Книги >
Михаил Заплатин, Феликс Вибе
"Самый красивый Урал"
У королевы альпийского Урала
Дорога к Сабле
Гора Сабля находится в той части Каменного Пояса, где он круто поворачивает на северо-восток. Она стоит особняком на внешнем углу поворота уральской горной дуги, на западной ее стороне. Следуя по железной дороге от Сыктывкара на Воркуту, вы прежде всего видите Саблю. Загораживая собой Уральский хребет, она притягивает взоры своими альпийскими очертаниями.
Собираясь в поход к Сабле, я прежде всего посетил библиотеки Перми и Чердыни, познакомился с книгами авторов, которые более ста лет назад проходили мимо знаменитой горы. Без этого не начинают серьезного путешествия. И я узнал о Сабле много.
Русский ученый А. А. Кейзерлинг осенью 1843 года первым совершил к этой горе пешую экскурсию из печорского села Аранца. Поднимался он на одну из вершин Сабли. Через семь лет, в июне 1850 года к востоку от горы проезжал на оленях уже упоминавшийся нами исследователь Э. К. Гофман. Он оставил описание вида саблинского гребня. Сопровождавший его художник Бермелеев зарисовал главный шпиль горы.
О своих исследованиях и путешествии Гофман рассказал в увлекательной и богато иллюстрированной книге «Северный Урал и береговой хребет Пай-Хой». В ней и находим мы отрицание существования ледников на Урале.
Первооткрыватель уральских ледников А. Н. Алешков назвал самый большой саблинский ледник именем Э. К. Гофмана. Это прозвучало с определенной долей иронии — назвать ледник именем человека, который, проходя вблизи, не заметил его и вообще отрицал наличие ледников на Урале...
Ледник Гофмана
В середине июня мы с моим спутником Валерием вылетели из Перми в город Печору. Валерий — молодой парень выше меня ростом, косая сажень в плечах, крепкие рабочие руки, волевое лицо.
От города Печоры до села Аранца мы плыли на теплоходе. Этот путь не отличается особыми красотами. Берега довольно однообразны. Но ближе к Аранцу ландшафт неожиданно преобразился: у пристани Кедровый Шор на горизонте выросла стена острозубых заснеженных гор. Это Сабля открыла себя взорам плывущих по реке. На теплоходе заговорили, что скоро Аранец. Обогнули высокий бугристый мыс. Показалось село — цепочка деревянных изб.
И вот мы у начала предстоящего путешествия. С высокого, зеленеющего пихтачом бугра на краю села открывался вид на долину Печоры, хребет Сабли и на весь заснеженный Урал, уходящий в синеющую даль юга. В селе обращали на себя внимание огромные деревянные дома, вероятно столетней давности. Это были широкие приземистые хоромы, которые под одной крышей вмещали и дом, и скотные помещения, и сеновал, и горенку, маленькие окошечки которой чернели почти у самой земли. С тыльной стороны этой «крепости» поднимался широкий бревенчатый въезд под самую крышу — на сеновал.
В селе, разумеется, были и новые строения — светлые, только что поставленные деревянные дома. И в этом контрастном сочетании новых изб и старинных хоромин заключалась своеобразная прелесть Аранца. Я говорю о прошедшем времени, так как путешествие наше состоялось в 1966 году и с тех пор многое изменилось.
Жители Аранца сыграли определенную роль в истории создания пути через Уральский хребет. Это связано с активной деятельностью А. М. Сибирякова, который в 1884 году прошел через хребет мимо Сабли. Вдоль этого пути вскоре была прорублена просека. По ней велись интенсивные зимние перевозки товаров на оленях из Ляпина (теперь Саранпауль) и обратно. Дорога получила название Сибиряковской.
Вечером в отведенный для нас дом явился председатель сельсовета в сопровождении проводника.
— Знакомьтесь: Николай Рокин. Дорогу к Сабле знает лучше всех.
Перед нами стоял черноволосый низенького роста парень.
— Манси? — спросил я.
— Ненец...— застенчиво ответил Николай.
— О, житель тундры! Как попал сюда, к горам?..
— Оленеводом работал в Саранпауле. Потом перебрался в Аранец. Два дня ушло на сборы. Проглядывавший из облаков хребет Сабли манил нас.
В назначенный для выхода день возле дома появился Николай Рокин. Он привел шесть лошадей. На плече у Николая висела мелкокалиберная винтовка и кожаная сумочка с патронами. На поясе болтался охотничий нож в деревянных ножнах.
— Вьючить будем? — спросил он.
Как ни стараешься ускорить выход с базы — не получается. Минимум три часа ушло у нас на кропотливый подбор вьюков, подгонку их на шесть лошадей, проверку всего, что нужно для похода. Завершающие хлопоты, последние волнения: не забыть бы чего!
Но вот последний вьюк водружен на коня. Проводник вопросительно смотрит на меня.
— Пойдем?..
— Пойдем, пойдем! — отвечаю скороговоркой.
Наконец-то мы в седлах. У каждого из нас пристяжная лошадь с вьюками. Рядом бежит собака Николая — черная Пальма. Аранецкие мальчишки кричат нам вслед: «Экспедиция! Экспедиция!» Последний огород села — и мы выезжаем в низкорослую, чахлую тайгу. Тропинка уводит нас в сторону гор.
Мы шли по пути, на котором в прошлом пересекались дороги и первых землепроходцев, и ученых-исследователей, и защитников молодой Советской Республики.
Еще до похода Ермака новгородцы вели торговлю с Северным Зауральем — землей Югорской. Как писал пермский дореволюционный историк А. Дмитриев, «летопись поведала нам, что в XI веке отважные новгородцы ходили на Урал, в страну Югры».
Когда Москва подчинила своему влиянию Новгород, Северный Урал перешел во владение князей московских. Княжеским людям пришлось почти заново открывать неведомые земли: новгородцы не раскрыли полностью московитянам свои прежние пути.
В «Записках о московских делах» Зигмунда Герберштейна, вышедших в 1549 году, найдем мы такие слова: Князь московский, Василий Иванович, некогда посылал через Пермию — Печору своих двух воевод, Симеона Федоровича Курбского и князя Петра Ушатого, для исследования мест за этими горами и для покорения туземных племен. Из них Курбский, в бытность мою в Московии (в 1540 году), был еще в живых и на мои расспросы об этом отвечал, что он семнадцать дней взбирался на гору и все-таки не мог достигнуть ее вершины... Так как они (горы) постоянно покрыты снегом и льдом, вследствие этого область Енгроне-ланд (Югория) совершенно неизвестна...
Обратите внимание на выражение «постоянно покрыты снегом и льдом». Не является ли оно первым устным сообщением о существовании ледников на Урале! Поход Курбского, как известно, относится к 1499 году. И только через четыреста лет были впервые открыты ледники на Урале.
О князе Курбском никто, конечно, не помнит ни на Печоре, ни в Саранпауле. А вот исследователь Севера А. М. Сибиряков надолго запомнился местному населению.
В зимние месяцы 1918/19 года Сибиряковская дорога помогла отряду красногвардейцев совершить героический рейд через Урал. Отважный отряд с боем ворвался в Саранпауль и отбил у белогвардейцев захваченный ими хлеб, предназначавшийся для голодающих печорского края.
По этой-то дороге — вернее по тому, что от нее осталось,— и продвигались мы сейчас.
Тропа внезапно оборвалась, уперлась в небольшое болото. Осторожно повели коней по его краю: в центре был опасный зыбун. Все же на выходе из болота пристяжной конь, привязанный к хвосту моего верхового, погряз в трясине по самое брюхо.
Конь подо мной рванул вперед, изо всех сил потянул застрявшую пристяжную. Я увидел за собой перекошенную морду и дико вытаращенные глаза несчастного животного. Подбежал Николай и взмахом ножа отхватил половину хвоста моему коню. Не дал задушить пристяжного.
Развьючили тонувшую лошадь. Облегченная, она сама вырвалась из трясины. Проводник заметил наши с Валерием растерянные лица, сказал:
— Это только первое болото. А дальше-то их будет сколько!..
— Сколько?
— Пять ли, шесть ли — не помню...
Теперь Сибиряковская дорога широкой просекой тянулась по высокоствольной тайге. Через ручьи кое-где были перекинуты бревенчатые мосты, уже совсем сгнившие. Просека вскоре вывела к реке. Заморосил мелкий дождь. Пахнуло медовым ароматом расцветшей черемухи.
— Что это?..— удивленно смотрел на реку Валерий.— Зима вернулась!..
В воздухе парили снежинки. На зеленой траве, на распустившихся купавах, на расцветшей княженике — всюду хлопья снега. Живописные белые комья украшали листву рябин, берез, ветви елей. Июньская тайга покрылась зимним пухом, от которого совсем недавно освободилась.
Снег растаял только к полудню. Мы могли продолжать свой путь. По сторонам тропы цвели омытые снегом брусника, черника, морошка.
Собака то и дело спугивала с гнезд глухарок. По семь пестреньких яиц, величиной с куриное, лежало в неглубоких, мягко выстланных ямках. Пес оказался большим лакомкой.
Пришлось отгонять его от гнезд.
Двигаемся молча. Лишь спугнутые с гнезд птицы заставляют нас заговорить. Очередное молчание нарушил комический случай. Моя верховая лошадь прыгнула через лежащее поперек тропы дерево. Пристяжная с вьюками в этот момент уперлась копытами — я камнем скатился с коня на землю. На весь лес раздался хохот двух парней.
Тепло. Ожили комары. Крупные, породистые. И звук издают не гнусавый, тоненький, а громкий, почти как у шмеля. Подлетает, думаешь — пчела. Вспомнились слова Э. К. Гофмана: «Приятно жить в горах, но комары, комары!.. Они уничтожили всю прелесть этой жизни!..»
Я вижу: комары ползают по шляпе Валерия, по складкам его одежды, на руках. Он нервно давит их своей мощной ладонью.
— Гады! Кто вас только выдумал!..
Едем долго. Заметно холодает. Мерзнут руки и ноги. Часто идем пешком, чтобы согреться. Под сапогами хрустит трава: замерзла.
Сегодня ночью в горах выпадет снег,— объявляет проводник. Назавтра вышли к гигантскому болоту, увидели Саблю.
— Ух как ее припудрило! — удивился Валерий.
— Я же говорил,— напомнил Николай.
Хребет был виден весь, от края до края. Его острые пики и гребни сверкали свежевыпавшим снегом. Отсюда начинался самый трудный участок дороги к Сабле. Большие топи находятся именно здесь. Десятками километров тянутся они вдоль хребта.
Белая ночь подарила нам здесь свои таинства, которые скрыты темнотой в наших средних широтах. Я видел изумительную акварель ночной печорской природы: острые пики темных елей на фоне полыхающего огнем северного неба, а под ними бесконечные белые поля пушицы — отвратительные для верховой езды болота с гиблыми топями, но для глаза художника — ни с чем не сравнимые картины сурового, но прекрасного Севера.
Солнце нарушало привычное понятие о странах света. К ночи оно касалось горизонта строго на севере, а не на западе, как мы привыкли видеть. Незаметно пряталось там под горизонтом, ничего не изменив в освещении, какое-то время кралось за кромкой земли. Вскоре выкатывалось оттуда переливающимся золотым диском, словно искупалось, обмылось в невидимом океане. И поднималось над землей обновленным, молодым и сияющим.
Я посмотрел на часы: два ночи!
Подножие Сабли стало ближе. Стена хребта была изрезана белыми полосами — глубокими логами, заполненными снегом. Весь горный массив опоясывался нежно-зеленым ожерельем только что распустившихся лиственниц. Среди лиственничных рощ зеленели предгорные луговины. Кони жадно скусывали сочные стебли молодого травостоя.
— Когда придем к леднику? — беспокоился Валерий.
— Сегодня будем обязательно,— отвечает проводник. Последний переход всегда особо значителен для путешественников.
Кому не радостен желанный приход к цели!
Аранецкий перевал наполовину еще завален снегом. Дорога почти не видна. Выбежит тропинка из-под одной снежной поляны и снова юркнет под другую.
Возле Аранецкого перевала
Наконец копыта застучали по каменному грунту. Сверкнула водная гладь озер в центре седловины. С двух сторон ее стиснули горные громады — Аранецкие Ворота. Вышли к шумному потоку — в тесном каньончике клокотала речка, вытекающая из перевальных озер. По ее берегу спустились в долину другой речки, называемой Седью. Она протекает уже на восточной стороне Саблинского массива.
Проводник сворачивает коня с Сибиряковской дороги в тайгу, что-то высматривает по сторонам. Поворачивается в седле, говорит мне:
— Тут старая оленья дорога должна быть... Заросла вся!..
Путь преградил бурный ручей. Откуда-то сверху, где темнели закутанные в облака зазубрины Сабли, он спускался по камням, как по ступенькам. Нежно-голубая вода клокотала, пенилась, старательно омывала валуны, устилающие русло.
За ручьем проводник направил коня круто в гору. Еловый лес сменился светлым лиственничником. Главный шпиль Сабли острой башней темнел над деревьями. Перед гигантским валом морены Николай слез с коня.
— Пришли, начальник! Здесь жить будем!..
С удовольствием сползли с седел. Коням — вольный выпас надолго. Нам — любое место для палатки.
Солнце скрылось за шпиль горы и веером разбросало яркие лучи по небу. Мощное облако зацепилось за острие вершины и растянулось от него вверх, как дым из жерла вулкана.
Такой картиной встретила нас Сабля.
