В.П. БИРЮКОВ

УРАЛ В ЕГО ЖИВОМ СЛОВЕ

ЗЕМСТВО

В бывших уральских губерниях - Пермской и Уфимской - целых пятьдесят лет существовало так называемое земское самоуправление Уже одно слово «земство» должно было говорить о том что это само управление обязано было проникать во все поры «земли» — в толщи народа. На деле же было не то. Да оно и понятно. Права у земства были урезаны до смешного. В земские гласные попадали совсем не те, кто должен попасть, а больше всего народные захребетники. Даже то, что земство делало для пользы народа, осуществлялось скверно. Народ видел, что земство, например, строило вдвое — втрое дороже, чем это стал бы делать хороший и настоящий хозяин. При постройках школ, больниц воровали все: и земский инженер, и подрядчик, и соседи — «справные мужички» и пр. и пр. А в земских больницах, если кого и лечили хорошо, так попов, кулаков, урядников. Вот почему, когда в селе Нижне-Петропавловском, теперь Бродокалмакского района, загорела больница, крестьяне не бросились тушить её, а равнодушно наблюдали: «Не наше — земское...»

Одновременно с недоверием к земству крестьянство относилось к нему и с насмешкой. О земстве народ сказал очень мало в своём устном творчестве, да и то только в отрицательном смысле.

КРЕСТЬЯНЕ О ЗЕМСТВЕ

Сколь я знаю, мужики к земству относились с недоверием. Если что земство станет проводить, там травосеяние или что, считали, что это просто затея. Земство за многое бралось: то литовками торговало, то машинами, плугами, то начнёт что-нибудь скупать. А мужик всё одно: «Земству-то нечо делать, вот и выдумывает...»

Жил у нас, в Песчанке, Николай Тимофеич Иванов. Вот курасы-то строил!..

Как-то мы сидим в правлении потребиловки. Приходит туда мальчик Коля. А он поймал большущую стрелку, ну, стрекозу. Николай Тимофеич увидал Колю со стрелкой и манит его к себе. Подманил, взял у него стрелку и подал мальчику гривенник.

А с нами тут сидел один старик. Он и спрашивает у Николая Тимофеича:

- Почему ты заплатил за стрелку-то?

- А земство стрелок-то набирает...

Прошло после того сколько-то дней. Старик этот наловил десятка два стрелок, навязал их на верёвку, принёс к Иванову и говорит:

- Ну, вот я наловил... Давай примай!

- Я теперь не беру; иди в волость, там Яков Иванович принимает.

Старик пришёл в волость. Яков Иванович что-то пишет.

- Ну, Яков Иванович, примай!

Яков Иванович понял, что это — курасы Николая Тимофеича, и говорит старику:

- Ну, как же я у тебя принимать-то буду: смотри-ка, как ты их всех верёвкой измял...

А в другой раз Николай Тимофеич с Вороновым распустили слух, что земство коровьи рога набирает, а для чего, не известно, и деньги хорошие даёт...

Нашлись люди, поверили. Давай ходить в волость, спрашивать, когда и почём земство будет рога набирать.

Хохоту-то потом было.

Записано 31 декабря 1939 года в гор. Шадринске от уроженца села Чудняковского, Галкинского района, Курганской области, Алексея Павловича Мотовилова, крестьянина, а потом служащего (1879 г.).

Яков Иванович Онохов — волостной писарь.

ЗЕМСКОЕ СОБРАНИЕ В ШАДРИНСКЕ

Под командой Магомета
Началось собранье это.
Члены дружно все сплотились,
В кресла разом опустились.
И триста тысяч населенья
Ждёт их правого решенья.
Перед каждым лист бумаги.
Они задумчивы, как маги.
Уезда нужды разбирают,
Но аза в глаза не знают,
Избрали многих для комплекта
Или, может, для эффекта.
Вот уселись все удобно,
Теперь опишем их подробно,
Управы земской председатель —
Старик восьмидесяти лет.
Боже праведный, создатель!
Ему пора бы на тот свет...
Вот лицо от всех духовных
(Рясу новую надел).
Зачем служителей церковных
Отрывают от их дел?
Вот торгаш...
Он долго бился
В земстве кресло призанять,
Но к чему-сюда стремился,
Не .могу никак понять.
От винной лавки представитель,
Пивовар и винодел...
Рассадник пьянства и зиждитель
Какой блюститель земских дел?
Из крестьян вон трое гласных.
Они сидят особняком.
На лицах пот этих «согласных» —
Молча трутся лишь платком.
Ещё звено сего собранья —
Он забыл дома вниманье,
Ему земство — трын-трава.
А вот съезда председатель.
На нём гражданский виц-мундир.
На сравнение, читатель, —
Это — ротный командир.
Магомет Садык Султанов,
Он — ислама кровный сын,
Но, к стыду магометанов,
Давно сбросил аракчин.
Чрез усердие пробился
На солидный видный пост;
На все должности дробился,
На розги был когда-то прост.
Своих татар одноплеменных
В бунт мятежный усмирял,
Не жалел плетей ремённых,
Так .порядок водворял!
Но когда «освободитель»
Новый суд нам учредил,
Тогда рьяный укротитель
В «мировые» угодил.
Судил, примерно, в смысле строгом,
Взяток будто бы не брал,
Лишь граничился острогом,
Но подсудных уж не драл.
Теперь он голос возвышает,
Когда сюжеты задаёт,
Но их сам же предрешает,
Слова молвить не даёт.
Силу власти ощущает, —
Прекословить не моги!
Протоколом застращает, —
Из собранья хоть беги!
Важно в кресле восседает,
Вертит по-своему вопрос,
Недовольных наблюдает,
Дабы не высунул кто нос.

Стихотворение забытого шадринского поэта Никиты Петровича Ночвина, относящееся к концу 1880-х гг. Ходило только в устной передаче среди служащих земства и городской управы.

НА СМЕРТЬ САДЫКА СУЛТАНОВА

Когда он в вечность преселился,
Земства нашего герой,
К Магомету важно заявился:
Дверь мне райскую открой!
Ты что? — спросил пророк
Пред ним представшего надменно, —
Кажись, ты смерти не просил, —
Мне б доложили непременно...
— Я из Шадринска Султанов!
Неужель ты не слыхал?
Но судья магометанов
Ему промолвил: —
Ты —нахал!
Хотя в мундире ты явился,
Генеральский носил чин,
Наверно, этим ты гордился,
Но где же феска, аракчин?
По закону все магометане
Аракчин должны носить;
Ясно сказано в коране:
Наголо башки, вам брить.
Но суть в том ещё, приятель,
Ты идеал был гордецов,
Ты правоверных был предатель,
Ты нарушал веру отцов:
Хотел гяурам подслужиться,
Закон корана презирал,
До крестов чтоб дослужиться,
За бунт татарам кожу драл.
Юпитер был для подчинённых,
Гром и молнии метал,
Не знал печали угнетённых,
Над всеми властвовать мечтал.
Лукавством, хитростью, пронырством
К чинам дорогу проложил;
Может, думал быть министром,
Но я преграду положил.
Ты прал завет мой, Магомета, —
В рай тебя я не впущу,
Но за проделки того света
Головою в ад спущу.

Извлечено с рукописного листка, вложенного в песенник, принадлежавший бывшему секретарю Шадринской городской управы Петру Ивановичу Кузнецову (родился в Шадринске около 1883—1885 гг.).

Среди земских и городских служащих, и вообще грамотных жителей Шадринска, стихотворение «На смерть Султанова» было чрезвычайно популярным и обычно приписывалось другому забытому шадринскому поэту Василию Семёновичу Куликову, служившему в земстве. На самом деле автором является бывший мелкий торговец, потом работавший сдельно писцом или агентом у торговых фирм Никита Петрович Ночвин (1844—1919 гг.).

В семье поэта сохранился подлинник этого стихотворения. Список Кузнецова имеет ряд разночтений и пропусков. Так, после восьмой строки у автора:

— Но ты сам скоропостижно
Изъял меня от земских дел!
Пророк молчал и неподвижно
В глаза просителя глядел.

Последние четыре строки у автора:

Не чтил закон в моём завете...
В рай тебя я не впущу,
Но за проделки на том свете
Прямо в ад тебя спущу.

Эти разночтения лишний раз подтверждают, что данное стихотворение офольклоризовалось ещё при жизни поэта, но мало кто знал имя автора.

ШКОЛА ЗЕМСКАЯ

Возле речки, возле мостик,
Возле речки, возле мостик,
Возле речки, возле мостик

Близ Урала
Школа земская стояла,
Школа земская стояла,
Школа земская стояла

Да упала.
Собралися, порешили,
Собралися, порешили,
Собралися, порешили,

Как её поставить.
Обсудили, порешили,
Обсудили, порешили,
Обсудили, порешили,

Так её оставить.
А на место школы,
А на место школы,
А на место школы

Кабачок поставить.

Эх, ты мать ты,
Русь святая,
Эх, ты мать ты,
Русь святая,
Не умом живешь ты —
Водкой.

Записано в декабре 1939 года в гор. Шадринске, от педагога-художника Василия Павловича Бирюкова, 41 года; он слышал песню в селе Антоновском, Ирбитского уезда, в 1870-х гг. от своего соученика, сына учителя Попова.

Песня, сложенная в подражание народной песне, относится к началу деятельности земства в Пермской губернии, то есть в 1870 году.