В.П. БИРЮКОВ

УРАЛ В ЕГО ЖИВОМ СЛОВЕ

ОТВЕРЖЕННЫЕ

Мир отверженных на Урале в дореволюционное время был чрезвычайно велик и играл очень заметную роль в местной жизни. На первую линию из отверженных надо поставить «вольных людей», как они сами себя называли, а противниками были окрещены разбойниками за те приемы борьбы с угнетателями, которые применялись вольными людьми.

Если тяжек был подневольный труд крепостного крестьянина, то особенно он был тяжёл для крепостного рабочего на горнозаводской работе. Сплошь и рядом для него не было другого выхода, как бросить дом и семью и удариться в бега. А кто убегал, тот примыкал к ватагам вольных людей, которые в то время большей частью вели борьбу со своими притеснителями путём набегов на царских чиновников, помещиков, купцов. Понятно, что они не трогали бедняков, наоборот, всячески тайно помогали им. Благодаря этому «разбойники» имели среди местного населения множество пособников.

Многочисленные произведения устного творчества на Урале на данную тему созданы не только оторванной от остального мира «разбойничьей» средой, но и одновременно являются произведениями миров крестьянского и рабочего. Таковы многочисленные рассказы о «разбойнике» Рыжанке, действовавшем в пределах Васильево-Шайтанского завода и его окрестностей, о таком же «разбойнике» Соковееве в Златоусте, такова песня об усах, созданная на Урале и попавшая в сборник Кирши Данилова в средине XVIII столетия.

Песни или предания, в которых указываются собственные имена людей — героев этих песен и преданий, всегда возбуждают внимание исследователей, стремящихся отыскать исторические прототипы этих героев. Таковы, например, песня о пьянчужке Никанорке Третьякове или тюремная песня про Лонцова. Нам удалось записать интересный сказ про то, что якобы Лонцов был сапожником в Шадринске и что он сам сочинил про себя песню. Возможно, что это так и было на самом деле, но, может быть, что это лишь самовнушение сказителя или же сочинено на основе такого же самовнушения других лиц. Во всяком случае, перед рамп интересный сказ. «В основе лежит истинное происшествие, и эта близость к истине и отличает сказ от того, что в народном понимании является сказкой»,— говорил П. П. Бажов

ПЕСНЯ «ОБ УСАХ»

Хороша наша деревня,
Только улочка грязна.

Припев:

Вот усы, вот усы,
Вот усы, усы, усы (Повторяется после каждых двух строк) .

Хороши наши ребята,
Только славушка худа.
Мужички с верху глядят,
Всё ворами нас бранят.
Нас ворами называют
И разбойничками.
Мы не плуты, мы не воры,
Не разбойнички —
Мы Волконского князя
Рыболовщички.
Сети-неводы вязали
Полушёлковые,
Живу рыбочку ловили
По сухим берегам.
По сухим берегам —
По амбарам, по клетям.
Изловили осетра
У дяди у Петра.
У дяди у Петра —
Златогривого коня.
Эй, пойдемте-ко, ребята,
В чисто поле далеко!
В чисто поле далеко,
Там избушечка стоит.
Как во этой во избушке
Богат мужик живёт.
Вы беритесь за забор,
Да мечитеся во двор.
«Здравствуй, брат хозяин,
Нет ли хлеба у тебя?»
Что хозяин-от идёт,
Шесть больших ковриг несёт.
Что хозяюшка идёт,
Молока лагун несёт...
«Благодарствуй, брат хозяин,
За хлеб, за соль за твою!
Уж, брат, ты наш хозяин,
Нет ли денег у тебя?»
Хозяин-от божится:
«Нету денег у меня!»
Что хозяюшка божится:
«Нет полушки за душой!»
А маленький Николка
Тут промолвился:
«У них деньги-то в клете,
Там закопаны в муке».

Записано В.В. Простосердовым в Зауралье, вероятно, в Камышлове или его окрестностях, где записавший содержал частную публичную библиотеку в конце прошлого века. Напечатано в «Этнографическом обозрении» (СПБ, 1864, вып. VI , стр. 12).

Песня «об усах» была чрезвычайно популярной до 1905 года. Слово «ус» - синоним разбойника. Отсюда так часты на Урале фамилии как «Усов», так и «Разбойников», что лишний раз говорит о большой роли разбойничества на старом Урале.

* * *

Хороша наша деревня,
Только улица грязна.
Хороши наши ребята,
Только славушка худа.
Только славушка худа,
Не пускают никуда.
Величают нас ворами
Да разбойниками.
Мы не воры, мы не плуты,
Не разбойнички,
Мы — уральские казаки,
Рыболовщички.
Уж мы рыбочку ловили
По сухим берегам,
По сухим берегам,
По амбарам, по клетям.
По амбарам, по клетям,
По богатым мужикам.
Выбирал нас хозяин
Что ни лучших молодцов.
Посылал нас хозяин
Всё по рыночку гулять.
Мы по рыночку гуляли,
Невода мы закупали,
Уж такие невода,
Что ремённы повода.
Наловили мы севрюжек —
Что подвязаны хвосты.
У дедушки у Петра
Мы поймали осетра —
Уж такого осетра,
Что гнедого жеребца.
За того-то осетра
Мы попали в кандалы.
Мы попали на неделю,
Просидели круглый год.
Нам в тюрьме сидеть не скучно,
Только денежкам не вод.
Как пойдёт большой доход,
Как пойдёт доход калачный,
Только брюхо распускай.
Отойдёт доход калачный,
Только спину подставляй.
Как завалят раз пятнадцать,
Так запляшешь казачка,
Заревёшь, словно телёнок,
Пуще спасского дьячка.

Сообщил 3 февраля 1945 года студент Шадринского педагогического института Анатолий Первухин, записавший ее от уроженца села Могильского Шадринского района Федора Ивановича Суворова, заучившего песню в детстве на родине. Это новый вариант песни «об усах».

ПРО БРОДЯГ

За Огапиной есть ложок. Через ложок мостик. За этим ложком еще ложок, поменьше — небольшая ложготинка. Возле этой ложготинки на горке стояла роща. На краю рощи была избушка. Так в этой избушке все стены были порезаны. Тут можно было прочитать: кто, когда, откуда и куда прошёл. Это всё бродяги резали, они всегда в той избушке останавливались.

А я, как маленький был, страсть, как боялся бродяг. Отец мне всё говорил:

— Ну, пошто ты боишься их,— ведь они такие же люди, как мы.

А поди ты, боялся!

У нас один человек ушёл в солдаты, да из солдат-то и убежал. Его поймали и в каторжны работы угнали. Он из каторги-то убежал, прибежал в своё место, в свою деревню. Схоронился, подкараулил, как жена прошла, юркнул в сени, а в сенях-то в углу лестница на вышку. Он по лестнице на вышку залез и там всю ночь просидел. Хотел узнать, как жена его живёт. А у ней мужик был. Здоровый такой. С ним жила.

Ну, значит, он таким же манером опять юркнул и обратно ушёл, да потом зажёг большой зарод соломы. Солома-то и загорела. Страсть, как запластало! А он на высокую берёзу залез и смотрит.

Потом он ушёл, подался в город, тут его и словили. Поймали, значит, и посадили в десятску. Это прежде чем в тюрьму, в десятску садили.

Когда он в десятской сидел, написал моему дедушку записку, чтобы пришёл повидаться. А дедушко-то был псаломщиком в единоверческой церкви. Тут ему бродяга всё и рассказал.

Тоже в нашем же Сосновом был другой человек. Его тоже взяли в солдаты, а он не стал служить, убежал. Его поймали и тоже в каторжны работы. Прежде-то, кто попался без паспорту, сказался непомнящим родства, тех в каторжны работы на десять лет брали. Так вот и его тоже поймали, как непомнящего родства, и угнали на каторгу. Он как прибежал домой, жил на краю деревни в самой бедной избушке. Никому ничего не говорил. Лет через сорок уж домой-то вернулся. Только перед самой смертью моему прадедушку сказал:

— Ну, не дай бог никому быть там, где я был.

И всё. Больше от него ничего не добились. А то всё плакал.

Бродяги всё шли через Барнёвку, плотиной через Исеть-то, а в город они боялись идти,— тут их на мосту ловили.

Шли бродяги всё на Урал. Там, вишь, были золотоискатели; они в народе нуждались, брали на работу всякого, только бы работал. А если кто хорошо работал, тех укрывали, не выдавали начальству.

Да, много шло прежде бродяг-то через наше место. Бывало, их соберётся вместе несколько человек, вот начинают рассказывать. А если выпьют, то уж совсем всё расскажут.

Дальше-то Уралу не шли, боялись, что поймают, а на Урале им было спокойно.

Записано от уроженца села Сосновское, Ольховского района, Курганской области, Ивана Романовича Кораблёва (1875 г.).

Барнёвка — село на берегу реки Исети, ниже гор. Шадринска.

* * *

Ты воспой, воспой, млад жавороночек,

Сидючи весной на проталинке.

Добрый молодец, сидя в темнице,

Пишет грамотку к отцу, к матери.

Не пером пишет, не чернилами —

Пишет грамоту горючими слезами.

Во письме пишет добрый молодец:

«Государь ты мой, родный батюшка,

Государыня, родная матушка,

Выкупайте вы добра молодца,

Своего сына да родимого».

Отец с матерью отказалися,

Весь род-племя отрекалося:
«В роде нашем-де воров не было,

Воров не было, ни разбойников».

Ты воспой, воспой, млад жавороночек,

Сидючи! весной на проталинке.

Добрый молодец пишет в темнице

Ко душе своей красной девице:

«Ты, душа моя, красна девица,

Моя верная полюбовница,

Выручай меня, добра молодца».

Вдруг возговорит красна девица:

«Ах, вы, нянюшки, мои матушки,

Мои сенные верные девушки!

Принесите вы золоты ключи,

Отпирайте вы ларцы кованы,

Доставайте вы золоту казну,

Выкупайте вы добра молодца,

Друга милого и сердечного».

Из рукописного песенника, писанного в 1890 году в гор. Шадринске (собрание В. П. Бирюкова).

* * *

Из Верх-Исетского направо
Тут стоял тюремный дом,
Вкруг усадьбой обнесён.
Тут сидели арестанты
До двенадцати часов.

Час двенадцатый пробьёт
Ключник в камеру идёт.
Он несёт по пайке хлеба
И в ушате серых щей.
Заглянул я в эту чашку,

Плывёт стадо червяков.
Отвернулся, сам заплакал,
Стал я паечку глотать.
Горе, горе, нам, ребята,
Горе маленьким ворам!

Кто помаленьку ворует,
Постоянно по тюрьмам.
А кто много украдёт,
Тот с квартальным пополам.

Записано в 1935 году в Свердловске от работницы завода «Металлист» Александры Евгеньевны Блиновой, 43 лет; прежде она работала на суконной фабрике Злоказова в селе Арамиль, где и заучила эту песню в 1910-1913 гг.

* * *

Вниз по матушке по Волге,
По широкой, славной, долгой,
Поднималась мать-погода,
Погодушка немалая,
Немалая, валовая.
Ничего в волнах не видно,
Только видно, только слышно,
Бежит лодочка косная.
Что косная лодка,
Да разгребная.
В этой лодочке косной
Атаман по ней гуляет,
Разбойничков наряжает:
«Гряньте, гряньте-ко, ребята,
Погребайте, молодые!
Приворачивай, ребята,
Ко крутому бережку,
Ко желту мелку песочку,
Ко Еленину подворью».
Еленушка выходила,
Графин водки выносила,
Два стакана наливала,
Атаману подавала:
«Не прогневайся, хозяин,
В чём ходила, в том и вышла:
В белой тоненькой рубашке,
В кумачёвой телогрейке».
«Уж ты, дитя ли наше сердешное,
Уж ты как сюда попал?»
«Тебе, тятенька, не дело,
Тебе, мамаша, спросу нет,
Про бродяжеское дело
Вам не нужно рассуждать».

Записано 13 апреля 1938 года в гор. Шадринске от уроженки села Ново-Петропавловского, Уксянского района, Курганской области, домохозяйки Елизаветы Петровны Ляпустиной (1874 г.).

* * *

Ты прощай, Сибирь знакома,
Я в Россию жить пойду.
Там встретят меня родные,
Возлюбленные мать-отец.
«Уж ты, дитя ли наше сердешное,
Уж ты как сюда попал?»
«Тебе, тятенька, не дело,
Тебе, мамаша, спросу нет,
Про бродяжеское дело
Вам не нужно рассуждать».

Записано 13 апреля 1938 года в гор. Шадринске от уроженки села Ново-Павловского Уксянского района Курганской области, домохозяйки Елизаветы Петровны Ляпустиной (1874 г.).

СОЖЖЕННЫЕ БРОДЯГИ

Про бродяг-то я много знаю. Вот какой, например, случай помню.

Мне было разве что лет семь так, не больше. Пришли двое бродяг к одной старухе и просят у нее сметаны. Она ни за что не дала.

- Есть, - говорит, - вашего брата...

Ну, те осердились и пригрозили:

- Смотри, пустим красного петуха, тогда вспомнишь нас.

Сказали так и сами ушли по дороге из деревни совсем.

А тут случился пожар. Сперва-то тихо было. А сами знаете, как загорит сильно-то, начнётся течение воздуха. И вот тут так же потянуло да потянуло, и стало перебрасывать головёшки-то. Да и пошло. Такой пожарище случился, что ужас: восемьдесят восемь домов сгорело, лучшая часть села. Ну, значит, как загорело, та старуха и говорит:

- Да ведь это бродяги подожгли. Они вот только что здесь у меня были, сметаны просили, я отказала, так они пригрозили, что красного петуха пустят.

Тут люди вскочили на лошадей и в погоню за бродягами-то. Догнали их и привели в деревню.

- Вы подожгли?

Бродяги божатся:

- Не мы, не мы, не мы...

Тут закричали:

- Да что на них глядеть-то! В огонь их бросить!

Бродяг схватили и бросили в огонь. Те выкатились из огня и говорят:

- Братцы, вот ей-богу, не мы!

А народ озверел и ничего слушать не хочет. Опять схватили и — в огонь.

Бродяги, знать-то, раза два выкатывались из огня и всё говорили, что вовсе не они подожгли. Ну, ничего не помогло, их опять в огонь бросили. Так они там и сгорели.

И что ведь странно-то. Тут на крыльце волостного правления стоял старшина при знаке. Он ведь мог остановить, чтобы не бросали людей в огонь, а не остановил. И тут же священник был, с иконой стоял, значит, чтобы огонь не пустить. И он тоже ничего, ни слова не сказал, а тоже мог бы остановить. Ведь, знаете, какая вера была тогда священникам-то.

Так люди и сгорели.

Записано в гор. Шадринске в средине февраля 1942 года со слов уроженки села Ново-Петропавловского, Уксянского района, Курганской области, Елизаветы Петровны Ляпустиной (1874 г.).

* * *

Вы, бродяги, вы, бродяги,
Беспаспортны молодцы.
Полно, полно вам, бродягам,
Своё горе горевать.
Наступают злы морозы,
Вы лишаетесь гульбы.
Гарнизон стоит в порядке,
Барабаны по концам.
Спереди на нас грозятся,
Без пощады сзади бьют,
Плечи, спину настегают,
В госпиталь нас отведут.
Здесь деревня близко к лесу,
Она задом к нам стоит,
А в Давыдовой деревне
Посреди кабак стоит.
Мы возьмём вина побольше,
Гарнизонных напоим.
Вы, бродяги, вы, бродяги,
Беспаспортны молодцы,
Полно, полно, вам, бродяги,
Своё горе горевать...

Из рукописного песенника уроженца Крестовской волости, Шадринского уезда, крестьянина Дмитрия Михайловича Торопова; запись около 1918 года.

* * *

«Вы, бродяжки, вы, бродяжки,
Победны головушки,
Вы куда, братцы-бродяжки,
Куда пробираетесь?»
«Пробираемся, бродяжки,
На болыну дороженьку,
На большую трахтовую,
На свою сторонушку,
Со большой своей дорожки
На высокий на угор».
На угор-от выходили,
Баски песенки поют.
Под угором-то бродяжки
Зычный голос подают.
Вас поймают же, бродяжки.
Молодые казаки.
Закуют же вас, бродяжки,
Во железо, кандалы,
Повезут же вас, бродяжки,
Во Шадрин во городок.
Вас посадят же, бродяжки,
В белокаменный острог.
Вас посадят на недельку,
Просидите круглый год.
Из острогу вас прогонят
По поскотинке своей.
Отец-мать тут услыхают.
Прибегут к вам без ума,
Без ума, без памяти...
Не минуем каторги.
Нас на каторгу пригонят,
Кипяток нам, будь готов;
Хлеб как есть, так ты поужнашь,
Нет, так кипятку попьёшь

Записано 25 августа 1946 года в деревне Синицкая, Шадринского района, от местного уроженца, плотника и бондаря Якова Афанасьевича Свёрлова (1874 г.).

* * *

Звенит звонок на счёт поверки.
Лонцов задумал убежать.
Не стал зари он дожидаться,
Проворно печку стал ломать.

В трубу он тесную пробрался,
На тот высокий на чердак.
По чердаку он долго шлялся,
Себе верёвочку искал.

Нашёл верёвку, нашел длинну,
К трубе тюремной привязал,
Перекрестился, стал спускаться.
Его заметил часовой.

По всей тюрьме пошла тревога: —
Лонцов из замка убежал.
Солдат на серенькой лошадке
К царю с докладом поскакал:

«Я к вашей милости с докладом,
Лонцов из замка убежал».
Три года он в лесу скитался,
Чего он пил, чего он ел,

С травы росой он умывался,
Молился богу на восток.
С одной он барышней спознался,
Он всю ей правду рассказал.
Она, неверна, доказала —
Лонцов опять в тюрьму попал.

Записано 11 августа 1937 года В. П. Бирюковым в гор. Каменск-Уральском со слов вдовы заводского рабочего Марии Евдокимовны Надеиной (1870 г.).

ПРО ЛОНЦОВА И ЕГО ПЕСНЮ

Про Лонцова-то песня — шадринская. Лонцов-то при мне был. Человек он был развитый. Я не скажу, конечно, какого он был образования. Сапожник был и хороший. Сам себя вёл аккуратно, одевался хорошо.

Убил он кого-то, а кого, не знаю. И судился он здесь, в Шадрине, на окружном суде. Из здешней тюрьмы он и сбежал. Когда он из тюрьмы-то здесь убежал, весь город узнал про это.

Песню он сложил про себя в тюрьме сам и выпустил её. Как Лонцова-то судили, я тогда ещё мальчиком был маленьким, может быть, годов десяти, не больше.

Записано 27 апреля 1938 года в гор. Шадринске со слов сапожника из уроженцев села Сосновского, Ольховского района, Курганской области, Ивана Романовича Кораблёва (1875 г.).