Книги >
Михаил Заплатин, Феликс Вибе
"Самый красивый Урал"
Геологи ходят по азимуту
Но пока мы подкрадывались к благородному хариусу, пока дразнили его мушкой и разводили таежную гастрономию на уровне столичного ресторана, пока мы любовались красотами девственного леса, государственные люди — геологи — выполняли государственный же план.
Геологи здесь живут не так уж скудно и изнурительно, как это поется в песне. Там — в песне — путь и непомерно далек, и долог, и нельзя повернуть назад, там только крепись, геолог, который и солнцу, и ветру брат. В данном случае, на Тыпыле, не так-то уж всю дорогу ветрено. И назад тоже можно поворачивать. В том смысле, что выходишь из лагеря, пробегаешь свой дневной маршрут — и снова можно в лагерь, на отдых и ночевку.
Лагерь оборудован хорошо, насколько это возможно в тайге. Десяток палаток расположены кругом. Дюралевые раскладушки. Спальные мешки. В некоторых палатках братья солнца и ветра установили для полного удовольствия печки-буржуйки. Однажды даже от печкиной трубы загорелась крыша палатки — не выдержала жара. Хорошо, что быстро потушили.
В центре лагеря — костер и возле него стол. Это кухня и столовая. Здесь — набор чайников, котелков, мисок, кружек и ложек. Кроме того, это и культурный центр. Потому что на столе стоит транзистор, сообщающий голосами московских дикторов разные новости и играющий нежную музыку, чтобы люди в тайге не совсем огрубели. Радиоволны протягивают в самую глубь страны постоянно ощущаемую ниточку, и кажется, что до Москвы гораздо ближе, чем до Усть-Тылая.
Есть, впрочем, еще один стол в лагере. Он дюралевый, складной. За ним сидит инженер-геолог Николай Янович, чертит на карте линии, рисует значки. Я с ним заговаривал несколько раз, пытался проникнуть в суть геологического поиска. Однако всякий раз баррикады научных понятий заставляли меня с позором откатиться назад. Как, скажем, не оробеть простому человеку перед высотой слов: мезозойская депрессия! Мезозойская — представляете? Только-только пытаешься взобраться на ослепительную кручу этого понятия: когда? сколько миллионов лет? ихтиозавры? или уже вымерли?.. Не успеваешь, накатывается второй эшелон — депрессия,— и ты летишь в тартарары, припечатанный на обе лопатки наукой.
В конце концов для себя я понял ситуацию так: в мезозойскую эру — по земле ходил тогда громадный пресмыкающийся динозавр — по нынешней долине Тыпыла тоже текла река. Она и натащила сюда сверху, с гор, энное количество драгоценного металла. Для его-то отыскания геологи и должны исходить вдоль и поперек поисковыми маршрутами район Тыпыла (это как раз те линии, которые чертит на карте Николай Янович) и пробить определенное количество шурфов, чтобы взять пробы грунта.
И вот геологи ходят по маршрутам. У него, у геолога, на груди — на специальной бечевочке — висит компас. Он выходит на нужную точку и идет через тайгу напрямик по азимуту. Останавливается, чтобы зафиксировать складки местности, естественные обнажения пород и так далее. Иногда находит оленьи рога. Профессиональная гордость состоит в том, чтобы ходить по азимуту абсолютно точно.
Шурфы «бьют» забойщики. Это — большие специалисты копать землю. Да, да, копать землю лопатой. Что, казалось бы, проще, а вот поди ж ты...
Дело в том, что смысл шурфа состоит в получении пробы грунта (шлиха) с какой-то глубины. Шурф вы можете копать какой угодно ширины — это ваше личное дело. Оплата же идет только по глубине — за погонные метры. Тут и курица поймет, что всего выгоднее копать как можно более узкий шурф, чтобы зря не переворачивать кубометры земли. Но с другой стороны, надо же как-то в нем поворачиваться, выбрасывать грунт. В результате родился некий оптимальный вариант шурфа. Для непосвященного человека он удивителен: вы видите перед собой узкую щель, в которую даже не очень солидный человек может влезть лишь с трудом. И в то же время забойщик сидит там, копает и знай только побрасывает наверх земельку. Причем выдающийся забойщик копает шурф глубиной до пяти с половиной метров безо всякого помощника, без ведра и ворота, одной только лопатой! В это трудно поверить, но это так.
Высокая квалификация в любом деле достойна уважения. Жаль только, что после энного количества дней напряженного, удивляющего всех труда забойщик обычно склонен при появлении малейшей возможности «позволить». То есть напиться.
Есть такая практика. Хотя намечается тенденция к перелому. Петр Иванович олицетворяет эту тенденцию. Учитель физкультуры из Свердловска, человек небольшого роста, но крепкий и подвижный, говорил мне, немного стесняясь:
— Отдых у меня такой — два месяца в тайге. Забойщиком. А что? Думаю, что ему можно только крепко позавидовать. Для тех, кто занят педагогической или любой другой «городской», а тем более интеллектуально-нервной деятельностью, что может быть лучше трудотерапии?
Да, Петр Иванович — новая струя среди забойщиков. Остальные виртуозы лопаты были люди местные, специально ожидающие сезона, чтобы заработать хорошо, а погулять еще лучше.
— Мы — чалдоны,— представился нам один из них. — Меня зря тут зпмогором называют. Мой дед и бабка — ивдельские. Старатели. Чалдон я!..
Тут есть тончайший нюанс, дорогой читатель, в этом восклицании: «Чалдон я!..» В тыпыльских краях человек очень непрочь считаться чалдоном. Своим, значит, местным, растёсским, древних здешних родов. Растёс — старинное село на верхотурской дороге совсем неподалеку отсюда. Жители его ведут свой корень от вогульских исконных охотников, а потом и от ямщиков. И хотя пришел Растес в крайний упадок — все население перебралось в Усть-Тылай, поближе к магазину, к мехцеху, к драгам, к хлебопекарне и метеостанции, однако понятия «свой» и «не свой», пришлый, зимогор будто совсем не притупились. Понятия, тянущиеся еще с тех времен, когда тайга за Тыпылом делилась на участки: на километры вдоль хребта, поперек зимнему ходу лося, тянулась сплошная изгородь, а в промежутках — ямы с заостренными колами, чтобы навсегда улегся в них сохатый. У каждой семьи — свой участок.
Поломаны варварские эти обычаи, а настороженность, недобрые чувства к чужакам, пришедшим в н а ш лес, на нашу реку — остались. Лучше быть своим, уютнее, а другой раз и безопаснее...
Когда мы уже спускались по Тыпылу вниз и неожиданно встретили группу местных рыбаков (ловивших, кстати, не как мы — персонального хариуса «для поджарить», а — в расчете па засолку в бочонке), я даже немножко поежился под противоречивыми ударами взглядов. Здесь были и естественное любопытство, и интерес к новым людям, и ревность — зачем зашли в наши места? — и желание оказать гостеприимство, свойственное всем русским, и лесная настороженность, и даже злость — не выловили ли и х рыбу? — и так далее. Много всего, как говорится.
Но мы отвлеклись, а в лагерь, между тем, из тайги вбегает человек с лыжными — среди лета! — палками. Это один из студентов Свердловского горного института, на лето превратившийся в геолога. Он же — спортсмен, перворазрядник по лыжам. Вся жизнь этой целеустремленной личности расписана на виды тренировок — пробежки, ходьба, имитация бега на лыжах (тот же самый бег, но с палками в руках), гребля и так далее, в десятках километров и в часах. Вся эта спортивная радость — после работы геолога, то есть после 20—25 обязательных таежных километров по азимуту. Удивительный энтузиазм! Плюс, конечно, сила воли.
Надо сказать, что занятия спортом необычайно расширяют кругозор нашего геолога-лыжника. Так, еще в Усть-Тылае, когда отряд ожидал отправки на Тыпыл, он, совершая интервальную тренировку (пять раз по 200 метров, пять раз по 400 и так далее), на малонаезженной таежной дороге догнал трусившую по тому же маршруту росомаху. Спортсмен мужественно продолжал тренировку, но уже в обратном направлении и без интервалов...
Если мы населим лагерь еще двумя молодыми инженерами-геологами, рабочим Валерой, взявшим на себя обязанности шеф-повара, рабочим Сашей — «главным кладовщиком» и рабочим по прозвищу Портос из Усть-Тылая с его собакой Джеком, то, пожалуй, картина будет закончена. Конечно, вся эта компания существовала не сама по себе, а под руководством начальника отряда, который почти непрерывно пребывал с отчетом в Свердловске или в Ивделе в ожидании вертолета.
Вы чувствуете, что дело отыскания уральских богатств находится в надежных руках. Каковы же будут результаты? А вдруг окажется выгодно пустить по Тыпылу драгу? Неужели же смерть природе? Или давайте сформулируем вопрос так: драга — это обязательно смерть природе?
Думаю, что нет. Верю, что нет. Надеюсь, что если драга и пойдет по Тыпылу, то к тому времени добытчики золота научатся работать культурно, бережно сохраняя лоно нашей матери-природы. Пока же дело, к сожалению, обстоит не так.
Очень печально стоять в том месте, где сливаются вместе Косьва и Тыпыл, и смотреть, как в сказочно красивых берегах течет Косьва цвета кофе с молоком. Цвета очень крепкого кофе с большим, не по-столовски, количеством молока. Река кажется даже густой, вязкой. И наш алмазно-прозрачный Тыпыл, впадая в нее, увы, не отбеливает, не очищает ее, не делает прозрачнее — не хватает у него на это силы.
Да, недаром местный рыбак делит ловлю хариуса на две различные эпохи: «до драг» и теперешнюю, то есть «во время драг». Помнит рыбак то благословенное время, когда он не имел ни нужды, ни желания добираться до верховьев Тыпыла. Где-то в середине маршрута забивал он доверху последним килограммовым красавцем свой трехведерный бочонок, и программа его пребывания на реке заканчивалась до будущего года. Теперь не то. Теперь он проходит по перекатам десятки километров, исхлестывает удочкой каждое подозрительное на дежурного хариуса место и ругается:
— Нет рыбы!
Бригадой имеют на всех столько, сколько раньше каждый ловил персонально...
Итак, чьи же драги работают на Косьве? Конечно, производственного объединения Уралзолото. Еще точнее — Южно-Заозерского его прииска.
