Книги >
Игорь ШАКИНКО
НЕВЬЯНСКАЯ БАШНЯ
Вояж бригадира Беэра
Между тем Андрей Беэр отправился в дальний путь за четыре тысячи верст. На Кунгура и Екатеринбурга он письмами извещал Акинфия Демидова об увиденном, расхваливал порядки на его заводах, хулил других горнопромышленников, с которыми невьянский владыка находился в ссоре. В Кабинет же, между прочим, сообщил, что в 70 верстах от Екатеринбурга, на землях, приписанных к Невьянскому заводу, «усмотрел несколько сот шурфов», в которых добывали самоцветные камня. Чем именно еще занимался Беэр на Урале, не совсем понятно, до Колыванского завода Беэр добрался уже в январе 1745 года и оказался во втором, после уральского, горном царстве, простиравшемся на 400 верст с севера на юг и 200 верст с запада на восток. Кроме крестьян здесь на демидовских рудниках и заводах работало около пяти тысяч мастеровых и работных людей. Имелись свои крепости (вернее, заводы-крепости), пушки, солдаты... В это демидовское царство, по признаниям, полученным от императрицы, запрещалось проникать кому бы то ни было.
Сам Беэр не старался выявить колыванские секреты Демидова. Даже наоборот: пытался скрыть их. Но в апреле 1745 года в колыванскую контору пришли 15 вопросных пунктов, которыми Кабинет пытался выяснить, что же представляет из себя алтайское горное хозяйство Акинфия Демидова: сколько работает на рудниках и заводах мастеровых и работных людей, сколько добывалось руды, сколько и каких выплавлялось металлов и так далее.
Из заводской конторы ответили, что все это «показать не почему, ибо многие прежних годов книги и ведомости и прочие дела бывшими управителями и прикащиками для щетов и справок забраны и увезены к самому господину нашему в невьянскую заводскую контору».
Уже 28 февраля Беэр доносил в Кабинет, что Змеиная гора, «на которой штейгермейстер Филипп Трегер изыскал золотую руду и Ея Императорскому Величеству объявил, мною осматривана, и начал ширфовать и шахтою действительною работою проходить, из которой тогда несколько пуд руды достато и через малые плавки пробы чинены, которая руда содержит в себе неравно золота и серебра...».
А 11 июня уже лично императрице Елизавете Петровне Беэр рапортовал, что выплавлено серебра 6 пудов 9 фунтов 69 золотников, которое содержит в себе по малой пробе золота три фунта»
К концу 1745 года дошел до столицы отправленный Беэром караван, в котором привезли 44 пуда 32 фунта 23 золотника серебра, а в нем по пробам имелось 12 фунтов 32 золотника 33 доли золота. Вот это-то золотистое серебро, которое можно назвать демидовским, и употребили на изготовление раки для мощей Александра Невского... Сам Беэр осенью тоже выехал в столицу, но на пути задержался на Невьянском заводе, где оставил гиттенфервальтера Улиха «для некоторого порученного ему от меня Ея Императорского величества дела причем снабдил Улиха какой- то секретной инструкцией.
Как выяснилось из других документов, это секретное дело заключалось в переплавке привезенных с Колывани 246 пудов черновой меди и выплавке из нее серебра. Отделить же серебро можно было только в особых, специальных печах. Значит, на Невьянском заводе такие печи имелись, хотя Акинфий Демидов об этом в своих отчетах не сообщал. Беэр, которому, очевидно, Акинфий Никитич поручил скрыть все его секретные дела, опасался, что Улих может проговориться о потайных плавильных печах для отделения серебра, а потому принял меры, чтобы не допустить его приезда в Петербург. И в этом Беэр надеялся на барона Черкасова, который тоже был в заговоре с Демидовым.
Об этом свидетельствует записка Беэра, поданная кабинет секретарю: «Ежели соизволено будет от Кабинета Ея Императорского Величества послать к обретающемуся в Екатеринбурге или на Невьянских заводах, оставленному бригадиром Беэром для очищения выплавленной на Колыванском заводе черной меди, из 246 п., и вынутия из нея серебра, гиттенфервальтеру Улиху указ с нарочным курьером, то написать в том указе следующее: ежели он, Улих, медь черную перечистил и серебро из нея отделил, то прислал бы оное серебро с тем курьером в С.-Петербург при письменном извещении, а Улиху самому оставаться на месте. Ежели же паче чаяния, Улих из Екатеринбурга выехал, и тот курьер повстречается с ним по дороге, то Улих все-таки должен отдать серебро курьеру, а сам должен следовать в Москву и там ждать прибытия туда бригадира Беэра, а в С.-Петербург не ездить».
Информация, изобличающая Акинфия Демидова в тайных, незаконных делах, до столицы не дошла. По крайней мере, не дошла до недоброжелателей невьянского магната. Кстати, эта утайка демидовских секретов продолжалась и после смерти Акинфия Никитича.
Смерть Акинфия Демидова (он внезапно умер в пути из Тулы на Невьянский завод 5 августа 1745 года) нарушила планы заговорщиков. Я не оговорился. Это один из самых авантюрных заговоров Х V III века.
Акинфий Демидов к началу 1744 года понял, что сохранить в совершенном секрете тайную добычу серебра и золота в столь обширных масштабах ему не удастся. И он задумал грандиозную авантюру, осуществить которую ему помешала смерть. В кабинет-секретаре бароне Черкасове и императрице Елизавете Петровне он нашел компаньонов и высоких покровителей. Кабинет Ея величества того времени учреждение хитрое: он ведал личной перепиской (не интимной, конечно) императрицы и личным хозяйством царской семьи (дворцами, усадьбами, землями, заводами). Это, собственно, была канцелярия частного лица, но этим частным лицом являлась самодержавная императрица всея России. Кабинет был секретным, тайным, его дела никто не смел контролировать. Так что тайный кабинет-секретарь мог стать выгодным компаньоном и совладельцем серебряных и золотых рудников. Поскольку фактическое управление осталось бы в руках Акинфия Демидова, а Беар стал одним из его послушных управляющих, то горный магнат, даже делись барышами с кабинет-секретарем и императрицей, внакладе не остался бы.
Но Акинфий внезапно скончался. И барон Черкасов растерялся: что же теперь делать с серебряными и золотыми рудниками? Почти два года после смерти Демидова не принималось никакого решения. И только в мае 1747 года появились три именных указа, собственноручно написанные Елизаветой Петровной. Первый указ от 9 мая, адресованный бригадиру Беэру, повелевал ему снова вы ехать на Алтай и заводы покойного Акинфия Демидова на Иртыше и Оби реках со всеми строениями, рудами, пушками и мелким ружьем, и с мастеровыми людьми, собственными его, Демидова, и с приписными крестьянами взять на Нас, и оным строениям и рудам сделать опись и оценку, что стоят, что должно будет наследникам его заплатить из Нашей казны…»
Два других майских указа адресованы были сенату и Берг коллегии. В них речь шла о приписке к бывшим демидовским заводам новых крестьянских слобод и о посылке на Алтай специалистов, мастеровых и чиновников. Ни в одном из указов и речи не было о каком-либо расследовании тайных деяний Акинфия Демидова, хотя оснований для этого имелось предостаточно. Через двадцать лет с удивлением будет вопрошать об этом генерал Веймарн, которому Екатерина II поручила исследовать алтайские заводы.
Удивляться же Веймарн будет тому, что при самом взятии оных заводов от Демидова в казенное содержание немало испытаемо и исследовано не было: с которого именно времени Демидов сперва наперво о нахождении в тамошних рудах серебра уведомился и не пользовался ли он, с которого времени и в каком количестве выплавкою того серебра. Но о сем нужном исследовании, однако, елико из дел оказывается, немало не поминается (?) и так забвению предано...»
На этот вопрос Веймарна я постараюсь ответить в дальнейшем своем повествовании. А пока о том, что же получил Кабинет от бывших демидовских рудников.
Современники стали поговаривать о том, что для России наступил серебряный век. И это, пожалуй, не преувеличение. В начале царствования Екатерины II Веймарн, тщательно изучивший состояние Колывано-Воскресенских рудников и заводов, восторженно сообщал императрице, что «не только в Российской империи, но и во всей Европе в рассуждении изобилия и богатств оных руд» алтайские рудники «бессомненно из всех рудокопных мест богатейшими почтены быть...». Аккуратный и дотошный генерал пришел к этому выводу, когда, оперируя цифрами, проанализировал состояние самых крупных в мире серебряных коней. В огромнейшем отчете, преподнесенном императрице Екатерине II, Веймарн показал, что ни «американские славные чилийские», ни норвежские, ни австрийские, ни саксонские серебряные рудники «нимало не сравнятся» с великим богатством подземных сокровища алтайских недр. В екатерининское время колыванские караваны стали привозить с бывших демидовских рудников свыше тысячи пудов серебра в год и несколько десятков пудов золота.
Теперь Екатерина II могла быть очень щедрой к своим фаворитам. В бумагах Кабинета е. и. в. мне попался высочайший рескрипт от 6 октября 1767 года о выдаче Григорию Орлову «пожалованных ему на имянины из колыванского серебра или золота 100 000 рублей». Колыванское же серебро пошло и на знаменитый серебряный сервиз Орлова, состоящий из 3275 предметов.
Но все это было потом, во второй половине ХУII I века, когда история алтайских рудников состояла больше из статистики, чем из событий и происшествий. А перед этим была другая, потаенная история поисков и открытия алтайского серебра. Ее страницы долгое время оставались непрочитанными. Почти никто не знал ничего достоверного об этом важном событии века. И все-таки оно отражено в легендах о Невьянской башне, хотя и в полуфантастической форме. Но недаром говорят, что нет дыма без огня...
