Книги >
Михаил Заплатин, Феликс Вибе
"Самый красивый Урал"
Дайте подержать мешочек
Все прекрасно на Южно-Заозерском прииске с выполнением плана. Горные люди, как нам сообщили, каждый месяц намывают стране положенное количество золота и платины, хотя «объемы растут, а содержание металла снижается». Очень нужное здесь делают дело.
Погружаемся в подсчеты и получаем внушительные цифры: средняя драга намывает за год столько золота, что за него на международном рынке можно купить тысячи тонн хлеба. Целый колхоз-гигант, стало быть, плавает в мутной воде речки, скрежеща своими зубастыми ковшами.
Очень хорошо это, выгодно для государства. Однако тотчас же возникает и некоторое большое «но» в деятельности добытчиков золота: плачет природа. Вот почему стесняются здесь представителей общественности.
Позволю себе небольшое отступление. Как-то несколько лет назад ехали мы по исконным уральским местам в Висим, на родину Д. Н. Мамина-Сибиряка. Природа там удивительная. Но нельзя было не обратить внимания на покореженные какие-то, никак не вписывающиеся в общее великолепие пейзажа участки.
Я спросил:
— Что это?
— Драги изварначили,— ответил кто-то из попутчиков.
С тех пор это словечко «изварначили» всякий раз приходит мне на ум, когда я вижу горняцкую деятельность настолько поспешную, что ей некогда оглянуться и пощадить природу...
Вот мы едем с представителем прииска к драге на реке Большая Волчанка. Вадим, мой друг, сидит в глубине газика и на сегодня выбывает из игры. Он простыл, у него ангина, и черные глаза его смотрят на мир так печально, словно он уже сейчас предчувствует, что во всем нашем путешествии ему отводится наиболее трагическая роль — встреча с медведем.
Кроме того, нас сопровождает приехавший из Свердловска по своим служебным делам инженер из производственного отдела объединения Уралзолото. Он произнесет сегодня историческую фразу о так называемом жареном петухе. Но — обо всем по порядку.
Итак, мы едем к драге. Как назвать ее, эту дорогу? Думаю, лучше всего назвать ее музеем перевернутой вверх ногами земли. Она идет по местам, где прошла драга, по ее отвалам, по «хвостам». Работает драга второй десяток лет, и, значит, проехать к ней — все равно что увидеть по годам, как восстанавливается потревоженная работой добытчиков золота местность.
В начале дороги, где драга «варначила» землю лет пятнадцать назад, каменные хребты-полукружья поросли не только иван-чаем — этим непременным спутником перерытой земли,— но и кустами тальника, а кое-где даже и купками молоденьких берез.
— Вот видите: восстанавливается природа, — сказал представитель прииска.— Растут деревья. И наука так же считает: все залесяется.
Надо сказать, что Пермский университет действительно проводил исследование под названием «Разработка классификации и биологических методов рекультивации земель после дражных работ». В итоге — выводы, полные оптимизма: безо всяких усилий с нашей стороны любой камень постепенно покрывается лесом. Спасибо на добром слове, как говорится!
Остальную дорогу, до самой уже драги, мы ехали по местности, которая названа в моем блокноте «каменистой пустыней». Только единственный представитель флоры — неутомимый иван-чай смотрел на нас сиренево-розовыми глазками своих цветов. Но, несмотря на всю пейзажную тоску, представитель прииска, ощущая мощную поддержку университетской науки, все-таки повторил без большой, впрочем, убежденности:
— По нашим местам — все восстанавливается, можно обойтись без рекультивации.
Тогда инженер из Свердловска и сказал эту историческую фразу:
— Вас, видно, жареный петух еще не клюнул!
И я обрадовался, заулыбался. Ура! В этой фразе, помимо прелести самой по себе (образность, гениальная краткость), содержится долгожданное возмездие. Издевались как хотели — думали, что петух — совсем дохлый, даже жареный. А он возьми да и клюнь! Пребольно! Только надо ли ждать, когда «изварначенная» природа нас клюнет?
Производственное объединение Уралзолото ищет способы давать стране то же золото без ущерба для природы. Но пока еще ищет на отдельных только драгах, на тех, которые ближе к центрам, к городам. А вот там, куда забрались мы с Вадимом, старая вчерашняя бесшабашность еще вполне торжествует. Единственное, что делают в порядке рекультивации на некоторых драгах,— это ровняют отвалы бульдозером. Приветствуем начало! Но хотелось бы большей активности.
Вот мы осматриваем панораму карьера, где пижонистый желтый шагающий экскаватор варначит землю, как хочет, на полный ковш (этот ковш вполне мог бы служить гаражом для нашего газика). Да, применение экскаватора в комплексе с драгой или гидромониторами — прогрессивное дело. Дешевле обходится переработка горной массы, можно взять россыпи, которые раньше считались погребенными, недоступными. Однако при щедрых затратах на разрушительные работы на восстановление местности пока выделяется мало.
Особенно затосковал я, когда оказался посреди отвалов драги на Косьве. Представьте себе квадратные километры булыжника, примерно такого, каким мостят дороги, отсыпанного в знаменитые эти полукруглые хребты! То есть, как валились они из хвоста (стакера) драги, так и лежат здесь недвижимо второй десяток лет. Интересно, сколько времени хотят просидеть на этих камнях иные ученые в ожидании их облесения?
Но, тревожась о страждущей природе, не забыл ли ты, дорогой читатель,' что драги и работающие на них люди добывают стране очень нужный драгоценный металл? Сколько угодно можем мы лукаво называть его «презренным» — надобность в нем не только не отпадает, но, наоборот, растет.
Я, например, всего этого не забыл и в итоге нашего пребывания на прииске попросил:
— Покажите мне, пожалуйста, это золото. Как оно хоть выглядит? Но оказалось, что золото «снимают» один раз в сутки, укладывают в мешок и пломбируют. И все это уже было сделано.
— Дайте хоть мешок подержать,—продолжал выпрашивать я.
Тогда меня представили стражу — худощавому человеку в форменной фуражке и серо-зеленой гимнастерке. На боку он имел револьвер. Не самой, конечно, модной системы, но и не из тех, которые заряжают, насыпая порох в дуло.
Страж рыцарски доверил мне подержать в руках мешочек. Был этот мешочек длинноватый и узкий, из довольно облезлой прорезиненной ткани, как если бы его сшили из рукава старого рыбацкого плаща. Сквозь ткань прощупывались какие-то металлические штуки. Как мне объяснили, это и было золото.
Никакого подобострастного чувства во время этого прощупывания я не испытал.
