Книги >
Литературно-краеведческий альманах
«УРАЛЬСКАЯ СТАРИНА».
Выпуск № 1, 1994 г.
Уральская сокровищница
Всеволод Слукин
ЛЕГЕНДЫ И БЫЛИ О КЛАДАХ
Дня не проходит, чтобы маленькая заметочка в какой-либо газете не приносила нам известие о находке клада: то замшелый горшок, плотно набитый серебряными рублями, то сверток промасленного тряпья с ювелирными диковинами, то тяжеленный слиток драгоценного металла, искусно замаскированный под кирпич в кладке стены. А совсем недавно в старом ленинградском доме обнаружили целую комнату - клад, скрытую от глаз без малого семьдесят лет. Чего только не было в этом тайнике: антикварная посуда, ювелирные украшения, меха. По-разному какая-либо ценность становится кладом. Закопал человек консервную банку с деньгами, чтобы когда-нибудь вернуться за ней, - клад. Вывалилась из дырявого кармана горсть монет в придорожную пыль, чтобы отыскаться через долгое время, - клад. Найдена богатая золотая россыпь, да утаена до подходящих времен, - тоже клад. Быль и легенда, сплетаясь нераздельно, всегда сопровождают клады. Они будят наше воображение, вызывают из памяти давние события, переносят их в современное суетное время и всякий раз при этом заставляют задуматься о сложности человеческих судеб.
ЗОЛОТАЯ КАНАВКА
Вряд ли вы играли когда-нибудь в «золотую лихорадку». В такую игру, когда тысячи любителей-игроков наперевес с промывочными лотками или ковшами стандартного размера и формы по сигналу свистка вдруг бросаются на песчаную отмель какой-нибудь речушки, непременно с романтическим названием, и, заняв выделенное, согласно номерной жеребьевке, место, начинают лихорадочно промывать песок. Условия игры - кто больше намоет золотого песка за строго определенное время. Победителя ждет дорогой приз, ему отдают и то, что он намыл.
Нет, не думайте, что многотысячную людскую армаду привозят на настоящую золотоносную речку. Речка самая обычная. И песок обычный. Вся изюминка в том, что в речном песке отмели специально рассеяна сотня граммов настоящих золотых крупинок. Создана искусственная золотая россыпь, рукотворное месторождение этого благородного металла.
А кто же это создал, кому интересно, чтобы люди играли в такую оригинальную игру?
Туристские фирмы. Они готовы попуститься горстью золотого песка для того, чтобы заработать в десять раз больше - на продаже билетов за участие в «золотой лихорадке». А разве не найдутся желающие хоть раз в жизни почувствовать себя на месте удачливых старателей, испытать благотворные положительные эмоции в тот момент, когда в черноватой горке шлиха на дне ковша блеснут золотые крупинки? Итак, фирмы создают временные месторождения - клады золота для игры в старательство.
А вот пример другого рода - создания и поиска искусственных кладов.
Совсем недавно к властям одного из австралийских городов обратился человек с несколько странной просьбой. Он просил разрешения на то, чтобы перекопать и промыть грунт около местного банка. Поскольку все равно намечались какие-то земляные работы в этом месте, власти разрешили. Расчет новоявленного старателя был прост. Банк стоял здесь со времен австралийской золотой лихорадки. Золотоискатели стекались сюда, отягощенные золотом в карманах, мешочках, поясах, чтобы поменять его на банкноты. У самого банка золотой песок пересыпали, делили. Здесь отдавались долги. Золотые песчинки в течение многих десятилетий скользили из хвастливо развязанных кошельков, дырявых карманов, широких старательских поясов.
За годы золотой лихорадки у стен банка, как предполагал заявитель, могла образоваться целая золотая россыпь. И он не ошибся. Из верхнего слоя грунта ему действительно удалось намыть немного золотого песка. Столько, сколько хватило, чтобы выплавить из этого золота памятное кольцо-печатку. Не так уж густо сыпались золотинки из старательских кошельков.
Такие месторождения, образовавшиеся за счет деятельности человека, геологи назвали бы техногенными или антропогенными. Но россыпи из старательских кошельков и те, что организуют туристские фирмы, имеют часто символические запасы благородного металла и относятся скорее просто к курьезам.
А вот техногенная россыпь в старом Екатеринбурге была далеко не курьезом, а самым что ни на есть «серьезным» месторождением, когда счет добытого металла шел на пуды.
Старику Алексеичу потом казалось, что все происшедшее пригрезилось. Где только ему, потомственному старателю из Черноисточинска, за долгую жизнь не пришлось копать золотишко. Да и не только золотишко...
По всему Уралу, от самых его северных высей, где подолгу лежат плотные снежники, до оренбургских, пропитанных полынным теплом степей ходили они, знаменитые черноисточинские рудознатцы, шурфовщики, артельщики. И на Алтай заглядывали. Они были верными помощниками известным геологам, посетившим с экспедициями Урал, - геологическую копилку России. Черноисточинские артельщики копали разведочные шурфы для самого знаменитейшего Импи Родерика Мурчисона, английского геолога, одного из первых исследователей Уральских горных чудес.
Черноисточинские шурфовщики помогали и другому знаменитому геологу - Ивану Васильевичу Мушкетову в его экспедиционную бытность на Урале. Вот и Алексеич, между периодами старательской маяты, подряжался вдруг к господам геологам, или, как он говорил, к «горным». Из многих «горных» Алексеичу больше всех нравился Левинсон-Лессинг. Вспоминая свою работу у Лессинга, Алексеич всегда уважительно выговаривал его имя и отчество - Франц Юльевич - и похваливал простоту и щедрость нанимателя. И все же Алексеич был, что называется, до мозга костей старателем и при малейшей возможности бросал закопушки у «горных», сколачивал артель и, взвалив на телегу
инструменты, надолго закатывался куда-нибудь на дальние межхребтовые ложки, о фартовости которых, бог знает как, было ему известно.
Последние годы совсем не «фартило» Алексеичу. Одними бабьими делами жил: огородом да скотиной. Конечно, когда что и из припрятанного с удачливых времен приходилось вытаскивать да проживать. Прибиваться к новой жизни старику не хотелось. Он не любил новую власть, ибо золото она нещадно отбирала во всех видах, вольных старателей прижимала, подозревая в поминутном воровстве и утаивании добытого. На государственные прииски Алексеич не шел категорически: «Что это я, - шумел он в своей избе, зыркая на старуху, - буду, что ль, на Гриньку Сопатого робить?», имея в виду какого-то знатного черноисточинского бездельника. Работать не на «свое» Алексеич не хотел.
Кончались бурные двадцатые годы. В долгие зимние вечера Алексеича одолевали воспоминания. Натягивая на самую бороду край разноцветного одеяла, он прикрывал веки, и тягучие картины теснили одна другую: «... Вон Кондратьич-то, помню, ухвати-и-ил... с полпуда, поди, было... ой, да нет, не полпуда, дай, господь, памяти, с пуд, а то и больше... А Семеновска артель в девятьсот восьмом на Кирьянке? Из одной дудки, знать-то, штук десять взяли самородков..., Васька Семенов один-то показывал, с загогулиной вроде гусячьей головы. Ох-хо-хо...»
Он вспоминал и себя совсем молодым, когда несколько раз помогал перекупщику Стекольникову отвозить золото в сплавочную. В сам Екатеринбург, на Тарасовскую набережную! Вот где золота было! Плавится, течет оно из тиглей в формы, искрится. Слитки-то, слиточки, как пироги горяченькие... Потом уж на весы и на пробу идут. Ловкий старичок да двое молодых в кожаных фартуках те формы водой поливают, этой же водой плещут на пол, чтобы всякие пригарки да грязь смыть. А вода потом в канаву уходит, мимо дома - да и в пруд.
Как? Мимо дома... да и в пруд?
От догадки, как от грома, совсем зажмурился Алексеич. Вот она где штука-то! Тут без всякого фарта обойдется, вроде как положил кто и место назвал. Верно люди говорят: у хлеба не без крох!..
Многие десятилетия крохотные золотые искорки заметно и незаметно выскакивали из расплавленного металла и уносились с водой в канаву. Кое-кто из приезжавших на переплав золотопромышленников, кто порасчетливее и поскупее, может быть, и замечали потерю, но махали рукой - пудами ворочаем, какие уж там искорки!
К золотосплавочной, на угол Тарасовской набережной к Клубной (в этом здании потом долго работала химлаборатория Уральского геологического управления), Алексеич подъехал мозглым весенним днем, получив разрешение на вскрытие дренажной канавки. Разрешения на старательские работы в то время давали, хотя и с большим скрипом. Скрип этот Алексеич преодолел, найдя людей, которые его помнили и могли поручиться.
Разрешение дали, но напомнили о законах республики и связанных с ними карах. Никого из старателей Алексеич с собой не взял. Он да старуха - вот и вся артель.
Давно уже не дымились печи в золотосплавочной - весь металл проходил теперь через государственный аффинажный завод. Оплыла дренажная канавка. Во дворе ее почти доверху засыпали мусором. Алексеича это не смущало. Он знал, что докапываться надо до ила, того самого нижнего слоя, в котором осели «искорки».
Расчет старика оправдался. Вдвоем они вскрыли канавку на небольшом участке, метра полтора, и в первые же дни получили неслыханно большую, казалось бы, для пустого места добычу - чуть ли три фунта тонкого золотого песка.
Тогда Алексеич понял, что невскрытая часть канавы прячет сокровище, по размерам сходное, пожалуй, с хорошей речной россыпью. Но взять это сокровище ему со старухой не под силу. Нужна действительно настоящая артель. Товарищество опытных и крепких старателей.
Сдав государству свой первый богатый куш, Алексеич отправил старуху домой, в Черноисточинск, с возом муки, сахара и прочих продукта полученных от сданного золота.
Старательскую артель Алексеич собрал быстро. Своих черноисточинских пригласил, двоих здешних, городских, да кое-кого из березовских, из стариков. «Молодые-то больше на приисках заняты, их не скоро сговоришь, да и дело горячее, некогда разговаривать», - думал Алексеич.
Еще когда они со старухой мыли золото, терся около них один любопытный, советы давал. Назвался Иваном Ивановичем, горным техником. Может, и правда техник - ходит до сих пор в поношенной форме бывшего горного ведомства. Навеселе всегда. «Шалый, - косился на него Алексеич, - черт принес...» Однако техник когда-то, видно, дело знал - Алексеичу где присоветует, где укажет. С прибауткой, легко. Вроде слушай - не слушай, твое дело. Знал этот Иван Иванович и законы. Не только законы, но и входы и выходы в них. Ловчила, даром что изо дня в день навеселе.
Сколоченная артель да приставший полупьяный горный техник вскрыли весь участок канавки во дворе золотосплавочной. «Искорки» целыми килограммами возвращались в человеческие руки. Алексеич то ликовал, вспоминая свою прозорливую догадку, то мрачнел, глядя на добытое золото: «кабы все мое!»
«Мое», «мое», - слышалось ему в каждом ударе лопаты, в каждом всплеске промывочной машины.
- Ведь не я бы, так кто узнал про такое богатство? - сверлило Алексеича.
Тут еще Иван Иванович подползал змеем, будто все ему было известно о тоскливых мыслях Алексеича. «Есть у меня знакомый пробирер... еще со старого времени, - говорил горный техник, дыша в ухо Алексеичу померанцевым настоем, - а у тебя, Алексеич, продуктов теперь на года, в самый раз и денежку завести. Золотишко-то по вольным ценам ой-ой-ой какое дорогое. У моего пробирера связи надежные...»
Алексеич оглядывал раскопанную канаву. «Может, и впрямь - дойдем до ворот, а там и фарту конец, и всему конец, - думал Алексеич, - последний раз копаюсь... денежка, она, верно, не лишняя...» Старик доверял старорежимным людям, он хорошо помнил силу сказанного слова и устного договора - старательские артели держались на этом, хотя
имели дело с коварным металлом.
Поэтому «шалый» горный техник лишь наполовину представлялся Алексеичу бесом-искусителем. Но именно беса, который его вдруг попутал, вспоминал Алексеич во время ареста. Он не разбирался в тонкостях чекистских игр и ходов и вряд ли заподозрил бы человека в старой тужурке горного ведомства в соглядатайстве и фискальстве, а какого-то там пробирера и подавно. Выходило, что пробирера, давно находившегося под наблюдением, взяли именно с частью утаенного золота канавки. Пока через него утекал тоненький золотой ручеек из случайных сделок, его не трогали, ждали крупной партии - «рыбы». Имея дело крохами, пробирер не показывал своих давних основных связей. Но положение изменилось – шла «рыба» из золотой канавки, добытая руками опытного старателя, жадненько клюнувшего (ох, сколько их таких было в истории!) на возможность беззаконно увеличить свой куш.
Чекисты перехватили золото. Стеклянные банки с тончайшим золотым песком доставили на аффинажный завод, где искорки, «убежавшие» когда-то из печей и тиглей, снова стали стандартными слитками. Куда они ушли потом, эти материальные символы богатства: на строительство заводов и закупку оборудования или на устройство роскошных посольских особняков и начинавшиеся привилегии? Жаль, что золото безгласно.
Говорят, что на суде Алексеич не выкручивался и не топтал других. «Виноват - судите», - сказал он и внешне был безучастным к процессу. Он все время прикидывал, что могло остаться в канавке за воротами золотосплавочной, куда он не добрался и, рассуждая про себя, махал сокрушенно рукой. Изредка Алексеич взглядывал на зал и видел пьяненькую улыбку горного техника Ивана Ивановича, то ли пострадавшего, то ли свидетеля, то ли просто случайного любопытствующего.
Техногенное месторождение «золотой канавки» на Тарасовской набережной Екатеринбурга до конца выработала старательская бригада, временно снятая с прииска.
Старожилы наверняка помнят, как глубокие выработки избороздили тогда весь угол нынешних улиц Горького и Первомайской, а потом широким оврагом спустились к самому пруду, не одетому еще в свою гранитную оправу.
«У хлеба да не без крох», - вспоминается мне поговорка всякий раз, как приходится проходить мимо здания бывшей золотосплавочной. Вспоминается и то, что хлеб бывает дороже золота. Притча это или правда, но рассказывают о работнице ленинградского блокадного хлебного распределителя, которая резала пайки хлеба на деревянной решетке, под которой стоял поднос. На этот поднос сквозь щели падали крошки. К концу раздачи хлебных паек на подносе образовывалась целая горка крошек. Работница не воровала, не обвешивала, но подспорье в голодной блокадной жизни имела - крошки. Хлебные крошки - золотые крошки...
Уникальна ли Екатеринбургская «золотая канавка»? Как факт накопления техногенного золота от дела рук человеческих «канавка» не столь уж экзотична. При разработке золотой россыпи драги перелопачивают большие объемы речных наносов. Пустая порода перемещается уже на другое место. Но в этой породе, как бы тщательно ни работала драга, всегда остаются золотые крупинки, и не только крупинки. Вот вам и новое месторождение. Отвалы дражных разработок перемываются в течение многих десятилетий не один раз. И всегда образуется как бы новое месторождение золота.
Вообще вода «дружит» с золотом: несмотря на то, что металл этот тяжелый, она все равно увлекает его своими потоками: от мимолетного весеннего ручья до сравнительно полноводной реки. Опять же имеется в виду золото случайное, так или иначе побывавшее в руках человека.
За почти триста лет река Тагил в пределе городской черты Нижнего Тагила накопила мощный слой всего того, что условно называют илом, а попросту можно назвать свалкой на дне реки. В жизни любого города наступает пора, когда его водоемы необходимо чистить. Случается такая чистка крайне редко, когда жителям становится не просто невмоготу смотреть на загаженные берега, но и рискованно жить в соседстве с антисанитарным водоемом. Нашлись в Нижнем Тагиле люди, которые предложили городским властям очистить реку Тагил от ила и накопившихся отбросов. Дело было сделано, но инициаторы свою программу дополнили - все, что землечерпалка поднимала со дна, просеивалось и промывалось. И в этом промытом остатке - шлихе - сверкнуло золото! Желтые угловатые, зазубренные и отглаженные крупинки! Полтора километра реки прошли «чистильщики» и... намыли пять килограммов золота. Газеты писали, что золото это реализовано на внешнем рынке и получено за него около 60 тысяч долларов.
Долгое время я считал саму причину появления «месторождения золотой канавки» необычной и неповторимой. Ну, где еще могут так сложиться условия, чтобы золотые искорки при плавке уносились смывной водой в дренажную канавку? Ведь можно было придумать какие-нибудь особые полы, отстойники и Бог знает еще что, чтобы уловить золотинки. Не придумали. Наверное, от широкой души или, что вернее, от извечного российского головотяпства. Но совсем недавно читаю: в Филадельфии во времена американской золотой лихорадки (заметьте, в годы образования нашей «золотой канавки») тоже работала золотосплавочная правда, при монетном дворе. Нет, там не смывали водой пригарки и капельки. Там золотые искорки уносились в дымовую трубу, что торчала над округой, и благополучно «садились» ... на старенькую крышу соседней церкви. Местный американский «Алексеич», глядя на ржавую крышу, однажды догадался, что крыша не только железная, и предложил владельцам продать ему проржавевший металл. Цену он давал фантастическую, да еще обещал сделать новую крышу. Владельцы не только согласились, но и переживали, как бы столь странный покупатель не передумал. Ну, уж дудки, чтобы передумал! Из старой крыши он наплавил... восемь килограммов чистого золота. Вот вам и золотые искорки, создавшие на церковной крыше техногенное месторождение
Вернемся в наш Екатеринбург. «Золотая канавка» - эпизод в жизни когда-то «златообильного» уральского города. И хотя эту славу ему принесли крупные месторождения благородного металла, найденные в окрестностях, скажем, знаменитое Березовское, в самой городской черте существовали (и до сих пор существуют!) признаки скоплений золота. Большей частью они относятся к долинам реки Исети и впадающим в нее притокам. Мало кто из ныне живущих горожан помнит речку Мельковку, ныне текущую в трубе вместе с канализационными стоками в районе киноконцертного зала «Космос». А ведь это была «золотая» речка, и ее берега многократно промывались старателями еще с начала прошлого века. И находилось золото. Сюда в двадцатые годы водил экскурсии известный уральский геолог Модест Онисимович Клер показывая оплывшие песчаные отвалы, без всяких шуток предлагал испытать счастье и разглядеть в пригоршнях песка тончайшие золотые блестки унесенные с вашгердов старателей.
По берегам самой Исети золото добывали давно. Небогатое это было золото, но время от времени, по-видимому, в какие-то трудные периоды вспыхивала вдруг «исетская лихорадка». Так, в двадцатые годы власти, испытывая дефицит золота для проведения индустриализации, разрешили старательским артелям добывать металл в пойме реки. Старожилы помнили, как на участке берега между Сплавным и Новым мостом по Сибирскому проспекту (ныне улица Куйбышева в Екатеринбурге старатели перелопачивали и промывали береговой грунт.
В тридцатые годы это занятие было запрещено, но в дни Великой Отечественной - снова трудный период - старателей допустили до их привычного дела. В артелях тогда состояли одни старики, ровесники Алексеича. Что уж они намыли, не известно, но фотографии их старательства сохранились в архивах.
Наличие золота в песках Исети и притоков всегда пробуждало мысль о близости крупного коренного месторождения в породах, на которых стоит Екатеринбург. В начале прошлого века искатели драгоценного металла бросились на Вознесенскую горку в поисках золотоносных жил. Появились дудки, закопушки и даже неглубокие штольни, случайные находки которых через десятки лет породили легенды о том, что в недрах горки существует поистине гигантский лабиринт тайных подземелий. Кстати говоря, подземные ходы в этих местах действительно существуют. Они проложены Расторгуевыми и Зотовыми в период строительства их усадебных комплексов.
Легенды о несметном коренном золоте под Екатеринбургом вдруг возродились, когда начал строиться метрополитен. Вспорхнули слухи, что из тоннелей строящегося метро выводится на гора прямо-таки богатейшая золотая руда, что драгоценный металл уже окупил строительство, а город вот-вот так разбогатеет, что решит все свои коммунально-бытовые проблемы. Все это мифы. Как и тот романтический, что тянется со времен Татищева. Якобы в первые дни основания нового завода - крепости Екатеринбургской, когда Василий Никитич обдумывал место заложения плотины, ему привиделся странный сон - явилась сама царица жившего здесь в незапамятные времена племени Чуди белоглазой. Она сказала ему строго: здесь, в долине реки, три могилы наших святых, в них священные предметы из золота и другие сокровища, если разроете и разорите их - страшные кары падут на голову твою и головы жителей, и не будет счастья этому месту. Послушался, говорят, Василий Никитич слов из вещего сна и поставил плотину прямо на святые могилы, не разорив их. А сокровища те так и лежат под городской плотиной. Нет-нет да и кажется, не обманул ли все же Татищев чудскую царицу - очень уж трудная судьба у нашего города.
А золотой-то ручеек по канавке так ведь и тек к чудским сокровищам. Да не добрался.
