который пользуется только золотыми и серебряными сосудами и у которого все лошади — пегие. Места жительства этого народа узбекские бухарцы не знают. (Там же).
Чаяния народов тянутся к легендарной земле, городу. Среди киргизов имел хождение рассказ об одной правительнице киргизов, которая отправила тысячу людей с целью узнать об Алакцине и привезти достоверные сведения. Из рассказа вернувшихся посланцев вырисовывается образ города: в нем много серебра, он действительно богат, но (и это характерно для социально-утопических легенд) достать богатство невозможно, так как на пути непреодолимые препятствия: воздух нездоров, от него умирают люди; обратный путь вверх по реке настолько труден, что серебро не вывезти. (Там же, стр. 18).
Каковы характерные особенности повествований различных народностей о далеком городе, об отдаленной земле? В них отмечаются следующие моменты:
а) необыкновенность города и существ, в нем обитающих (город великий, лошади исключительно пегие и чрезвычайно большие);
б) богатство города (серебряные рудники возле него, посуда у жителей только серебряная или золотая и серебряная, или серебра много в нем);
в) трудность в достижении этого города или даже невозможность его достигнуть; трудность в использовании его богатств или даже невозможность ими воспользоваться (вследствие того, что неизвестно, в какой стране или земле этот город находится; или неточно известно — на Енисее ли, на Аргуни, на Амуре; или воздух там нездоров; или серебро невозможно вывезти, так как обратный путь вверх по реке непреодолимо труден с грузом).
Типологические особенности легендарных преданий различных народностей об отдаленной земле, о далеком городе наличествуют и в образе малоизвестной земли Сибири, бытовавшем в XV- XVI вв.
Земля эта населена необычными, чудовищного вида людьми, необыкновенными животными.
Земля эта удивительно богата — ценными мехами, золотом (мотив: Золотая старуха).
К этой земле трудно (невозможно) пробраться: на пути горы до неба, пропасти, снега.
* * *
Образ Сибири в уральских повествованиях развивался, эволюционировал. В первоначальных рассказах о неизвестной стране Сибири весьма ощутимо сходство с сюжетами и мотивами античной и древнерусской устной традиции, характерной для рассказов о неизвестных (малоизвестных) землях в северной стороне.
Постепенно Сибирь в уральских повествованиях становилась образом изобильной, свободной страны, в которой человеку должно житься привольно и сытно, ибо на нее не распространяются нормы жизни людей в феодальном обществе. Образ Сибири становится социально-утопическим.
И в этом своем качестве он обнаруживает сходство с образами утопических легенд других народностей о необыкновенных далеких землях и городах - богатых, изобильных, привольных.
Народные повествования о Сибири идейно подготовили поход в Сибирь, так как в них Сибирь выглядела страной, где можно найти свободу, вольность, материальный достаток. В действительности этим замыслам не суждено было сбыться в силу их утопичности.
В развитии темы неизвестной и малоизвестной земли, в данном случае—малоизвестных северных земель—наблюдаются различные хронологические уровни. На хронологическом уровне XV—XVI вв. в русских преданиях явственно обозначилась тема малоизвестной земли Сибири. Восстановить все уровни не представляется возможным, да это и не входит в нашу задачу.
Для задач нашего исследования важно выяснить, что уральские повествования о Сибири выступают проявлением процесса, который подчинен общим закономерностям, но вместе с тем протекает в масштабах национального творчества, преимущественно локализуясь на Урале и в Приуралье, т. е. на границе территории известной и малоизвестной, в XV и XVI вв.
Не менее важным представляется и наш вывод о том, что эти повествования играли не местную, локальную, а общерусскую poль, так как знакомили Московию с Сибирью; питали социально-утопические чаяния народа (крестьянства, ремесленников, казачества) и поддерживались, в свою очередь, ими; идейно подготовили народную колонизацию Сибири.
Тема неизвестной и малоизвестной земли выступает как одна из постоянных тем народных повествований. Она развивалась с древнейших времен, обусловленная непрекращающимся и неудержимым процессом открытия, освоения новых земель. Она удовлетворяла естественное стремление человечества к познанию неизвестного, отражала это стремление, в известной степени, идейно его готовила. Она существовала в повествованиях на разных народов и разных хронологических уровнях. Налицо процесс тематической преемственности.
На материале героического эпоса — русского и южнославянского — доказал наличие процесса преемственности Б. Н. Путилов. Он предлагает назвать этот закономерный процесс типологической преемственностью. Применительно к эпическим песням эта закономерность представляется ученому следующим образом: «Эпические песни разных народов, связанные единой эпической темой, развиваясь в рамках национального творчества, составляют последовательную историческую цепь, в которой отдельные звенья являются закономерными этапами в развитии данной темы. Последовательное движение от одного этапа к другому может быть прослежено лишь в рамках межнациональных, одно как бы вырастает из другого и само дает материал для нового развития. Между тем невозможность прямой контактной связи, миграции, в большинстве случаев доказывается с несомненностью. Преемственность сюжетов, мотивов, образов, идей носит ярко выраженный типологический актер». (Б.Н. Путилов. Русский и южнославянский героический эпос. М., 1971, стр. 22).
Преемственность наличествует и в народных повествованиях, проявляясь в тематике, идеях, сюжетах, мотивах. Но тип связи, на наш взгляд, может быть не только типологический, а и историко-культурный (в результате заимствования). В самом деле, какому типу связи между народами, между русскими людьми разных местностей обязаны схождения, отмеченные нами в теме Сибири, сибирских народностей: историко-генетическому, историко-типологическому, историко-культурному? Учитывая древние торговые связи стран античного мира с Уралом, возможно предположить историко-культурный тип связи. Но вместе с тем — историко-типологический (в сходных условиях рождаются сходные темы и сюжетные ситуации).
Народные рассказы о Сибири открывают возможность представить процесс создания цикла преданий с центральным образом малоизвестной земли. У истоков цикла происходит соединение в одной тематической группе повествований разных жанров: традиционных легендарных преданий, давно вошедших в устное бытование; местных рассказов реалистического характера, меморатов и фабулатов, о современности, о результатах походов и поездок в соседнюю труднодоступную землю; легенд социально-утопического характера о «далекой» привольной земле. Весь этот повествовательный материал призван удовлетворить возникшую в обществе потребность в сведениях, в знаниях о Сибири. Традиционные сюжеты приобретают конкретные детали на новой для них локальной почве. В условиях растущего интереса к Сибири происходит «отрыв» рассказов реалистического характера от первого лица, мемораты начинают переходить в другую форму — в фабулаты, возможно также бытование сведений в виде слухов и толков. Постепенно отстаивается, «отбирается» самими рассказчиками тот материал, кoторый сохранится в преданиях.
§ 8. Развитие уральских преданий о Сибири в XVII в.
Хронологическая роспись, данная Г. Ф. Миллером в приложении к «Истории Сибири», свидетельствует о тех быстрых темпах, которыми шло освоение русскими, Московским государством Сибири в XVI в.
Быстро основываются города Тюмень (1586), Тобольск (1587), Лозьвинский городок (1590), Пелым (1593), Березов (1593), Сургут (1593), Тара (1594), Верхотурье (1598. Лозьвинский городок сломан, жители переведены в Верхотурье), Мангазея (1600), Туринск (1601).
Открываются новые дороги: в 1596 г. — Бабиновская дорога между Солью Камской и Верхотурьем (от Соликамской в Сибирь), в 1602 г. - новая проезжая дорога между Верхотурьем и Туринском.
С основанием городов оформлялся аппарат царской администрации. Новая власть проявила себя прежде всего в отношении национальностей, населивших Сибирь. Они были обложены высоким ясаком, да еще сверх того царские чиновники вымогали с населения подарки. (Г.Ф. Миллер. История Сибири, стр. 312-313).
Тяжелым бременем легла на манси и татар необходимость поставлять подводы для сообщения между европейской частью России и Сибирью. Спрос на лошадей был велик, манси и татары не могли представить столько, сколько от них требовали. (Там же, стр.351-352). Уже 1599 году манси, жившие у дорог, соединяющих Урал с Сибирью, жалуются в Москву. (Там же, стр. 352-353, текст грамоты в примечании).
Сибирь превращалась в типичную окраину самодержавно-крепостнической России с системой управлении и взаимоотношениями сословий, характерными для феодального государства. Но образ Сибири — вольной и изобильной страны — продолжал жить в народных повествованиях. Однако общегосударственная роль Урала в развитии народных повествований на эту тему уже не была столь определенной, исключительной, как в период с последней трети XV в. и в XVI в.
Последняя четверть XVI в. и XVII в. — это время, когда в условиях начавшегося освоения Сибири после похода Ермака продолжался активный процесс обмена повествованиями между Уралом и Московией, с одной стороны, и Сибирью, с другой. В Сибирь проникли рассказы о Московии, о феодально-крепостническом гнете, о русском народе, о христианской вере. Носителями их были ермаковокие казаки, участники отрядов русского войска, систематически посещавшие Сибирь во время походов, люди из категории «беглых и гулящих». По тематике, по оценкам современной им действительности рассказы эти были весьма разными.
Ермаковские казаки, сталкиваясь с народностями Сибири - татарами, остяками, манси, старались своими рассказами вызвать уважение к русскому народу, к Московскому государству, к казачеству. Вероятно, это были рассказы патриотического содержания. Историки помогают утвердиться в таком мнении: «Казаки Ермака старались язычникам о себе и о российском народе вложить подобострастное почтение». (Там же, стр. 165. Татары исповедовали магометанскую религию). Казаки чувствовали себя в роли представителей русского народа в Сибири. Повествования «беглых и гулящих» людей были иного содержания. В них развивалась тема социальной жизни трудового народа под гнетом бояр, царской администрации, церкви. Таким образом, российские предания попадали татарам, остякам, манси.
Происходил и обратный процесс: предания остяков, манси, татар становились достоянием русских. Таковы, например, рассказы об идолопоклонничестве остяков и манси, о богах-идолах. Ермаковы казаки, вернувшись в Россию, рассказывали о религии сибирских народностей. Оформляется тема, наметившаяся в повествованиях более ранних (мотив: идол Золотая баба): Религия сибирских народностей. Сюжет: молятся идолам. Мотивы: кумир золотой сидит в чашке, остяки туда воду наливают; (Там же, стр. 155-156) большая богиня сидит нагая с сыном на стуле; (Там же, стр. 163-164) идол белогорский (славный белогорский шайтан). (Там же, стр. 199).
Казаки рассказывали о примечательных особенностях сибирской природы. Так, например, со слов татар передавали о камне на восточной стороне Иртыша: «...камень упал с неба, и из него иногда происходит стужа, дождь и снег». (Там же, стр. 186). В рассказы казаков проникли песни татар о событиях Ермакова похода: в память пятерых казаков, убитых в сражении с татарами при устье реки Ишим, татары сложили песню, которую назвали Царицын плач, она начинались словами: яным, яным, бишь казак, т. е. воины, воины, пять казаков. (Там же, стр. 185).
Не без влияния татарского повествовательного фольклора, именно жанра устных летописей, создавались уральские повествования в XVI—XVII вв. Со ссылкой на Н. Витзена Г. Ф. Миллер сообщает ономастическое предание о Строгановых: предок Строгановых был татарский мурза в Золотой Орде. Поддавшись России, он принял христианскую веру. Из-за этого татары начали войну с Россией. Великий князь послал против них татарского мурзу, ставшего христианином. Он попал в плен к татарам. Они рассекли его на части и тело его строгали. Его оставшаяся в России беременная жена родила сына. Сын от мученической смерти отца прозван Строгановым. (Там же, стр. 68, примечание. Ссылка на книгу Н. Витзена «О северной и восточной Татарии». Изд. 2-е, стр. 735. Труд Н.Витзена компилятивный. Он свидетельствует о живом интересе к Сибири на Западе в XVII в.).
Эта история имела бытование еще в XVII в., судя по письменному источнику, из которого почерпнул ее Г. Ф. Миллер. При исследовании истоков ее обращают на себя внимание некоторые сюжетныe схождения ее с историей татарского князя Сейдяка, сына Едигера. История Сейдяка входит в устную летопись рода хана Кучума. Судя по наличию различных вариантов при толковании взаимоотношений Сейдяка и Кучума, летопись эта фольклорного происхождения. (Г.Ф. Миллер. История Сибири, стр. 50).
Не удовлетворившись наличием различных толкований и стремясь к исторической истине, Г. Ф. Миллер начал собирание известий о Едигере, Сейдяке и Кучуме от тобольских татар в 30-е годы XVIII в.
Ему рассказали следующее: после смерти Едигера (по одному из вариантов он был убит Кучумом) осталась беременной его жена. Знатные татары не хотели ждать рождения наследника и пригласили Кучума, сына Муртазы из Бухарин. Вдова Едигера ушла в Бухарию к Сейту. Он ее принял и тайно содержал у себя. Когда вдовствующая княгина родила, то сына назвали в честь воспитателя Сейта — Сейдяком. (Г.Ф. Миллер. Истрия Сибири, стр. 50-51).
Выявим сюжетные схождения в русском предании о Строгановых и в татарском предании о Сейдяке — сыне Едигера.
|
Татарское предание |
Русское предание |
|
Едигер убит. Он убит татарами. Едигер оставил беременную жену. Женщина родит. Сын назван в честь воспитателя Сейта Сейдяком. Сейдяк — знатный человек. |
Татарский мурза убит. Он убит татарами. Татарский мурза оставил беременную жену. Женщина родит. Сына назвали в память о мученической смерти отца Cтрогановым. Строганов дал начало фамилии знатных солепромышленников. |
Не проявилась ли в ономастическом предании о Строгановых, возникшем, вероятно, в конце XVI или в первой половине XVII в., особенность исторических представлений, известных еще в Киевской Руси, по которым знатный род нельзя выводить из своей земли, так как он обнаружит «простонародные истоки», а непременно из других стран. Эти представления, как показал Д. С. Лихачев, были использованы буржуазно-дворянской историографией для создания ложной «норманской» теории общественного устройства древних славян. (Д.С. Лихачев. Народное поэтическое творчество времени расцвета древнерусского раннефеодального государства. ( X - XI вв.). – В кн.: Очерки по истории русского народного поэтического творчества Х – начала XVIII веков (том 1). М.-Л., 1953, стр. 157). В общественных условиях, существовавших в Московии перед присоединением Сибири и после этого события, тема Кучума, естественно, обсуждалась, имела бытование. Тогда и могло состояться частичное заимствование сюжетных ситуаций из истории Сейдяка — сына Едигера для истории Строганова — сына татарского мурзы.
В условиях тесного общения русского народа с народностями Сибири активизируется в XVI—XVII вв. процесс взаимного обмена фольклорными запасами.
Некоторые сюжеты и мотивы начали свое бытование, по всей видимости, одновременно у разных народностей, так как люди этих народностей принимали участие в том событии, которое послужило реальной основой для повествований.
Общими для русских, манси и татар были повествования о битве ермаковских казаков с объединенной ратью манси и татар под предводительством татарского мурзы на реке Нейве, где впоследствии была основана слобода Мурзинская (Г.Ф. Миллер. История Сибири, стр. 105) (ныне село Мурзинка родного района Свердловской области). Манси и татары разбили ермаковских казаков. Это была значительная победа, реванш за притеснения казаками манси.
Битве предшествовали следующие события: «Ермаковы казаки» во время зимовки на реке Сылве при устье речки Кокуя брали съестные припасы у манси, и не только припасы: «Казаки брали, что бы ни нашлось, не токмо съестные припасы, но и весь скарб и пожитки до самого платья, и так сей бедной народ в их жилищах нагих и голодных оставили». (Там же). «Для сих жестоких поступков Ермак с казаками у сего народа никак не мог быть приятным, того ради и слух о его приходе до самых отдаленных жилищ вскорости рассеялся». (Там же). Миллер пишет о весьма быстром распространении слухов и известий среди мансийского народа: «Нельзя было Пелымским вогуличам о Ермакове приходе через своих соседей не слышать. Видно сие и теперь, ежели кто из знатных людей в Сибири чрез такие места проезжает, в которых живут такие народы, то слух о том весьма скоро по всей земле распространяется; кольми паче оному при сем случае учиниться надлежало, когда страх и ужас в том имели наибольшее участие». (Там же, стр. 122). «От сего произошло, что не только вогуличи, но и соседственные татары во множестве собрались, дабы соединенною силою сим названным гостям учинить сильный отпор». (Там же, стр. 105). И учинили отпор под водительством мурзы на р. Нейве.
Вначале среди манси распространился слух — предупреждение о приходе Ермака с казаками. А затем, когда объединенные силы манси и татар разбили ермаковских казаков, также быстро пошли вести об одержанной победе. Весьма вероятно, что среди манси и татар повествования об этой победе сохранились значительно дольше, чем повествование о поражении ермаковских казаков среди русских, ибо первые питались патриотическими чувствами и в свою очередь питали их.
В ХVIII в. (источник—«Описание Сибири» Г. Ф. Миллера) это предание было известно.
В ХIX в. — о поражении ермаковских казаков под Мурзинкой в русских преданиях речи нет. «По устному преданию жителей Мурзинское село удержало себе название от прежнего владельца, татарского князя Мурзы, который изгнан отсюда покорителем Сибири. Справедливость предания подтверждается тем, что некоторые речки и селения называются татарскими именами, кроме того, в самом селе по сие время замечателен признак рва, где была, говорят, крепость для защиты от татарских набегов». (Свящ. Лука Попов. Этнографические сведения о с. Мурзинском Верхотурского уезда. Получены в 1848 г. – Архив РГО: ф. 29, оп. 1, ед. хр. 13). В отголосках предания, дошедшего от XIX в., содержится мотив борьбы с татарами, упоминания же о победе манси и татар над ермакавскими казаками нет. Это событие покрывается поздним и более значительным для русских: татарский князь изгнан отсюда покорителем Сибири — Ермаком.
В записях преданий XX в. (1970 г.) есть упоминание о боях, которые были в старое время, а затем, как и в XIX в., сообщение о том, что «татар выжили» или что «Ермак татар прогнал»: «Какое-то здесь раньше было татарское правление. Какой-то мурза был. В старо время бои были, он какой-то начальник был здесь. Кто-то его выжил». (Записано В.П. Кругляшовой в с. Мурзинка Пригородного района Свердловской обл. в 1970 г. от старого горщика А.Е. Авдюкова, 1878 г. рожд.). «Мурзинка — основатель татарин был. И могильник здесь был раньше. На месте церкви. А потом Ермак татар прогнал. Где Угор, там раньше была слобода. Здесь все татары жили, вся Сибирь». (Записано В.П. Кругляшовой летом 1970 г. в с. Мурзинка от А.Ф. Балакиной, 1918 г. рожд.).
Общими для русских и манси были и рассказы о посольстве Ермака в Москву — после завоевания Сибири. Общими для русских, татар и манси были в XVI и XVII вв. рассказы об ямщине, о Бабиновской дороге, о трудностях езды по ней, о дорожных происшествиях, о новой дороге на участке Туринск—Верхотурье (проложенной в 1602 г.). Общими для национальностей, населявших Урал в XV—XVI—XVII вв. были и рассказы о народности «чудь».
