В.П. БИРЮКОВ

УРАЛ В ЕГО ЖИВОМ СЛОВЕ

ЖЕНСКАЯ ДОЛЯ

До Октябрьской социалистической революции женщина в России была существом бесправным и в политическом отношении и в семейном быту. В сельской общине женщины были не в счёт: хоть десять дочерей будь в семье и ни одного сына, хозяйство получало землю только иа одну «душу» — на самого хозяина и, наоборот, при наличии множества мальчиков-малолеток количество «душ» исчислялось по числу мальчиков.

Конечно, никакими избирательными правами женщина не пользовалась. Больше того, почти до первой мировой войны женщина не имела права поступать на государственную службу, или это было связано с множеством ограничений.

О положении женщины в семье говорить не приходится. Большая часть обряда крестьянской свадьбы – оплакивание девичьей воли, с которой надо было прощаться при выходе замуж.

* * *

Калину с малиной
Вода подняла.
На ту пору матушка,
Не спросившись разума,
Меня замуж отдала
За неровнюшку,
В чужу сторонушку.
Чужая сторонушка
Без ветра сушит,
Чужой отец с матерью
Безвинно крушит.
Посылают молоду
Во полночь по воду.
Зябнут, зябнут ноженьки
У ключа стоять,
Прищипало рученьки
К коромыслицу,
Текут, текут слёзыньки
По белу лицу.
Утираю слёзыньки
Белым я платком.
Не буду я у матушки
Ровно три годка,
На четвёртый к матушке,
Пташечкой полечу —
Горемычной пташечкой,
Кукушечкою.
Сяду я у матушки
В зелёном саду,
Своим кукованьицем
Весь сад иссушу,
Слезами горючими
Весь сад потоплю.
Старшая невестка
Велит застрелить,
Младшая невестка
Велит погодить.
Родная сестрица,
Зальётся слезьми:
«Не наша ли горюша
Прилетела пташечкой
С чужой сторонушки?»

Записано в 1935 году в гор. Шадринске oт уроженки села Шутинского Катайского района Курганской области, Клавдии Степановны Боголеповой (1865 г.).

* * *

Я родилась в новой бане на полке,
Пеленалась в огороде в борозде.
Стара бабушка догадлива была:
По три гривенки с родименьки взяла,
А попу-батюшке десять алтын,
Попадье-мати — коровушку,
Целовальнику — тиковы штаны,
Целовальнице — кукишечки в шары.

Сообщила 25 июля 1952 года учительница села Топорищево, Ольховского района, Курганской области, Анна Архиповна Васильева, заучившая песню от своей матери Марфы Фёдоровны.

Песня по своему назначению плясовая, но рассказывает о былом положении рожениц, которых обирали все, начиная от повитухи и кончая целовальником, не говоря уже о том, что родить приходилось в самых неподходящих местах, как баня, хлев.

* * *

Во лузях было, во зелёных лузях,

Там вырастала травонька шёлковая,

Шёлковая, полушёлковая.

Я на этой траве выкормлю коня.

Уж я выкормлю, выглажу его,

Снаряжу коня во золоту узду,

Хвост и гриву алой лентой перевью.

Запрягу коня в карету золоту,

Поведу коня ко батюшке,

Привяжу коня ко столбичку,

Ко витому ко колечушку.

Я сама, млада, ко батюшке пойду,

Я сама, млада, словечушко скажу:

«Уж ты, батюшка, отец ты мой родной,

Восприми-ка слово ласковое,

Слово ласково, приветливое:

Не отдай меня за старого замуж.

Старый муж он неровня мне,

Неровнюша, не отпустит погулять.

Хоть отпустит, сам на лавочке сидит,

На лавочке сидит, на окошечко глядит:

Не стоит ли молодая жена с кем,

Всё не бает ли про старое житьё,

Про старое житьё, про прежнюю любовь».

Я стояла с молодым парнем часок

И роняла горьки слёзы во платок,

Из платочка — во кисейный рукавок.

Рукавом машу, намахиваю,

Комаров с лица соганиваю:

«Кышьте, мушки, комарики, с лица,

Не кусайте моё белое лицо».

Мое личико разгорчивое

Разгорится, не уймётся.

Приду домой, догадаются,

С чего лицо разгорается:

То ли с вина, то ли с водочки,

Толь со сладкие наливочки.

Мне сказали все про Дунюшку,

Мне сказали про голубушку.

«Будто ты, Дуняша, замуж идёшь,

Будто, Дунюшка, дары пасёшь,

Ещё белишься, румянишься,

Хорошо, бодро сряжаешься,

Будто замуж собираешься».

Записано 7 января 1935 года в гор. Свердловске от крестьянки деревни Трубиной, Сысковского сельского совета, Пышминского района, Свердловской области, Афанасьи Павловны Теплоуховой (1875 г.).

По определению сказительницы, песня эта «луговская», то есть пелась во время гуляний на лугу.

* * *

На заре, на зорьке овин молотил,
Выше соломы пелёво летит.
Муж-от по сеням похаживает,
Молодую жёнку побуживает:
«Встань-ко, проснися, сходи за водой».
«Нет, я не встану, нейду за водой:
Вёдра большие, вода не легка,
Берега крутые, вода далека».
На заре, на зорьке овин молотил,
Выше соломы пелёво летит.
Муж-от по сеням похаживает,
Молодую жёнку побуживает:
«Встань-ко, проснися, сходи за водой».
«Сейчас я встану, пойду за водой:
Вёдра малые, вода мне легка,
Берега низкие, вода мне близка».

Записано 28 июня 1936 года в гор. Нижнем Тагиле со слов работницы Высокогорского железного рудника Марии Фёдоровны Коряковой.

* * *

Под яблонью, под кудрявою,

Под грушею, под зеленою

Сею, вею конопёлышко.

Я сею конопёлышко,

Приговариваю:

«Ты взойди, изрости,

Конопёлышко,

Не низко, не высоко,

В саду с вершиньем ровно

И со грушею зелёною».

Все мои кумушки

Гулять ушли,

Меня, младёшеньку,

Свёкор не отпущат.

Заставил свёкор-тятенька

Работу работать.

Он — тяжёлую работушку —

Овин сушить.

Я во сердце войду,

Овин сожгу.

Овин сожгу,

Сама гулять уйду...

Сообщила 23 декабря 1934 года в рабочем посёлке Верхние Чусовские Городки, Молотовской области, местная уроженка Анна Фёдоровна Ермакова, под 60 лет.

ОБОРОТЕНЬ

Если девушку хотели взять и обвенчать убегом, то есть силой, без ведома её родителей, да она сбежит от венца, то такую называли оборотнем. И считалось это позором для девушки.

Вот раз в Верхнем Яру, теперь Далматовского района, вышла такая история. Схватили девку на вечорках. Схватили и потащили. Когда она узнала, что её хотят обвенчать силой, и говорит:

— Да вы хоть жениха-то мне покажите!

Ну, показали, да не жениха, а его брата. Брат-от был красивый, такой видный парень. И девка ничего, смирилась. Вот привезли в церковь, девка-то видит, что женихом-то ставят не того, кого ей показали, а брата, а он такой маленький, чёрненький.

Вот стали венчать. Венчали — всё ничего. Скоро уж венцы надевать. Девка как заревёт:

— Не пойду! Не хочу!

А венчал Александр Павлович Сильвестров, священник. Он, раз такое дело, остановился, не стал дальше венчать.

Между роднёй-то невесты и жениха — драка: одни тянут девку к себе, другие к себе. И так чисто все на ней прирвали. Прямо ремки (лохмотья) одни только остались. Ну, свадьба, значит, расстроилась.

Я говорила, что таких девок звали оборотнями, и считалось это позором. А она всё-таки говорила:

— Пусть я буду оборотнем, а только не пойду!

Потом, слышим, она скоро вышла замуж. Не посмотрели, что была оборотнем. Постарались скорее и родители сбыть её с рук.

Записано 21 мая 1938 года в гор. Шадринске со слов 60-летней уроженки села Ново-Петропавловского Курганской области Елизаветы Петровны Колчиной, дочери волостного писаря

* * *

У ключика, у холодного

Туто молодец

Да он коня поил.

Он коня поил,

Коня сивого,

Сивогривого.

Тут не молодец был,

Не коня поил —

Туто муж жену бил.

Жена-то мужу говорила:

«Ты не бей-ка меня

Да середь бела дня,

Ты убёй-ка меня

Да поздно вечером,

Поздно вечером,

Со полуночи,

Когда детоньки

Да спать улягутся,

Все суседушки

Да приразоспятся.

Милы детоньки

Утром хватятся,

Станут спрашивать:

«Что ты, наш тятенька,

Да где-ка наша маменька?»

«Ваша маменька

Да в зелёном саду.

Да в зелёном саду

Она берёт ягодки,

Она да малым детонькам...»

«Уж ты, тятенька наш,

Да не обманывай нас!

Наша маменька

Да во дубровушке,

Она под сосёнкой

Лежит убитая.

Голова-то её

Да испроломана,

Русы волосы

В землю втоптаны».

«Уж вы, детоньки,

Да не печальтеся:

Я женюсь, возьму

Да молоду жену,

Молодую жену,

Да вам маменьку».

«Уж ты, тятенька,

Да нам не надобно:

Тебе она — молода жена,

А нам да злая мачеха».

Записано 23 декабря 1934 года в рабочем поселке Верхние Чусовские Городки Молотовской области от местной уроженки Анны Федоровны Ермаковой (1884 г.).

* * *

Уж ты, молодость моя,
Молодецкая!
Ты когда же прошла,
Прокатилася?
Навязалась на меня
Да зла-лиха жена.
Я не знаю, как мне быть
Да как жену избыть.
Я пойду же, молодец,
На лесной базар,
Закажу я, молодец,
Нов тесов корабль.
Уберу этот кораблик
Плисом, бархатом,
Усажу я тот кораблик
Светлым жемчугом.
Нагружу я тот корабль
Златом-серебром.
Посажу в тот кораблик
Злу-лиху жену,
Отпущу этот кораблик
По синю морю.
Я пойду же, молодец,
На крутой берег,
Посмотрю я, молодец,
Как корабль плывёт,
Погляжу я, молодец,
Как жена плачет...
А жена моя плачет,
Как река течёт.
«Воротись, жена, назад,
Жена-барыня!
Поживём мы с тобой
Лучше старого,
Лучше старого, старого,
Лучше прежнего».
«Не цветут в поле цветы
Да два расцветика,
Не живать нам с тобой
Лучше старого,
Лучше старого, старого,
Лучше прежнего».

Записано 12 декабря 1939 года в гор. Шадринске со слов местного старожила, сторожа складов Заготзерно Никифора Павловича Табуева, 72 лет.

ДИКОЕ СТАРОЕ

Муж у меня был злой. И мать у него была злая. Сын весь в мать. Мы поедем на поле, свекровка отворяет ворота и кричит:

— Васька, бей её по голове, как змею!

И муж меня бил, косы выдирал. А свекровка, как утонула хурушка (индюшка) в колодце, отвозила меня по щекам. И муж стал бить. Вытащил меня из избы на улицу за косы.

Тут соседка услыхала, старушка. Услыхала, в дырочку в заборе смотрит и кричит моему-то мужу:

— Брось, Василий Андреевич, потом выучишь! Пожалела меня.

Потом я расплела косы, одна коса совсем отвалилась. Двадцать лет я с ним промаялась, пока он не умер. Вот какая у нас, у женщин, прежде жизнь была! Когда я первым сыном ходила, до того меня добили, я ушла к своим родителям в баню, петлю надела... Вытащили!

Я тогда ругала ту женщину, которая меня вытащила. Просто была свекровке родственница. Пришла она к ней:

- А где у вас молодушка?

- А не бывала...

Тут она кинулась в баню, ровно чуяла, и меня из петли вынула.

Записано 21 июня 1940 года в селе Чебаркуль, Челябинской области, со слов колхозницы Елены Петровны Пановой (1878 г.)

* * *

На печке сижу
И заплатки плачу,
Заплатки плачу
И приплачиваю,
Мужа браню
И прибраниваю:
«Продай, муж, корову
С лошадушкою,
Купи мне обнову
Хорошенькую.
Надену обнову,
Я в гости пойду».
Продал муж корову
С лошадушкою,
Купил мне обновку
Хорошенькую.
Надела обновку,
Я в гости пошла.
Иду из гостей,
Муж навстречу идёт,
Навстречу идёт
И хомутик несёт:
«Давай-ка, жена,
Запрягайся сама,
Запрягайся сама,
Поезжай по дрова».
Запряг муж меня,
Едет в лес по дрова.
Заехал в ельник,
Наклал воз велик.
Воз-от велик,
Он везти мне велит.
Везти мне велит
Да и сам-от сидит.
В гору он едет,
Нахлыстывает,
А под гору едет,
Насвистывает.
В деревню заехал,
Ребят насадил:
«Садитесь, ребята,
Лошадка добра.
Лошадка добра
Довезёт до двора».
«Продай, муж, обнову
Хорошенькую,
Купи мне корову
Бесхвостенькую».

Записано 1 января 1952 года в гор. Нижнем Тагиле от ученицы 7-го класса Вали Антоновской, а она заучила песню от гальянской старушки, которая слышала песню в гор. Кушве.

НА ВОЛОСТНОЙ СУД

Дело было в Лебяжьем, нашего Шадринского тогда уезда. Жил там один мужичок. Он всё к нам поезживал. Он некрасивый был, а жена у него красавица, прямо писаная. Косы длинные, белые. Ну, конечно, ревновал он её. Начал тиранить и бить.

Однажды он поехал в волость. Взял свою жену, привязал сзади телеги за косы и везёт. А была страшная грязь. Везёт и приговаривает:

— Слушайся мужа! Слушаться не будешь, я тебя всё равно убью.

Идёт она за телегой, шлёпает по грязи. Всё на ней изорвалось: рубашка, юбка...

Приехал в волость и просит волостной суд рассудить...

Судьи стали судить. И рассудили, чтобы ей жить и слушаться своего мужа.

Повёз он её обратно домой...

И никто ничего ему не сказал. Считали, что муж вправе был поступить так со своей женой.

Потом, после суда, уж она не ходила больше никуда. Да куда от мужа-то уйдёшь!..

Записано 13 апреля 1938 года в гор. Шадринске от старушки (1874 г.), дочери волостного писаря из села Ново-Петропавловского, Уксянского района, Елизаветы Петровны Ляпустиной

ПРО ЕРЕМУ И СВИНЬЮ

Вот Ерёма в кабаке
Водки нализался
И с бутылкою в руке
К дому приближался.

По дороге он идёт,
Водку выпивает,
Сам с собою речь ведёт,
Головой мотает:

«Я сегодня загулял,
Хорошо, на славу...»
Тут Ерёма наш упал
В грязную канаву.

Как начал он величать
Земскую управу:
«Кто позволил накопать
Близ дорог канаву?»

Но напрасно лишь мужик
Долго кипятился,
Наконец, главой поник,
Тут же спать ложился.

По дороге той свинья
За плетнём бродила
И к Ерёме, как жена,
Сбоку подвалила.

А Ерёма-мужичок
Спит и в ус не дует
Да спросонок пятачок
У свиньи целует.

А Ерёмина жена
Утро всё ругалась.
Как отстряпалась она,
В розыски помчалась.

Проводила целый день,
Мужа всё искавши.
Глядь, Ерёма спит в грязи,
Со свиньёй обнявшись.

Спит, храпит на все лады,
Только ветер дует,
Обнимает он свинью
И опять целует.

Баба сметлива была,
Скоро догадалась,
Палку толстую взяла,
К свинушке подкралась.

Палок сорок, знать, она
Честью извозила:
«Чтоб ты, грязная свинья,
Ерёму не любила!»

Бросив, наконец, свинью,
К мужу подскочила
И за бороду его
Крепко ухватила.

«Ах, Ерёма, ах, подлец!
Ты вину скрываешь?
Ты жену свою, меня,
На свинью меняешь!..»

И с тех пор наша свинья
К Ерёме не касалась,
Три недели с половиной
О забор чесалась.

И Ерёма-мужичок
Тоже напугался,
Аккурат четыре дня
К хлебу не касался.

По записи ученика Свердловского педучилища Миши Токманцева, сделанной около Сысертского завода в конце 1939 года.

МУРАВЕЙНИЦА

Сейчас их нет уже... Жили в Каменске муж с женой. У них было двое детей. Фамилия — Мальцевы, его звали Григорий, а она — Анна Терентьевна.

Он был собой мужик неббрядный, вроде как дурачок. Она — красивая, бойкая, а с ним жила. Муж её ревновал.

И вот это было в день сентября на восемнадцатое число. Свёл он её в дремучий сосновый лес. Вот этта у нас... И привязал к сосне нагую на самое муравьище.

Очень даже было громадное муравьище. Он даже разрыл муравьище и поставил её ногами в середину. Привязал к сосне. С вечера дело было.

На другой день утром, часов в пять, Буйносовы, старик со старухой, искали коров и слышат голос:

— Кто там? Подойдите ко мне...

Они слышат. Сначала думали, что им блазнит. Смотрят, слушают.

- Гляди-ка, старик, там человек...

- Вы не бойтесь, я — человек.

Они подошли.

- Отвяжите меня...

Утренник был холодный, холодный. Она вся опрутела. Даже вот как есть вся окоченела, как ровно мёртвая, только что говорит.

Старики отвязать-то отвязали, а не поддержали,— она и упала. Старик со старухой долго оттирали её, руки-то мяли,— уж тогда они отошли. Старуха сняла с себя нижнею кофточку, нижнюю юбку, платок сняла,— и одели её.

Повели в волость.

Его, мужа-то, туда же нарядили.

- Зачем ты это сделал?

- У ней дусеська есть...

«Дусеська», значит, душечка.

Их судили в нашем суде, а потом на окружной возили. Вот сейчас не знаю, что ему присудили.

Муж её потом умер, а она ещё после него оставалась, жила сколько-то. Сама была такая молодая, бойкая, а тут, после-то, все хворала. Так и померла.

Записано 4 ноября 1937 года в гор. Каменск-Уральском со слов вдовы заводского рабочего Марии Евдокимовны Надеиной (1870 г.).

ОТРАВА

Что думаете, ведь и у нас любовь-то была! А выдавали замуж всё силой, не спрашивали тебя,— «стерпится, слюбится!» Постоянно за неровню: то он, то она старше.

Ну, и отрав-то было! Много отравляли мужей. Прежде были спички с красными головками. Их об стекло да и обо всё зажигали. Эти спички больше шли на отраву-то.

Я помню, у нас, в Каменске, одна тоже травила своего мужа. Муж её бил. Страшно бил. Не вытерпела и давай травить.

Тоже вот наскоблила со спичек красного-то, намешала в творог и подала. Муж-то пришёл с работы поздно вечером. Темно было. Ничего не видал и наелся. Ну, его и завертело...

Умер.

Следствие было. Дознались, конечно, что отрава была. Созналась баба-то. Осудили её, куда-то сослали.

Записано 24 июня 1938 года в гор. Каменск-Уральском со слов вдовы заводского рабочего Марии Евдокимовны Надеиной.

* * *

Отдает меня тятенька замуж.
Не подумает тятенька судьбину.
Ещё как я с недоростком буду жити:
Мне на краешек положить — уронити,
Праву рученьку накинуть — задавити.
Я пойду же с недоростком в лес гуляти.
Привяжу я недоростка ко берёзке,
Сама девять дней прогуляю,
На десятый день побываю.
Я спрошу же у своего недоростка:
«Каково те, недоростку, у берёзки?»
«Мне пичужечки головку расклевали,
Комарочки белы рученьки съели...»

Записано в конце декабря 1934 года деревне Ватлашово, Пермско-Сергинского района, Молотовской области, от колхозника Гордея Михайловича Улитина (63 лет).

* * *

Я вечор-то, млада,

Во пиру была.

Эх, во пиру-то была,

Да во беседушке.

Я не мед-то пила,

Я не патоку,

Эх, я пила-то, млада,

Да сладкую водочку.

Сладку водочку

Да все вишневочку.

А пила-то, млада,

Я не рюмочкой.

Я не рюмочкой,

Да не стаканчиком —

Эх, пила-то, млада,

Из полуведра.

Из полуведра

Да через край до дна.

Уж я пол ем-то шла

Да не шаталася,

Уж я лесом-то шла

Не боялася.

По двору-то я шла

Да пошатилася.

По двору-то я шла,

Пошатилася,

За вереюшку да

Ухватилася:

«Верея ль ты моя,

Ты, вереюшка,

Поддержи-ка ты меня,

Да бабу пьяную,

Бабу пьяную

Да бабу хмельную.

Эх, и муж-от у меня

Да горька пьяница.

Эх, он вина не пьёт,

Да с воды пьян живёт.

С воды пьян-то живёт,

Да с квасу бесится,

Надо мной-то, младой,

Да насмехается».

Записано составителем по памяти, как заучено в детстве от своей матери, уроженки села Колчедан, Каменского района, Свердловской области, Александры Егоровны Шабровой (1865 г.).

КАК ВОЗНИКЛА ПЕСНЯ «Я ВЕЧОР, МЛАДА, ВО ПИРУ БЫЛА»...

В песне есть слова: «Эх, и муж-от у меня... с воды пьян живёт...» Вот почему их поют, по какому поводу.

Приходит муж домой обедать. Помолился и говорит жене:

- Ну-ка, жена, принеси мне кваску...

Она ему и говорит:

- Ну, ещё тебе и кваску! Ладно, лопаешь и воду...

- Да я воды-то выпью, смотри, пьяным напьюсь.

- Ну, представляйся — напьёшься ты пьяным...

Мужик берёт ковшик, идёт в сени к кадушке. Почерпнул, выпил. Немного постоял, ещё выпил. Начал после этого поговаривать. А баба смотрит:

- Да ты что, представлюха!

Он значит, снова почерпнул, опять выпил.

Тут же запевает...

- Ну-ка, ещё третий (ковшик выпью,— говорит.

Выпил третий ковшик, совсем запел. Бросил ковшик, заходит в избу, берёт бабу за воротки и зачинает её кружать. Откружал и сам — на кровать. Спать улёгся.

На другой день утром встал, пошёл на работу. В обед приходит, значит, также, как раньше было, пообедал.

- Ну-ка,— говорит,— пойти водички попить.

А баба живо уцепилась...

- Погоди, погоди, варнак, опять глаза-то нальёшь... Я пойду квасу принесу.

Записано в феврале 1940 года в гор. Шадринске от бывшего почтового работника Степана Степановича Войтехова (1884 г.).

Пред нами — редкий анекдот, объясняющий происхождение песни из цикла анекдотов о «ленивой бабе».

ПОСЛОВИЦЫ И ПОГОВОРКИ

О детях

Беда на беду: два ребёнка на году.

Что год, то ребёнок, худой год — два.

Не заревутся... А заревутся, так другие заведутся (об оставленных дома без присмотра маленьких детях).

Маленькие детки — маленькие бедки.

Семеро подле меня, восьмой на руках (о большом числе маленьких детей).

Семеро по лавкам — все седуны (то есть ребята мал-мала меньше).

С маленьким не поводишься, большого не увидишь. Ох, и чадушко!

Тогда учи, пока поперёк лавки лежит, а как вдоль ляжет, уж поздно будет.

Учи детей без людей, жену — без детей.

Дети малы, так спать не дают, а вырастут, так сам не уснешь.

Вырастут детки, доспеют и сметки (то есть вырастут и опыт приобретут).

«Хороша дочь Аннушка»,— хвалят мать да бабушка.

Кривой, да свой.

Дитя криво, да отцу, матери мило.

Удобрялась мачеха до пасынка: велела в чистый понедельник щи выхлебать (то есть съесть то, что в данное время не полагается, и съедобное нужно выбрасывать).

Женитьба и замужество

Жених по плечу, так сама полечу.

Как-нибудь, да не в девках.

Бабы каются, девки замуж собираются.

Шла бы наперёд, да никто не берёт (не находится женихов).

Худой жених едет, доброму путь кажет.

Брать зазнамо, держать за благо (о выборе жены, зная её изъяны).

Не ходи сорок за двадцать! (о неравных летах брачной пары).

Запрягай в дровни, да поезжай по ровню.

К бедному — по человека, к богатому — по урода (о сватовстве) .

Богатому и за быка невесту дадут.

По наши-то рубцы не приедут купцы.

Не по себе дерево рубит (о возрастном, материальном и ином неравенстве жениха и невесты).

Придано — ведро погано (о бедном приданом).

Муж и жена

Хорошая жена, как хорошая пчела; худая жена хуже змеи.

С доброй женой дома наживают, а с худой последнее проживают.

С умным-то мужем и лягушка проживёт.

Сам-то голова, а жена — шея: куда повернёт, туда и пойдёшь.

Муж-от за гуж, жена за другой (о дружной супружеской паре).

Любит муж жену здоровую, брат сестру богатую.

Что жена не любит, того и мужу не едать.

Лучше сгореть, чем овдоветь.

Близкие родственники

Зять любит взять.

С сыном бранись — на печку гребись, с зятем бранись — за скобку берись (сын не имеет права выгнать мать, а зятю не указать, когда будет гнать тёщу из дому).

Тесть любит честь.

Зять да шурин — лешак их судит (трудно судить, кто прав, кто виноват: зять или шурин, когда они спорят, ссорятся).

Дел уха невестка: и в церковь с чулком! (не упускает даже неподходящего случая для работы).

Не в болыну сноху,— не упряма (не похожа на жену старшего сына, которая чувствует себя полновластной хозяйкой в доме).

Из-за одной сношки не протянешь ножки (когда в семье только одна сноха, свекровке не приходится отдыхать, сидеть сложа руки).

Семейная каша всегда гуще.

Дальние родственники

Родни много, а пообедать не у кого.

Сбоку припёка.

Седьмая вода на киселе.

Нашему огороду двоюродный плетень.

Нашему слесарю двоюродный кузнец.

На одном солнышке онучи сушили.

Гости

Гостей — со всех волостей.

Где пирог, тут и лёг, где кисель, тут и сел (о человеке, который любит гостить).

Не в гости ходят, а по гостей (побывав в гостях, надо и Самому быть готовым принять в гости к себе).

Немного гость гостит, да много видит.

Гость как невольник: хочешь — ешь и не хочешь — ешь.

Вслед гостя не употчуешь.

Гости до гостей, а травянцы вон (лишь только пришли важные гости, как незнатные должны немедленно убираться; травянцы — крестьяне из села Травянки, Каменского района, Свердловской области, до революции).

Пошла попроведать, осталась обедать.

После гостей, как после свиней (по их уходе всегда сорно и грязно).

Соседи

Не купи дом, купи соседа (при покупке дома подумай, кто у тебя будут соседи).

Добрый сосед, как хлеба сусек.

Друзья

Все други, все приятели до чёрного дня. В тесноте, да не в обиде. Где сойдутся, тут и соймутся (схватятся в споре или к драке).

Два брата Кондрата (о неразлучниках). Для милого дружка и серёжка из ушка. Друг друга лёжа тянут (помогают своим родным и знакомым всеми способами).

Друг сердечный — таракан запечный. Друг, друг, да без убытка. Дружба дружбой, служба службой. Дружи, дружи, да топор за поясом держи. Как свиньи — друг за друга держатся. Наживу дружка лучше старого.

Не в службу, а в дружбу.

Не имей сто рублей, а имей сто друзей. При пире-пирушке все друзья да дружки, а при горе-горюшке нет никого.

Садись в круг, будешь друг!

Свой своему поневоле друг.

Старый друг лучше новых двух.