Книги >
Михаил Заплатин, Феликс Вибе
"Самый красивый Урал"
В зауральской тайге
Наш путь на восток в таежное Зауралье начался все в той же Усть-Манье. Утром к нам пришел Яков Васильевич Канев, бывший бригадир снаряжавший нас в горы четверть века назад.
— Хотели в Няксимволь плыть? Грузитесь!..
У берега стояла вместительная лодка. На корме возле мотора сидел молодой человек с характерным монгольским лицом.
— Это наш охотовед Саша,— представил его Яков Васильевич.
Парень оторвался от мотора, подошел к нам, поздоровался. Черноволосый, чернобровый, роста небольшого.
Погрузили в лодку аппаратуру и снаряжение. Простились с провожавшими. Быстрое течение подхватило лодку и понесло вниз. Домике Усть-Маньи скрылись за поворотом.
В верховьях Северная Сосьва мелководна. Далеко не везде проедешь на моторе. Нередко приходится браться за шест.
— Дедовским-то способом вернее! — шутит Яков Васильевич.
Я наблюдаю, с каким мастерством Канев орудует длинной палкой с острым железным наконечником. Соразмерные, отработанные движения рук. Профессиональные повороты торсом. Сколько хладнокровия, непоколебимой уверенности в его обветренном лице! Мне нравится этот испытанный таежный житель. И, взяв киноаппарат, я украдкой снимаю его. Он замечает, машет рукой:
— Не трать зря пленку!..
Тут старик увидел возле берега небольшую курью, заросшую травой.
— Саша,— обратился он к охотоведу,— помахай спиннингом. Щуки тут должны быть...
Охотовед не заставляет просить себя дважды. Резкий взмах удилищем, с визгом раскручивается катушка, серебристая блесна летит к траве.
— Блесна-то у тебя больно «вкусная». Не поймаешь рыбы, ее варить будем! — шуткой сопровождает рыбалку Яков Васильевич.
Но мы видим: задергалась жилка, натянулась струной. И вскоре Саша подтянул к лодке небольшую щучку.
— Ну вот и уха будет,— сказал Канев. Я спросил его:
— Как насчет дичи в ваших лесах?
— Да как тебе сказать... Не стало ноне столько птицы и зверя в тайге, как раньше. Переводится и рыба в реке, и ягода в лесу. А в прежние-то годы этого добра здесь хватало!..
Из-за мыса показались домики Яныпауля — небольшого сельца в пятнадцать мансийских изб. Когда-то здесь был большой населенный пункт, о чем говорит само название: Яны — большой, пауль — поселение, деревня.
До Няксимволя остается двадцать пять километров. Хочется скорее попасть в это село со странным названием. Я слышу, как за спиной мой помощник Евгений мучает непонятное слово:
— Няксимволь... Няксимволь... Что-то заграничное...
— Да, да,— впервые с шуткой вступает в разговор охотовед Саша.— Это недалеко от Рио-де-Жанейро...
Северная Сосьва немного раздалась вширь. Слева влил в нее свои воды Няйс, стекающий с гор Урала. Через девять километров на приподнятом левом берегу показалась цепочка домов Няксимволя.
Село раскинулось на крутом повороте реки. Куда ни глянь — все видно. Загудела моторка, люди выходят на высокий берег и встречают подплывающую лодку. Сверху ли плывут к селу, снизу ли к нему поднимаются, лоно реки — как на ладони.
Название села произошло от мансийских слов няхсам — жабра и воль — плес. Жаберный плес, значит. Отчего так село назвали — по-разному объясняют. По одной версии — оттого, что изгиб реки у села похож на жаберную кость рыб. Есть и другая версия: в старину плес славился исключительной добычливостью. Весь берег у одинокой избы первожителя - манси Номина был усыпан крупными жаберными костями таких распространенных в те времена рыб, как нельма, муксун, таймень.
На другой день после приезда нас представили управляющему Няксимвольским промохотхозяйством Владимиру Кирсантьевичу. Крепкий, приземистый, лет под пятьдесят, без единого седого волоска — этакий сибирский кряж.
Выслушав нас, он сказал:
— Найдем для вас лодку и проводника. А теперь пошли обедать. Время. Да и обычай у нас такой — прежде угощать гостей, потом о делах разговаривать...
У управляющего большая семья — пятеро детей. В доме шумно. Хозяйка Анфиса Ивановна с радушием усадила нас за стол.
— Угощайтесь, не скромничайте.
За столом и происходили все деловые разговоры. Вопрос о нашем продвижении вниз по Северной Сосьве был решен: нам дадут лодку и моториста.
— А где у вас можно заснять на кинопленку глухарей?
Владимир Кирсантьевич подумал.
— Кроме Висима, пожалуй, нигде. Есть тут у нас такая река. Интересные можно наблюдать картины. Кстати, наш охотовед Саша хорошо знает эти места. Вот с ним, наверно, вас и отправим...
Во второй половине дня в конторе промохотхозяйства проводилось собрание охотников. В тесном помещении было людно и шумливо. Но отчетливо слышался повелительный голос управляющего:
— Всем — на охоту! Иначе — завалим план!
Кто-то возразил, что сено не скошено, снаряжение к охоте не собрано, дела домашние не сделаны...
— Почему сидишь дома? — обратился управляющий к одному из промысловиков.
— Да, Владимир Кирсантьевич, собаки у меня доброй нету. Какой я охотник без нее!..
— Хоть какая-то собака у тебя есть?
— Собачонка имеется, только она у меня соболя в обратную сторону следит...
Все присутствующие рассмеялись. Забавно: как это собака пщет соболя по следу не туда, куда он убежал, а туда, откуда он появился. Засмеялся и сам управляющий и с улыбкой возмутился:
— Безобразие!
Тут же наш знакомый охотовед. Один из охотников просит у него оленей:
— Сашка, дай-ка нам хороших быков, будем на волков ходить. Нынче их шибко много развелось...
Заговорили о лицензиях на отстрел лосей. Владимир Кирсантьевич предупредил:
— По лицензии бить только крупного лося! В основном быков!..
— Э-э..— произнес кто-то.— Крупный лось — это хорошо. А если поменьше встретится?..
— Маток не трогать! Телят не бить, пусть растут! Через два-три года станем их добывать. Кто убьет теленка — судить будем...
— Сами знаем. Не маленькие,— послышался чей-то голос. Управляющий продолжал:
— А то что получается?! Загубили лосенка — пропала лицензия. Мы с вами не браконьеры! По лицензии надо сдавать государству как можно больше мяса. Чтобы в лосе было от трехсот килограммов и выше!..
Охотники улыбались, с хитринкой на лице почесывали затылки: лося-то надо сначала выследить, потом суметь добыть, а затем уже думать о сдаче мяса — не легкое это дело! Но с собрания промысловики расходились веселыми,— скоро опять в родную тайгу на долгие месяцы.
Охотовед Саша согласился везти нас триста километров по Северной Сосьве с заездом на реку Висим. В день отплытия нагрузили вместительную лодку доверху: на корме бочка с бензином, в середине снаряжение с запасом пленки и продовольствия, на носу — съемочная аппаратура.
Северная Сосьва ниже села еще больше раздалась вширь — русло тихое, берега в сплошном лесу. В длинном плесе навстречу появилась одинокая лодчонка: старик манси рыбачит на блесну. Приблизились. Саша выключил мотор, заговорил с рыбаком.
— Селиверст, хул оли? ( Рыба есть? – манс.)
— Оли...
— Продашь нам?..
— Даром бери...
В лодке старика лежали метровые таймени и крупные щуки. Нам досталось две рыбины. Саша тут же, не отплывая от Селиверста, искусно выпотрошил тайменя, засолил, завернул в мешковину и туго перевязал веревкой.
— Два дня полежит — малосольную таймешатину попробуем!..
Снова тянутся лесные берега, таежное безмолвие на десятки километров. И опять одинокая лодка впереди. В ней молодой манси. У охотоведа есть разговор и с этим охотником. Зовут его Алексей Куриков. Он спокойно отвечает на вопросы и тихонько шевелит в воде веслом в виде большого листа фикуса. Лодка у него крохотная, для одного человека. Кажется, можно взять ее под мышку и понести. В носу лежит собака — верный помощник.
Перед зимой мансийские охотники спешат промышлять ценного пушного зверька ондатру. За этим занятием и застали мы Курикова. Он плыл возле берега и в травянистых обрывах возле ондатровых нор ставил капканы.
Нас радовали такие встречи. Человек в тайге — не случайный прохожий. С ним приятно потолковать, услышать новости: кто, куда и в какое время проплыл на охоту, где добыли лося, где нашли медвежью берлогу...
К вечеру показалось красивое устье речки. Темная тайга обступала ее с берегов и отражалась в спокойном речном зеркале.
— Вот и Висим,— оповестил Саша и направил лодку к берегу.— Здесь мы заночуем.
Нашли место для палатки под кедрами. Слышно было, как на брезент капал дождь. Но нам в палатке было уютно и тепло. Утром, чуть занялась заря, мы на ногах.
— Выплыть надо пораньше,— торопил нас Саша.— Застанем глухарей на берегу, на гальке...
В предрассветной дымке алел восток за лесом. Весь Висим дышал таежной затаенностью. Мы отплыли в глубь неведомых лесов. Они плотной стеной потянулись по обоим берегам.
Внезапно мотор затих.
— Приготовьтесь! — предупредил Саша.
Это означало — надо взять в руки кинокамеру. Я всматривался вперед. У невысокого песчаного откоса заметил — застыли в настороженной позе три черных лесных петуха-глухаря. Сердце учащенно забилось. Мы медленно приближались к ним. Барьер из высокой травы у берега постепенно скрыл от нас глухарей.
Лодка тихо ткнулась в берег. Птицы были где-то рядом, метрах в десяти, стоило только приподняться и выглянуть из-за травы. Я осторожно вылез из лодки, нагнулся, стал красться и, подняв голову, припал к аппарату. В кадре появился важно шествующий по берегу глухарь, рядом с ним вышагивал другой.
Слева послышался шум крыльев — три петуха взлетели из прибрежной травы. Справа тоже поднялось на крыло несколько птиц. Мы принялись рассматривать в песке лунки и маленькие гротики, которые наделали глухари в береговых скосах.
— Галечки собирали,— объяснил Саша.
Пока мы осматривали берег, птицы сидели на деревьях вдали п наблюдали за нами.
— Плывем! — торопил я охотоведа.— Будем снимать сидящих... Тихо шумел мотор на малых оборотах. Я нацеливался объективом
на ближайшего черного красавца. Гнулась вершина дерева под его тяжестью. Гордая осанка, красная бровь над глазом, белый загнутый клюв. Недурной трофей и... без единого выстрела!
Однако близость лодки с людьми заставила птицу улететь. Тяжело взмахнув крыльями, глухарь сначала как бы падал вниз, проносился над рекой впереди нас, потом взмыл вверх и скрылся за лесом.
— Заповедник здесь надо открыть! — сказал я.
Так он и был когда-то вблизи этих мест. Сосьво-Кондинским назывался...
— Какие тут великолепные урманы, живописные озера и речки!
— И я люблю эту тайгу,— отвечал Саша.— Не представляю, проживу ли без нее и куда могу уйти отсюда.
— И народ ваш мне нравится.
— Люди у нас хорошие. Но в семье не без урода. Вот, к примеру, куда мы плывем — к Ювану — у него два брата: средний — Илья и младший—Петька. Сам Юван — на редкость добрый человек. Петька — скромный, симпатичный парень. Но Илья — полная противоположность братьям. Озлобленный. Раздражительный. На охоте — безжалостный ко всему живому. Запомнился мне один случай. Плыли мы как-то с ним по речке Хуре...
Рассказ Саши лучше пересказать своими словами.
В воде у берега стоял молодой лось. С мирным любопытством смотрел на выплывающую из-за мыса лодку с людьми. И не думал убегать. Но вдруг почувствовал удары по телу. Продолжал стоять, не понимая, что происходит.
А один из парней в лодке, держа в зубах несколько мелкокалиберных патронов, порывистыми движениями перезаряжал винтовку. Всаживал в зверя пулю за пулей. Никто не успел остановить осатаневшего человека. Это была не охота, а жестокое убийство животного, не пытавшегося скрываться от людей...
Мы продолжали тихо плыть по Висиму на слабо работающем моторе. Всматривались в дальние берега и негромко вели разговор.
— Как у вас в селе насчет зеленого змия? — поинтересовался у охотоведа мой Евгений.
— В этом деле наша семья тоже не без урода,— отвечал Саша.— Но много есть охотников, которые этим совсем не грешат. Мы как раз плывем к такому: не пьет, не курит.
Глухарей мы больше не встретили. К полудню проплыли устье речки Урайпатьи. Пятью километрами выше увидели на берегу шалаш.
— Становище Лаверина, Нялингсуйпауль! — объявил Саша.— Дальше не поплывем!
На берегу слабо тлел костер. На жердях над дымом висело мясо, коптилось. На кольях рядом сушилась шкура лося. Вокруг была разбросана посуда, утварь, одежда.
Саша ушел в глубину елового леса и вскоре вернулся оттуда с хозяином становища — молодым манси.
— Знакомьтесь: это один из наших лучших охотников, Юван Лаверин...
Перед нами стоял с застенчивой улыбкой парень. Чернявый, кареглазый, ростом ниже Саши. Одет в телогрейку, поверх которой из черного сукна лузан — особый охотничий жилет с большим карманом на груди и петлей для топора на спине. На ногах мансийские нярки в виде грубых тапок, сшитых из лосиной кожи. Говорят, совершенно непромокаемая обувь.
Юван оказался приветливым человеком. По случаю нашего приезда сразу стал хлопотать с угощением. Быстро разжег отдельный костер, повесил над ним чайник. Из шалаша вытащил лосиную голову, разрубил ее на мелкие части. Ведро с мясом водрузил над пламенем.
— Будет знаменитая губа, язык, мозги и уши — вкуснейший охотничий деликатес! — сказал, потирая руки, охотовед.
За трапезой разговорились. Узнали от Ювана, что еще его прадед охотился в этих дремучих лесах. А теперь охотничья удача сопутствует и правнуку. Любит он родную тайгу. Хотя и не балует она его своими щедротами — скупа, сурова, заставляет много трудиться...
— Клюквы нынче ох и много! — говорит Юван.— Пойдем, Саша, посмотрим и товарищам твоим покажем.
Ну как тут не поглядеть! В сопровождении охотника идем на болото. Оно рядом, за черным лесом. Туда ведет узенькая тропинка. Высоченные ели по сторонам. Упавшие поперек тропы деревья, гнилые и трухлявые, преграждают дорогу. Мрачно в этом берендеевом царстве.
Из мрака внезапно вышли на свет. Взору открылось просторное болото, обрамленное с одной стороны кедрачом, с другой сосновым бором. Юван ведет прямо на болото. Под ногой оседает мох, хлюпает вода. Смотрим — будто рубиновым градом усыпан зыбун, тонущий под ногами. Клюква сама просится в бочку. Да какая — сочная, крупная, с вишню!
— Бочек не хватает,— жалуется охотник Саше.— Завезли бы! Мы с братьями ягоды наберем много...
Саша и сам удивляется нынешнему обилию клюквы. И соображает про себя, что промхозу нельзя упускать такую возможность.
— Да-а... тут несколько бочек собрать можно! А на других болотах сколько ягоды!
Возвратились на тропу. Она тянулась дальше в лес по высокому бугру среди соснового бора. За стеной сосен показалось строение — большая приземистая изба с загоном для оленей. Когда подошли к ней, Саша сказал нам:
— Вот эту избу и зовут Нялингсуйпауль...
Тут же узнаем перевод сложного мансийского слова — Поселение в слопцовом бору. Дословно Нялингсуйпауль будет так: няль — слопец, ловушка для глухарей в виде западни, устанавливаемой на земле, суй — бор, пауль — жилье, поселение. Слопцы, ловушки для боровой дичи, устраивались в борах, в урманах среди болот, которые привлекают птиц обильными брусничниками.
Бор Нялингсуй был сухим, светлым, с коврами ягодников и грпоными полянами. Все это рядом с избой и банькой по-черному невдалеке. Вместительный лабаз на четырех сваях по соседству. Немного в стороне из зарослей молодого соснчка выглядывал еще один небольшой теремок, именуемый маньколом.
Это старинное становище Лавериных. Жил здесь прадед и дед, потом отец, а теперь хозяином старший сын Юван. Скопище лосиных рогов перед избушкой говорило о том, что много добывалось этого зверя семьей Лавериных.
Хорошее место для жилья выбрали предки Ювана. Затеряно оно в самой глуши мансийской тайги, вдали от населенных пунктов. Это обстоятельство очень важно для промысловой охоты: таежные звери и птицы избегают больших человеческих поселений, уходят от них в лесные глубины. Теперь это добычливые охотничьи владения Ювана Лаверина.
Вечером Юван готовил на ужин глухаря. Вынул из тушки большой мускулистый желудок и подал мне.
— Смотри, чего он на берегах клюет...
Я с любопытством рассматривал содержимое птичьего желудка — блестящие кварцевые камешки. Их оказалась целая пригоршня.
— Чего ищете? — поинтересовался Саша.
— Алмазины,— ответил я шутя.
— А что, в желудках глухарей иногда находили даже самородки золота!..
Действительно, об этом упоминается в записках охотника-натуралиста Черкасова, который описал случай в Тобольске, когда там началась золотая лихорадка, после того как в одном из глухарей, купленном на рынке, нашли крупицу золота.
Разгребая песок и отыскивая галечки для перетирания пищи, птицы собирают именно камешки и крупицы, имеющие стеклянный или металлический блеск.
Веселое пламя костра располагало к мирной беседе. За вкусным варевом и кружкой крепкого чая мы подсчитывали свои кинотрофеи.
— Хорошо удалось заснять глухарей? — спросил Саша.
— Впервые снимал такие картины!..
— Приезжайте к нам во все времена года. Насмотритесь!..
— Мечтаю о весенних токах! — ответил я с азартом.
— Это зрелище заснять стоит! Что только не выделывают глухари на своих токовищах!..
— Приезжай весной,— толкнул меня локтем сидящий рядом Юван.
Над Висимом пылал красный закат. А в другой стороне небосвода из тайги выплывал диск луны. В эти минуты приглашение охотника было особенно заманчивым. И у костра я мечтал о новом путешествии в эти лесные края.
Крепчали заморозки. Нежная позолота слетала с деревьев. Потемнели леса, повяли травы. Глухой мансийской тайгой завладела осень. Зима была не за горами.
Ранним утром, хрустя промерзшей травой, мы осторожно крались к болоту: не жируют ли на клюкве глухари? Но птиц на зыбунах не оказалось.
— На гальку, видно, улетели,— сказал идущий за мной Юван.
— Надо еще раньше вставать и затаиваться,— добавил Саша.— Весной здесь, конечно, веселее. Всюду птичьи свадьбы, турниры...
Раззадорили меня эти разговоры: хоть оставайся здесь до весны! Но надо возвращаться.
Как только над буйным разливом тайги поднялось затуманенное солнце, мы тронулись в обратный путь. С нами до устья Висима собрался плыть Юван со своим четвероногим другом Копой. Пес сидел в носовой части лодки и все время настороженно поглядывал на берег. Заметно было, как нервно вздрагивали его ноздри: он наделен острым чутьем.
Вот Копа вскочил и застыл в красивой стойке: хвост загнут крючком, уши торчат, как у зайца, и сдвинуты вместе.
— Копа настроил свои локаторы! — смеется охотовед.
— Значит, глухарь где-то близко,— предупреждает Лаверин.— Смотри на берег!..
Наше киноружье приведено к «бою». Шарим взглядом по песчаным отмелям, по травянистым береговым скосам. Но Копа весь устремлен вперед. И только далеко по реке мы не сразу различаем у воды застывшего в неподвижной позе пернатого великана. Вот это собачий нюх!
Саша сбавил газ. Лодка медленно приближалась к стоящему истуканом глухарю. Еще далеко, но телеоптика укрупняет его вполне достаточно. Я снимаю. Лодка ближе, ближе... И вот уже фокус приходится переводить, потому что значительно приблизились к птице. Она медленно стала переступать с лапы на лапу, немного присела и, подпрыгнув, тяжело взлетела.
Я панорамирую камерой за летящим над рекой глухарем. В кадре проскакивают торчком стоящие уши Копы. Черный петух улетает в прибрежную тайгу.
Юван с Копой высадились близ устья Висима. Саша предложил:
— На прощанье по кружке чая...
Юван поспешно разжег крохотный костер, который он назвал «мань уля». Мы расселись вокруг.
— Ну, приезжай, поохотимся с твоим «ружьем»,— повторил приглашение Юван.
— Захотите приехать зимой — будут олени. Пожелаете летом — лодками обеспечим,— добавил охотовед Саша.
— Теперь уж определенно приеду! Уговорили!..
Крепкие рукопожатия. Отплываем. Долго провожаем взглядом одинокую фигурку мансийского охотника.
И снова нас приняла Северная Сосьва, широко разлившаяся среди лесных берегов.
