Книги >
Игорь ШАКИНКО
НЕВЬЯНСКАЯ БАШНЯ
Покровители и меценаты
При Петре начала складываться полуофициальная система фаворитизма, которая расцвела при Екатерине II. Покровительствовали не тайно (кроме тайных дел, конечно), а открыто. Покровительство «сильных» выпрашивали даже в официальных письмах.
Удачный фавор одна из причин успехов железного дела Демидовых. Покровителей у Никиты Демидова было много, и разных. И таких, кто искренно «болел» за железные и медные заводы, и таких, кто покровительствовал с личной выгодой для себя, вымогая за помощь взятки. Расходы на взятки наверняка составляли солидную долю в себестоимости демидовского металла.
Главный покровитель Демидова, сам царь Петр, заметивший высокое искусство молодого тульского кузнеца. Но до бога высоко, до царя далеко. Да и не будешь обращаться к царю слишком часто с повседневными заботами.
Другими покровителями стали ближайшие соратники Петра. Одним из первых стал помогать невьянскому магнату Никита Моисеевич Зотов — фигура любопытная и странная. Больше всего он известен как князь-папа Всешутейного и всепьянейшего собора, как один из заводил и участников грубых шуток и забав. Историк Л. Н. Семенова считает, что «во Всешутейном соборе действовали пьяницы, обжоры, шуты и дураки. Никита Зотов стал их главою благодаря своему умению пить. Члены Всешутейного собора проводили время в беспробудном пьянстве...» Шут и пьяница — что с него взять. Ан нет. Если присмотреться к Зотову повнимательнее, то можно увидеть, что шутом и пьяницей он часто просто притворялся. А всерьез он заведовал личной канцелярией царя, занимал особое положение в Сенате и другие важные должности. И когда требовало дело, не только сам не пил, но останавливал других членов Всешутейного собора. И даже довольно резко, хотя в шутливой форме, выговаривал самому царю. Так, в феврале 1699 года Никита Зотов писал Петру:
«Зело удивляемси вашей дерзости, что изгнанпую нашу рабыню, то есть масленицу, за товарыща приняли, не взяв у нас о том свободы; только ведайте: есть при ней иные товарыщи — Ивашка (пьянство.— И.Ш.) и Еремка (распутство.— И.Ш.) и вы от них опаситесь, чтоб они вас от дела не отволокли... масленицу и товарыщев ея отлучите: понеже при трудех такие товарыщи не потребны…».
После отмены патриаршества князь-папа получил также титул всешутейного патриарха. И теперь, когда Зотов ехал на лошади во главе многолюдной процессии, стремя ему держал сам царь. Это было показное уважение. Но было и другое — истинное уважение я доверие Петра к своему бывшему первому домашнему учителю. К слову Зотова Петр всерьез и даже почтительно прислушивался. Никита Моисеевич — один из немногих, кто «имел право» говорить царю то, что он думает. Он никого не боялся. И даже Меншикова, находившегося в зените славы, дерзко обличал на пирах, называл в глаза первого царского фаворита вором и мошенником.
При своих отлучках Петр нередко доверял Зотову решать самому многие дела. Кстати, главный указ о заведении Невьянского завода написал в отсутствие царя как раз Никита Зотов. «В 207 (1699) апреля 23 числа по именному великого государя указу и по выписке за пометою дьяка Никиты Зотова велено в Верхотурском уезде на реках Тагиле и Нейве, где сыскана железная руда, завесть вновь железные заводы...» Кстати, временем появлении этого указа часто датировали начало строительства Невьянского завода. Никиту Зотова и Никиту Демидова долгие годы связывали деловые и дружеские отношения. Через Зотова Демидов мог влиять на царя. Может быть, с этим влиянием и связано такое обилие именных царских указов о демидовских заводах.
Вторым покровителем можно считать думного дьяка Андрея Андреевича Виниуса (1641—1717) сына голландца А. Д. Виниуса, построившего под Тулой первый железный завод. Сын получил от отца немалый опыт в горных и заводских делах. Блестящий эрудит во многих науках и искусствах, он побывал в Лондоне, Амстердаме, Мадриде, Париже, собрал уникальную библиотеку и богатейшие коллекции. Князь Б. Куракин, который редко о ком-либо отзывался доброжелательно, называл его «человеком умным и состояния доброго».
Было у Виниуса еще одно увлечение. Долгие годы он изучал Сибирь и ее богатства. Собрал обширнейшую информацию об Урале и Сибири. К 1667 году он составил географический труд «Описание расстояния столиц, нарочитых градов, славных государств к земель... и иных принадлежащих к тому описаний Российского государства...», а также вычертил одну из первых карт Сибири. «Как по технике своей, так особенно по своему содержанию,— писал профессор А. И. Андреев,— карта Виниуса стоит неизмеримо выше других современных русских чертежей Сибири...»
С 1695 по 1703 год Виниус управлял Сибирским приказом, и рождение первых уральских заводов связано имен но с ним. Последние годы Х VII века он буквально атаковал Петра, даже когда тот путешествовал по Европе, письмами о поисках железных руд в Верхотурском уезде, о горных заводах, о мастерах. Едва верхотурский воевода известил Виниуса, «в которых местах камень магнит и железная добрая руда есть», и прислал образцы руд, как он 7 апреля 1697 года сообщает Петру, находящемуся за границей, что сыскали «зело добрую руду из магнита, железную, и такова, что... лучше быть невозможно». И тут же заводит речь о строительстве как можно быстрее заводов. «Наипаче болит сердце, что иноземцы высокою ценою продав свейское железо и побрав деньги, за рубеж поехали, а наше сибирское многим свейского лучше».
На следующий год глава Сибирского приказа высылает Петру, опять же за границу, чертеж рудных мест на Урале с указанием лесов и рек, по которым можно сплавлять железо будущих уральских заводов. Вернувшись в Москву, Петр издает указ, в котором на основании «выписок» Виниуса повелевает строить заводы на Урале и излагает первую программу становления уральской металлургии.
Почти с самого начала к осуществлению своих замыслов Андрей Виниус привлекает Никиту Демидова. Первую железную руду 5 марта 1697 года дали для испытания тульскому кузнецу Демидову, который переплавил руду и, сделав из полученного железа две фузеи, заявил:
«Железо самое доброе, не плоше свицкого, а к оружейному делу лутче свицкого».
Первое железо, присланное с Невьянского завода в начале 1702 года, испытал один из мастеров Тульского завода Демидова. А через несколько дней уже сам Никита Демидов вел в Сибирском приказе переговоры с Виниусом о передаче ему казенного завода на Нейве. Это челобитье глава Сибирского приказа горячо поддержал, и уже 4 марта 1702 года появился указ:
«В нынешнем 1702-м году февраля в 10 день бил челом великому государю, а в Сибирском приказе перед думным дьяком Андреем Андреевичем Виниусом... туленин оружейного и железного дела мастер Никита Демидов» и просил отпустить его в Сибирь и отдать Верхотурский железный завод. И «великий государь... указал Верхотурские железные заводы на Нейве реке, и буде приищет по той и иных реках... заводы отдать ему, Никите...».
Скорость, с которой решилось столь важное дело, удивительна. Всего за три недели! Причем были тщательно и детально обдуманы, обговорены, обсчитаны довольно сложные условия передачи. Виниус шел на риск, очевидно, потому, что верил в Никиту Демидова. И в то же время глава Сибирского приказа понимал сложность становления железного дела в новых и столь отдаленных местах. Без такого понимания и помощи Виниуса Демидовы едва ли так скоро и основательно прижились бы на Урале.
Уже летом 1702 года Виниус выезжает из Москвы в Сибирь «для досмотру новопостроенных железных заводов». После обстоятельного осмотра рудных мест, где вскоре построят Уктусский и Алапаевский заводы, посещения Каменского завода и поездки в Тобольск Виниус в ноябре появляется на Невьянском заводе.
А дела там у Никиты и Акинфия были плохи, о чем Андрей Андреевич сделал выразительную запись: «...те Невьянские заводы, которые построены в таких доброугодных местах и великому государю стали во многие тысячи рублей, учали приходить в крайний упадок и разорение».
Виниус выясняет вместе с Демидовыми причины такого «разорения». В итоге появляется знаменитая «Память Никите Демидову» - программный документ, в котором горячая заинтересованность сочетается с профессиональной компетентностью.
В начале декабря Виниус еще обсуждает с Демидовыми заводские дела. А уже «в 1703 году генваря в 9 день великий государь, слушав доношения о сибирских железных заводах», указал... И далее в петровском указе на основе «Памяти» излагаются решения основных нужд Невьянского завода.
Хорошо покровительствовал Виниус Никите Демидову! Но очень скоро это покровительство кончилось — Виниус попал в опалу и в июне 1703 года был снят с должности главы Сибирского приказа. Причина опалы не совсем ясна. Петру донесли, что старик Виниус нечист на руку, и, очевидно, царь поручил разобраться в том Меншикову. Виниус, почуствовав угрозу, приехал к Александру Даниловичу с подарками и с просьбой заступиться. Алексашка поступил подло. Подарки принял и обещал свое заступничество перед царем и даже показал свое письмо Петру, где сообщалось, что Виниус во всем оправдался. Но царь получил другое письмо, где Меншиков писал, что старик выкручивался, но оправдаться ни в чем не мог. Петр разгневался и отстранил 65-летнего Виниуса от дел. Так сошел со сцены зачинатель уральской металлургии. После него два года Сибирский приказ возглавлял Федор Юрьевич Ромодановский, одновременно руководивший страшным Преображенским приказом, наводившим на всех ужас. Князь Б.И. Куракин так записал свое мнение о Ромодановском: «Сей князь был характеру партикулярного. Собою видом, как монстра, правом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян во все дни, но его величеству верной так был, что никто другой». Ромодановский больше времени проводил в застенках Преображенского, чем занимался горными делами. Но наверное, знакомство с ним принесло Демидовым немалую пользу.
С 1706 года Сибирский приказ возглавил князь М.П. Гагарин. Одновременно он являлся и московским комендантом. Через несколько лет стал первым губернатором Сибири. Матвей Петрович Гагарин — фигура колоритная. Недаром его называли «сибирским Меншиковым». Умен, энергичен, честолюбив. Даже чрезмерно честолюбив и властолюбив. Это его и погубило.
В биографии его много умолчаний и пробелов. Хотя и сохранилось огромное следственное дело, но главные причины розыска покрыты туманом. Современники говорят об этом какими-то намеками, явно что-то скрывая.
Сибирь Гагарин знал издавна. Стольник при царском дворе, он в 1691 году становится товарищем иркутского воеводы — своего родного брата Ивана Петровича, а в 1693 году воеводой в Нерчинске. В это же время в Якутске воеводил их двоюродный брат, Иван Михайлович Гагарин. Братья-воеводы обогащались, как могли, и, видимо, до того нагло занимались контрабандной торговлей с Китаем, что об этом довольно скоро узнали в Москве.
На шесть лет, с 1695 по 1701 год, Матвей Петрович куда-то пропадает и чем занимается, неизвестно. Розыска ему, видно, удалось избежать, потому как царский гнев его не коснулся. Петр дает ему разные поручения и даже назначает комендантом Москвы, а затем доверяет и все сибирские дела. Официальное звание сибирского губернатора Гагарин получил в марте 1711 года.
Сибирские деяния Матвея Гагарина самого разного свойства. След в Сибири он оставил заметный. Строительство Тобольского кремля — заслуга первого губернатора. Этот памятник возник благодаря его энергии, покровительству талантливым строителям, в том числе и Семену Ремезову, который при Гагарине по-новому раскрыл свои дарования зодчего и живописца.
Князь Матвей Петрович любил меценатствовать, правда, не без пользы для себя. Пленных шведов Гагарин не стал рассылать по всей Сибири, а около тысячи сосредоточил в Тобольске и помогал им «всем, чем мог», как отмечал современник. Упоминают о 15 тысячах рублей, которые якобы сибирский губернатор истратил на помощь шведам. Среди пленных находилось немало специалистов. Одни построили в Тобольском кремле каменное казначейство (реятерею), живописно перекинутое через Прямской взвоз и до сих пор называемое Шведской палатой. Другие шведы работали рудознатцами, оружейниками, кузнецами, ювелирами, живописцами... По заказу губернатора они готовили для него серебряные сервизы, гранили драгоценные камни, точили из мамонтовой кости табакерки.
Очевидно, по просьбе одного из Демидовых Гагарин без ведома центральных властей передал более сотни шведов на Невьянский завод, где они поселились в особой слободе.
Демидовы нашли в сибирском губернаторе нового покровителя. Их связывали с Гагариным какие-то тайные дела, о которых почти ничего неизвестно. Лишь иногда архивные документы намекают на эти связи.
Так, в 1712 году один из фискалов донес, что на Москве-реке, около села Бронница, лежит караванный груз — утаенное Никитой Демидовым от казны железо. На допросе в сенате Никита Демидович показал, что «сложенное у села Бронница... железо состоит из чугунных половых одноаршинновых досок, счетом 2700, и те чугунные доски отлиты у него на Невьянском заводе но приказом сибирского генерал-губернатора и для него привезены...»
И еще такая деталь. Когда в 1717 году один из князей Долгоруких начал в Тобольске следствие по доносам на Матвея Гагарина, то он свернул розыск, так как получил взятку не только от сибирского губернатора, но и от Никиты Демидова — и деньгами, и кровельным железом. О взятке той прознали, но дело было занято. И у Демидова, и тем более у Гагарина имелись в столице сильные покровители. Дочь Матвея Петровича была за мужем за сыном великого канцлера Головкина, а сын женат на дочери вице-канцлера Шафирова.
И Гагарину, и Демидовым покровительствовал также Александр Меншиков. И не только он. Вот какие, на пример, слухи ходили в то время. Доносы на Гагарина следовали один за другим. Петр велел одному заслуженному полковнику исследовать на месте справедливость доноса, расспросить жителей сибирских о поступках их губернатора и, если он окажется виновным, запечатать все его бумаги, привезти их в Петербург. Князь Меншиков уговорил царицу Екатерину, чтобы она присоветовала полковнику сокрыть от государя все неисправности, какие окажутся в Сибири. Полковник обещал Екатерине выполнить ее просьбу и, вернувшись из Тобольска, уверил Петра, что в Сибири все довольны губернатором. Царь прознал про сговор и казнил любимого полковника, поцеловав при этом его раны, полученные в сражениях. Эти легендарные слухи не далеки от истины. Долгое время князь Гагарин, несмотря на многочисленные доносы, ускользал от наказания. И все-таки кончил свою жизнь на виселице после колесования. Но здесь есть одна странность. Об обвинениях, которые были предъявлены сибирскому губернатору, говорили по-разному.
В «Сибирской летописи» Черепанова записано, что Гагарина наказали «за непорядочные его поступки, которые он производил в Тобольске и тратил государеву казну на пустые и запойные свои забавы...». Обвиняли Гагарина, конечно, во взятках, в махинациях, в торговле с Китаем и многих других. Но главной причиной его жестокой и мучительной казни почти никто не называл, а если упоминал, то намеками.
Князь Матвей Петрович, без сомнения, обогатился в Сибири. И современники, кажется, не преувеличивали, когда сообщали, что за обедом ему подавали кушанья на пятидесяти серебряных блюдах, что его карета окована серебром, а лошади подкованы золотыми и серебряными подковами. Его губернаторский дворец в Тобольске расписывали и украшали картинами девять местных и три приезжих художника. Среди них был и Семен Ремезов с сыном и племянником, которые писали «картины живописным письмом в губернаторский дом» в 1713 году. Жаль, что эти картины сгорели вместе с домом, и мы ничего не знаем об их сюжетах.
Роскошнейший особняк построил Гагарин на Тверской улице в Москве. Внутренние стены гагаринского дворца сделаны зеркальными, а на потолках — огромные бассейны-аквариумы, в которых плавали экзотические рыбы.
Всего шесть лет прослужил князь в Сибири, но не было в России другого губернатора, который бы забрал в свои руки столько власти. Недаром швед Страленберг, живший тогда в Тобольске, решил, что царь Петр отдал князю Сибирь «в аренду». Когда Страленберг, усердно занимавшийся географией и историей Сибири, составил карту Сибири и хотел отослать ее «в Россию» для гравировки, то Гагарин отобрал карту и запретил сообщать о ней кому бы то ни было. Это своеволие швед объяснил тем, что «этот князь имел Сибирь в аренде и мог по своему усмотрению здесь хозяйничать, а я в карте указал много подробностей и места, где можно найти минералы и т. п., то он не захотел, чтобы подобное стало бы известно императору».
Еще об одном «устройстве» Гагарина упоминает Страленберг в своих записках. С помощью этого «устройства» сибирский губернатор задерживал устные и письменные донесения из Сибири. Для этого он все дороги между Россией и Сибирью закрыл хорошими караулами, запрещал путешественникам под угрозою смерти следовать по тем дорогам и оставил открытым только Верхотурский проход, где он поставил одного из своих близких родственников, как верного исполнителя своих приказаний..., который старательно наблюдал, чтобы никто без паспорта губернатора и его письма к должностным лицам не проезжал.
Если же тот или другой честный русский человек возражал против этого, его отправляли в самую отдаленную провинцию и нельзя было узнать, куда он делся...».
Никто до времени не догадывался об истинных замыслах князя Гагарина. Трудно сказать, с кем именно оп де лился этими замыслами. С кем-то должен был делиться — без помощников такого не осуществить. Но первое время эти сообщники помалкивали, и о гагаринских намерениях в Петербурге догадывались смутно. Но все-таки догадывались. И когда сибирский губернатор под видом поисков золота запросил о присылке под свое начало несколько полков с оружием, то солдат Петр прислал, но под команду Гагарина не отдал. Затем Петр все-таки прознал про замыслы князя что-то определенное, вызвал его в Петербург, а в Тобольск послал солидную комиссию из доверенных гвардейских офицеров. Но говорить вслух об этом запрещалось.
И сегодня можно посмотреть сотни листов следственного дела о Гагарине и не найти там главного. Опрошены десятки, сотни свидетелей и сообщников губернатора, вскрыто множество хищений и злоупотреблений властью, но все это мелочи по сравнению с главными преступными замыслами Гагарина. Но, повторяю, об этом или молчат или говорят намеками. И только один раз Татищев скажет более определенно.
«...В 1714 году князь Матвей Гагарин о искании в Бухарии золота весьма иное и подобное Мазепину предприятие намерение имел, чтоб токмо у государя полки и ружье выманить. Но и тому не удалось, ибо вскоре по исследовании виселицею награжден».
Итак, Гагарин имел «подобное Мазепину предприятию намерение». Да, князь собирался отделять Сибирскую «Украйну» от России и превратить Сибирь в самостоятельное царство. Ему было мало того, что он имеет здесь почти бесконтрольную власть, что от имени русского царя воевода в Тобольске на копии царского тропа принимает восточных послов. Ему хочется большего, неистовое честолюбие сжигает его, не дает покоя.
Знали ли Никита Демидов и его сын Акинфий об этих замыслах князя Гагарина? Возможно, кое-что и знали, ведь у них в Тобольске было не мало осведомителей и доносчиков, которые извещали обо всем, что творится и задумывается среди тобольских правителей. Если знали, то едва ля относились к таким замыслам одобрительно: вряд ли бы их устроило, чтобы высшая власть находилась рядом, под боком.
Петр узнает что-то достоверное о замыслах Гагарина одновременно с раскрытием заговора царевича Алексея, и это обострило подозрительность царя и его решимость действовать беспощадно. Но осторожно. Он вызывает Гагарина из Тобольска якобы для суда над царевичем Алексеем и его сообщниками. Гагарин вместе с другими сенаторами и генералитетом ставит свою подпись под смертным приговором царевичу, а через несколько дней его заключают в темницу Адмиралтейства. Два года идет розыск в Петербурге. Одновременно в Тобольске начинается третье следствие. В январе 1719 года Петр посылает туда новую комиссию во главе с гвардии майором Лихаревым: «Ехать тебе в Сибирь и там разыскать о худых поступках бывшего губернатора Гагарина». Лихарев еще не начал розыск, но судьба князя была уже решена, ибо в инструкции Лихареву значится: «Его царское величество изволило приказать о нем, Гагарине, сказан в городех Сибирской губернии, что он, Гагарин, плут и недобрый человек, и в Сибири уже ему губернатором не быть...»
И в то же время преступления Гагарина как бы умаляются. Распространяется странная версия, которая отражена в записках голштинского резидента в России графа Басеевича:
«Вскоре последовала казнь князя Гагарина, наместника Сибирского. Заподозренный и обвиненный в обогащении себя в ущерб казне государя, он уже около двух лет томился в темницах Адмиралтейства. Царь уважал его за многие прекрасные качества... Не желая подвергать его всей строгости законов, царь постоянно отсрочивал его казнь и для отмены ея не требовал от него ничего, кроме откровенного во всем сознания. Под этим условием, еще накануне его смерти, он предлагал ему возвращение ему имущества и должностей. Но несчастный князь, против которого говорили показания его собственного сына и который выдержал уже несколько пыток кнутом, ни в чем не сознавшись, поставил себе за честь явиться перед виселицею с гордым видом в нетрепетным челом. Царь велел устроить ее перед домом, в котором собирался сенат, полагая, что преступления и упорство виновного должны подавить к нему сочувствие в душе людей ему близких. Поэтому те из сенаторов, которые были в родстве с князем, не осмелились отказаться от обязанности присутствовать при его смерти. Они должны были не только скрывать свои чувства при виде этого печального зрелища, но даже обедать с царем и весело пить по обыкновению...»
Но историк С.М. Соловьев нашел в архиве повинное письмо князя Гагарина, которое говорит как раз о другом. Вот это письмо:
«Припадая к ногам вашего величества, прошу милосердия и помилования ко мне погибающему: разыскивают много и взыскивают на мне управления во время ведения моего Сибирской губернии и покупки алмазных вещей и алмазов, что я чинил все не по приказному обыкновению. И я раб ваш, приношу вину свою перед вашим величеством, яко пред самим богом, что правил Сибирскую губернию и делал многие дела просто непорядочно и не приказным поведением, також многие подносы и подарки в почесть и от дел принимал и раздачи иные чинял, что я не надлежало, и в том погрешил пред вашим величеством и никакого ли в чем оправдания, кроме винности своей, принести вашему величеству не могу, но со слезами прошу у вашего величества помилования для милости всевышнего к вашему величеству: сотвори надо мною многобедным милосердие, чтоб я отпущен был в монастырь для пропитания, где б мог окончить живот свой, а за преступление мое на движимом и недвижимом моем имении да будет воля вашего величества».
Петр не помиловал князя Гагарина. Более того. Весной 1721 года его повесили напротив Юстиц-коллегии, а затем мертвое тело перевесили на новую обширную площадь, где Петр устроил нечто вроде музея под открытым небом: здесь стояли высокие шесты, на которые воткнули головы казненных преступников из сенаторов и других крупных чинов. Но даже и тут Гагарин занял особое место: его снова повесили на специальной высокой виселице для всеобщего обозрения. Так мертвый Гагарин провисел около года. Петр собирался отправить его тело в Сибирь и показывать по городам, но, видимо, из-за разложения трупа отказался от этой затеи.
Еще многие годы вспоминалось преступления Гагарина в разных царских уездах. Требуя от своих подданных «чинить» все дела только по указам, Петр грозил: «Буде же кто сей наш указ преступит под какою отговоркою ни есть, следуя правилам Гагариновым, тот, яко нарушитель прав государственных и противник власти, казнен будет смертию без всякой пощады...».
Покровительство Гагарина кончилось для Демидовых в 1718 году. Почти три года безвластия в Сибири помогли Никите и Акинфию укрепить свое горное царство. Новый губернатор - князь Алексей Михайлович Черкасский - появился в Тобольске только в конце 1720 года. Человек по натуре медлительный и нерешительный, он старался ни во что не вмешиваться. И только под нажимом Василия Татищева изредка посылал в Невьянск разные указы, на которые Демидовы не обращало внимания.
Лишившись гагаринского меценатства , Никита Демидов сразу же завел покровителя с столице. Петр в 1718 году назначил президентом Адмиралтейской коллегии град Федора Апраксина. Адмирал Апраксин, близкий родственник царя и тайный противник его прео6разований, был лично безмерно предан Петру. Он плакал от радости при встрече с царем после разлуки, впадал в глубокое уныние от царского гнева. А Петр не раз выговаривал ему, когда дела в Адмиралтействе шли неважно. В том же 1718 году Никита Демидов стал единственным поставщиком пушек, якорей и железа для кораблей и тем избавил Апраксина от лишних забот и от царского гнева. А потому адмирал в Никите Демидове души не чаял и всячески помогал ему, ходатайствовал перед царем. Для Демидовых это был выгодный меценат, ибо Апраксин, будучи очень богатым, взяток не брал.
И, наконец, давним покровителем Никиты Демидова являлся сам Александр Данилович Меншиков. От него же одними благодарными словами не отделаешься - светлейший брал со всех, с кем имел дела. Демидовы обычно расплачивались с ним дефицитным сибирским железом. Например, купола знаменитой Меншиковой башни в Москве покрыли великолепным невьянским кровельным листом. Разумеется бесплатно. Александр Данилович даже за наземные поставки железа в Военную коллегию, президентом которой он был, годами задерживал расчет.
Но взятки Меншиков «отрабатывал», откликаясь на все просьбы Никиты Демидова. Демидовский приказчик в Петербурге имел право в любое время приходить в роскошный княжеский дворец на Васильевском острове и получал там нужную помощь. В последние годы Дамидыч часто находился в царской опале, и многие отворачивались от него. Надо отдать должное Никите Демидову: даже в кризисное время он не менял отношения к своему покровителю. В самые горькие для Меншикова дни посылал ему письма, полные сочувствия и благодарности.
Так под покровительством «сильных людей» крепло железное дело Демидовых.
