Вера Петровна КРУГЛЯШОВА

ЖАНРЫ НЕСКАЗОЧНОЙ ПРОЗЫ УРАЛЬСКОГО ГОРНОЗАВОДСКОГО ФОЛЬКЛОРА

II. ПРЕДАНИЯ О ТРУДЕ, О ГОРНОЗАВОДСКОМ ДЕЛЕ

ГЛАВА 3. ПРЕДАНИЯ О БОГАТСТВЕ УРАЛЬСКИХ НЕДР

§ 1. Начало нового периода в развитии преданий.

Последние десятилетия XVII и первые XVIII вв. были временем, когда в народное поэтическое творчество на Урале проникают новые темы, герои, сюжеты, конфликты. Они отражали жизнь в условиях складывающихся горнозаводских отношений. Изменение характера труда на Урале происходило в рамках феодального государства. На уральских горных заводах утверждался военно-крепостнический режим. За счет безудержной эксплуатации людей заводчики-крепостники добивались развития металлургического дела.

Новый этап жизни фиксировался разными фольклорными жанрами по-разному: в зависимости от роли жанра в жизни людей, его идейно-художественной природы различным было время проникновения нового в жанр.

Для развития жанра преданий это был очень важный период. В нем берут истоки многие тематические группы горнозаводских преданий. Существенную роль в их формировании сыграли устные рассказы. Новые виды труда, изменения в быту, становление горнозаводского дела, борьба с крепостническим произволом — иными словами, общественная и частная жизнь во всех ее проявлениях послужила содержанием множества рассказов о современности.

Начало и становление горнозаводского дела наложило свой отпечаток на общественную и духовную жизнь населения Урала. Знаток уральского края Н. Попов связывает с началом разработки рудных богатств проникновение на Урал действительных знаний и активизацию общественной жизни. Отметив начало летописания в Сибири при митрополите Киприане и описав содержание «героических песен», бытовавших на Урале в XVI и XVII вв., Н. Попов пишет: «Но оставляя сии народные предания в своей силе, надобно упомянуть, что действительные стали входить сюда знания с того времени, как вздумали россияне пользоваться земными здешней губернии сокровищами. Около 1540 года началась первая выплавка меди при Пыскорском монастыре; почему некоторые бывшие при сем россияне научились сему искусству; особливо же более стало распространяться знание рудного дела между здешними обитателями с того времени, как основан Невьянский и прочие заводы» (Н. Попов. Хозяйственное описание Пермской губернии.., ч. 3, 1813, 109—110). . Мнение Н. Попова подтверждает намеченную нами периодизацию истории преданий, в которой исход XVII и первые десятилетия XVIII в. обозначены как начало нового периода.

Одной из первых тем, связанных с горнозаводским делом, 6ыла в народных преданиях тема богатства уральских недр. Внутри нее естественно выделить подтему чудских копей, подтему открытий и находок полезных и ценных ископаемых и судьбы открывателей.

§ 2. Предания о чудских копях.

Подтема чудских копей — наиболее ранняя. Ею открываются предания о начале горнорудного дела на Урале. Предания имели хождение среди русского населения уже в последней четверти XV в., т. е. с того времени, когда русские люди пришли на Урал для постоянного жительства и труда. Была естественная потребность в железе и меди у крестьян, занимавшихся земледелием, охотой и рыболовством. Начались поиски руд, и были обнаружены остатки древних горных работ. В русле общей тенденции того времени называть древних людей чудью, эти разработки были названы чудскими копями. Нарицательное название «чудь» объединяло племена и народности, жившие в различных условиях и занимавшиеся различными промыслами: охотой, рыболовством, оленеводством. За уральской чудью закрепилось в трудах историков и археологов название «горная чудь». В преданиях она осмысливается как рудокопы и металлурги: «...какая-то югра, также чудь, углубившись в горы, сидит там неподвижно, так что у русских составилось предание о ней, как о народе, который живет под землей, не видя света божьего, и не молвя слова, копается в земле, добывая и выковывая различные металлы» (В. Шишонко. Пермская летопись, V период, ч.3, 1702-1715 гг. Пермь, 1889, стр. 100).

О древних копях могли рассказать русским народности, жившие на Урале в XV в.: манси, ханты, башкиры, среди которых бытовали рассказы о горнорудных ископаемых и имели место добыча руд из земли и обработка их.

Григ. Спасский, исследователь сибирских и уральских древностей, писал во втором десятилетии XIX в.: «Начало горного производства в России покрыто неизвестностью. Предания об оном простираются не далее конца XV века; хотя по всей вероятности оно существовало здесь гораздо прежде, по крайней мере обрабатывание меди и железа, как нужнейших в общежитии металлов и которыми отечество наше издревле изобилует» (Записки о Сибирских древностях Григория Спасского. СПб, 1819, стр. 125-126). Изучив находки, найденные на местах древних горнорудных работ, он заявил, что горнорудное дело издавна велось в Сибири и на Урале и что не одно поколение людей занималось им до прихода русских (Там же, стр. 140-143). Занимавшийся археологическими раскопками во втором десятилетии XIX в. на Северном Урале в районе Чердыни Василий Берх отметил, что впечатление сложилось такое, будто в древности в Искоре жили одни кузнецы (В.Берх. Путешествие в Чердынь и Соликамск…, стр. 90, 96).

Известный археолог К.В. Сальников пишет об Урале как о «древнейшем центре металлургии» и отмечает, опираясь на раскопки советских археологов, что первое знакомство населения Урала с железом произошло в VII—VI вв. до н. э., а в IV в. до н. э. железо вошло в быт (К.В. Сальников. Некоторые итоги и проблемы изучения древней истории Урала. – В сб.: Из истории Урала. Свердловск, 1960, стр. 13, 16). . В условиях столь древнего горнорудного и металлообрабатывающего промысла естественно предположить давнюю традицию преданий о местах железных и медных руд. На хронологическом уровне XV—XVII вв. традиция проявилась в русских рассказах о чудских копях.

Эти рассказы и другие на тему о рудах и минералах играли роль руководства к практическим действиям. В XV—XVII вв. практическое значение их не выходило за пределы Уральского края, но положение ощутимо изменилось, когда разработкой рудных богатств Урала активно занялось царское правительство, т. е. с конца XVII в. В условиях нарастающего деятельного внимания правительства к уральской руде повышается значение рассказов о древней металлургии. В обстановке систематической поисковой геологической работы, к которой широко привлекалось местное население, предания о древнем рудокопстве и металлургии были припомнены, так сказать, «оживлены» и привели к открытию богатых рудами мест.

Бытовали они вокруг материальных остатков — древних копей, которых при ближайшем рассмотрении и раскопках находили куски руды, отколотой но не использованной, древние орудия труда, иногда весьма примитивные — например, кабаньи клыки, остатки трудового снаряжения древних — рукавица, кожаная сумка для руды, шапка и т. п.

Предания, подкрепленные материальными остатками, пользовались в XVII и XIX вв. репутацией достоверных рассказов, так как действительно играли роль «путеводителей» в поисках руд. Правдивость преданий подтверждалась находкой руды, и это обстоятельство «подогревало», усиливало веру в них. Письменные источники XVIII и XIX вв. согласно свидетельствуют об открытии руд в древних чудских копях: «В 1702 году по Полевой речке на Гумешках, вверх по Чюсовой реки, в старых чутских копищах найдена медная руда крестьянами Арамильской слободы Сергеем Бабиным да Уткинской слободы Козьмою Сулеевым». (В. де-Геннин. Описание уральских и сибирских заводов, стр. 507, на стр. 540 – описательно о чудском рудокопстве).

Археологи в XIX в. предполагали, что «горная чудь… не поднималась выше южных частей Среднего Урала». (М.В. Малахов. На Чудском городище. Архив РГО, ф. 29, ед. хр. 60, п.1, л. 4.). Древние копи не были обнаружены в горных округах севернее Екатеринбурга ( К. И. Коктарев. Сысертские горные заводы. Первоначальное основание заводов и первых их владелец. – «Пермские губ.ведомости», 1855, № 29). По мнению Гр. Спасского, северная граница их шла по рекам Исети и Чусовой ( К. И. Коктарев. Сысертские горные заводы, стр. 131-134) . Советские археологи разыскали остатки древнейшей металлургии на реке Тагил, что несколько расширило область чудского рудокопства (К.В. Сальников. Некоторые итоги и проблемы древней истории Урала. – В сб.: Из истории Урала. Свердловск, 1960, стр. 13-16. См. также: Н.П. Кипарисова. Новые данные об археологических памятниках Тагильского края. – «Уч. зап. Пермского ун-та», 1956, т. 11, вып. 3, стр. 113-116; Е.М. Берс. Археологические памятники Свердловска и его окрестностей. Свердловск, 1954, стр. 72).

Естественно обратиться к вопросу об ареале преданий о чудском рудокопстве. Сопоставление границ области распространения чудских копей (по Спасскому) и древнейшей металлургии (по Сальникову) с местами бытования преданий показывает, что предания бытуют внутри этой области. Следовательно, и в распространении этой тематической группы можно отметить локальность преданий.

Нами выявлено бытование преданий о чудском рудокопстве в следующих местностях и населенных пунктах: Полевской завод, рудник Гумешки (бывш. Екатеринбургского горного округа, ныне Сысертского района) — предания бытовали в XVII—XVIII вв. (В.де-Геннин. Описание уральских и сибирских заводов…, стр. 507; Н.Попов. Хозяйственное описание Пермской губернии…, ч.1, 1811, стр. 41); в XIX в. (К.И.Коктарев. Сысертские горные заводы) , в XX в. (ФА. Коллекция «Бажовские места, 1961-1968». Записано от В.А. Храмцова, 1899 г. рожд. и от В.И. Задорина, 73 л. в г. Полевском, в 1964 г.) ; на Среднем Урале в районе д. Казаковой (где река Багаряк соединяется с рекой Синарой) (И. Лепехин. Дневные записки…, т. 4, 1822, стр. 210-211) — в XVIII в.; на Южном Урале, в Башкирии, в местности вокруг Каноникольского завода — в XVIII в. (Там же, стр. 111-112) (Они были известны как башкирам, так и русским) и в районе Кукишинского медного рудника (Там же, стр. 189-190) . Обнаруженных нами преданий немного, традиция их в тех местностях, где они бытовали, уже слабо ощутима в наши дни. Рассмотрим в этой связи предания о чудских копях в городе Полевском.

Есть основание утверждать, что данный сюжет возник в г. Полевском еще в XVII в. и предшествовал открытию медной руды. О практической роли предания пишет К. И. Коктарев: «Открытию... способствовало предание, что на Гумешках издавна была разработка меди у населявших эти места чудских народов» (К.И. Коктарев. Сысертские горные заводы) . В 1702 г. состоялось открытие меди (И. Лепехин. Дневные записки…, т.4, 1822, стр.210-211) . Открытие подтвердило предание, усилило веру в него, обусловило активное его бытование. Довольно краткое предание – известие о заброшенных чудских копях – теперь пополнилось рассказом о современности. Передавался в рассказе и сам факт открытия, и оно связывалось с чудью, с чудскими древними разработками, и в подтверждение этого насколько возможно подробно рассказывалось о вещах древней чуди, найденных открывателями. На рубеже XVIII и XIX вв. отголоски предания обнаруживаем в письменном источнике (Н.Попов. Хозяйственное описание…, ч.1, 1811, стр. 41. Об орудиях труда и остатках одежды писали И. Лепехин и П.С. Паллас в XVIII в.). В течение последней трети XVIII и первой половины XIX вв. продолжали находить вещи, принадлежавшие древним рудокопам (К.И. Коктарев. Сысертские горные заводы). Систематические находки орудий труда, одежды, остатков шахтного устройства поддерживали бытование преданий о чуди-рудокопах, пополняя доказательства ее существования.

В середине XIX века член-корреспондент Пермского губернского статистического комитета, инженер-капитан К.И. Коктарев слышал рассказы старожилов Сысертских заводов о начале горнорудного дела в этой местности. То, что рассказывали К.И. Коктареву местные жители, было самыми настоящими преданиями, т.е. не историей самой по себе, а народными представлениями об истории, о древнем чудском рудокопстве, об открытии на месте древних копей медной руды крестьянами. В них историческое лицо рудоискатель Сергей Бабин называется Федором Бабенковым; его сотоварищ Козьма Сулеев вообще не упоминается, а фигурируют несколько других вымышленных его сотоварищей. Горный промысел на руднике Гумешки и во всем Сысертском крае связывается с временами весьма отдаленными, а существование его доказывается наличием многих остатков «рудокопень», котлообразных углублений, ям, в которых находили окаменелые дрова (Там же) , горные и домашние орудия и части одежды. «Но какой народ занимался этим промыслом, - завершает К.И. Коктарев пересказ, - решить трудно; обыкновенно называют его, по преданию, чудью» (Там же).

Сюжет преданий о чудском рудокопстве восстанавливается в следующем виде: на Гумешках древняя чудь добывала медь, остались следы добычи. На месте чудских копей нашли медную руду. При разработке находили орудия труда, остатки шахтного устройства и одежды. Этот сюжет типичен для преданий о чудском рудокопстве. В преданиях разных мест, естественно, варьировало указание на место древних разработок; варьировали находки орудий труда, остатков одежды. Мотив места и мотив находок были постоянными в преданиях. Постоянным в преданиях был мотив: способ добывания руды: «…лазя под землей на подобие кротов, отковыривали лучшую руду кабаньими клыками» (И. Лепехин. Дневные записки…, т. 4, 1822, стр. 111) ; или: инструментами были кабаньи клыки (Там же, стр. 210) . Постоянным был также мотив: характер полезных ископаемых: «самолучшую руду отбирала, промышляла и дорогие металлы» (Там же, стр. 111) ; или: медь, серебро (Там же, стр. 189-190) .

В наши дни предания о чудских копях записываются в г. Полевском с трудом. Их мало, они весьма кратки, лишены каких-либо подробностей. Время жизни чуди в одном из преданий «приблизилось», оно совпадает с годом открытия месторождения меди. При этом вполне вероятно, что произошло некоторое «оживление» преданий в связи с тем, что в Полевском отмечалась юбилейная дата открытия месторождения. Точный год — 1702 — взят из газет, но в предании с ним связывается время жизни чуди; в этом проявляется свойственная жанру преданий связь с письменными источниками. Предание звучит следующим образом: «В 1702 году, по преданию, жила чудь. Они выплавляли железо и медь. Кой-где были копушки. Кругом были башкиры. Может, древняя рукавица и была оставлена ими. Первая медная руда добывалась около типографии» (ФА. Коллекция «Бажовские места, 1961-1971». Записано от В.А. Храмцова, 1899 г. рожд.). В другом предании, не испытавшем, вероятно, влияния письменного источника, время жизни чуди дается описательно г, связано с древним периодом: «Древле не было России. Чуди - далеко заходят. Нас тогда не было. На настоящей местности была Монголия. Казань — столица Монгольская» (Там же, Записано от В.И. Задорина , 73 л. Оба текста из г. Полевского, запись 1964 г.).

Очевидно угасание этой тематической группы. Оно уже произошло. Предания пережили период практической необходимости, сыграли роль «путеводителей» в поисках руд (первая половина XVII — вторая половина XVIII вв.); оставили позади период бытования, обусловленный интересом людей к прошлому края, рудника, шахты, профессии рудокопа (интерес к прошлому не ослаб, но не связывается с «чудской» тематикой). «Чудская» тема не поднимается ни в литературе, ни в исторических трудах. В связи с результатами археологических и исторических исследований в советский период «чудская» проблема уступила место конкретным представлениям о различных культурах в истории развития человечества, в том числе и в истории народностей, населявших в далекой древности пределы Урала (К.В. Сальников. Некоторые итоги и проблемы изучения древней истории Урала. – В сб.: Из истории Урала. Свердловск, 1960; О.Бадер. К истории Урала и Волгокамья в эпоху древнего и среднего каменного века. – Там же; Е.М. Берс. Памятники и керамика Гамаюнской культуры. – Там же; В.И. Мошинская. Об основных направлениях и тенденциях в изучении бронзового века Урала. – В сб.: Проблемы археологии Урала и Сибири. М., 1973; А.А. Формозов. О месте наскальных изображений в истории искусства. – Там же). . Из письменных источников предания не могут получить поддержку. А устная традиция имеет свои временные границы.

В связи с началом горнозаводского дела встречаются предания о древних плавильнях, «прикрепленные» к горам. Это обстоятельство имеет свое объяснение. Древнейшее плавильное дело было связано с дохристианским культом.

В ту эпоху, когда металлы имели наибольшую стоимость в глазах дикаря (первобытного человека.— В. К.), он употреблял их лишь на вещи наиболее ценные (изображения божеств), и плавкою заведовали их духовные лица. Отливка производилась исключительно на священных местах, на что указывают открытые на вершинах гор Урала многочисленные идолы, формы для отливки, а также остатки руды и продуктов плавки — шлаков. Это предположение усиливается тем, что на известных горах — Думной, Березовой, Караульной, Малой и других, где открыты упомянутые остатки культуры, — нет выходов на дневную поверхность рудных пластов; руда же для означенной цели переносилась, вероятно, на гору к месту плавки иногда на весьма значительное расстояние от ее залежей» (Урал северный, средний, южный. Справочная книга сост. Ф. П. Доброхотов. Пг., 1917, стр. 13-14).

Археологические раскопки XIX в. и советского времени подтверждают это объяснение. Фрагменты преданий на эту тему встретились нам в г. Полевском в прикреплении к Думной горе. Наличие подобных преданий в XVIII и XIX вв. подтверждается еще упоминанием факта находок старинных идолов из красной меди в первой трети XVIII в.: «В прежних годах на оных местах жила чуть, вогулеча и вотяки, понеже находились в тех местах старинные идолы, деланные ис красной меди. (В разделе: Описание о приличном к истории что есть в Екатеринбурге и близ оного) (В. д е-Геннин. Описание уральских и сибирских заводов, стр. 70). А затем — упоминание о металлических чудских божках в предании, зафиксированном в середине XIX в.: «На горе вотъ камни также въ покое не оставили (на ЮВ сторону). Оброютъ камень, поднимутъ, а подъ нимъ словно уложены вещицы разныя: находили тут идолы медныя, подков да разныя каменныя поделки» (М.В. Малахов. На Чудском городище. – Архив РГО, ф.29, оп.1, ед.хр.60, л. 11 об.). . Сопоставление предания XIX в. с результатами раскопок в ХХ в. в районе д. Палкино на Чудском городище подтверждает историческую достоверность предания (См. статью: Е.Берс. Памятники и керамика Гамаюнской культуры).

3. Предания об открытиях и находках полезных и ценных ископаемых, о судьбе открывателей.

Начиная с последней четверти XV в., т. е. со времени прихода русских на Урал, здесь бытуют рассказы о земельных богатствах уральских недр. В особенности активно возникали эти рассказы, начиная с последнего десятилетия XVII в. и в первой половине XVIII в. В то время эти повествования были не преданиями, а рассказами о современности. С течением времени некоторые из них переходили в жанр преданий, но продолжали «питаться» материалами современными, так как в реальной жизни процесс открытия полезных и ценных ископаемых продолжался.

Исторические источники свидетельствуют о том, что уже с первых десятилетий XVII в. уральское население участвовало в открытиях руд, имевших большие общественные последствия; правительство заинтересовалось Уралом, приказало искать руду, поощряло действия рудознатцев (Б.Б. Кафенгауз. История хозяйства Демидовых в XVIII - XIX вв. М.-Л., 1949, стр. 48-49). К уральской руде в XVII в. тянется правительство, монастыри, частные заводчики. Идет борьба за землю с месторождениями руды между монастырем и крестьянами, казной и монастырем, монастырем и заводчиком, крестьянами и заводчиком и даже внутри крестьян: между слободскими и монастырскими (Там же) .

Профессиональная группа рудознатцев занимает определенное место в обществе уже в XVII в. Помимо рудознатцев-профессионалов поисками руд занимались широкие слои населения: рудоплавильщики, кузнецы, крестьяне. Царское правительство в июне 1697 г. предписывает специальными актами привлечь к отыскиванию рудных месторождений местных кузнецов и крестьян. В течение полугода велся на Среднем горном Урале досмотр рудных мест в районах будущих заводов — Алапаевского, Невьянского, Нижнетагильского. В досмотре участвовало свыше 80 кузнецов (Там же, стр. 58) . «В 1700 году был учрежден Рудный приказ. В том же году был издан указ, разрешающий всем производить розыски руд «на чьей бы то земле ни было». Всем, кто сообщит о местонахождении руд, было обещано вознаграждение, а «кто ведая не объявит, тому чинить наказание». Указ о розыске руд было приказано «кликать бирючам на многие времена» по торгам и ярмаркам в городах и уездах» (М.Н. Мартынов. Горнозаводская промышленность на Урале при Петре I . Свердловск, 1948, стр. 13-14). В атмосфере упорного общественного интереса к отысканию руд в поисковую работу включились широкие слои уральского населения. В этих условиях бытовали в народе рассказы об открытии рудных мест, о древних копях, о земельных богатствах.

Источники XVIII в. дают сведения о конкретных людях, участвовавших в поисках и открывших рудные месторождения. Четыре брата Бабины — Родион, Сергей, Федор, Степан — крестьяне села Арамиль — сделали несколько находок руд: Сергей Бабин и уткинский Кузьма Сулеев открыли в 1702 г. Гумешевское месторождение (знаменитый впоследствии рудник Гумешки). Сергей Бабин с братьями Федором, Родионом и Степаном нашли в 1703 г. Шиловское месторождение (от Уктусского завода в 18 верстах). Федор Бабин в 1718 г. нашел Полевское месторождение (от Уктусского завода 43 версты) (В.-де Геннин. Описание уральских и сибирских заводов…, стр. 451). Родион Бабин в 1702 г. открыл Решетский рудник (от Уктусского завода 15 верст), в 1722 г. - Карасевский рудник (от завода в 20 верстах). Рудоискателями в Арамили были еще Иван Шилов, в Уктусе —Иван Кобелев и Иван Квашнин, открывший в 1722 г. рудник, названный Квашнинским (Там же, стр. 450-451). Плавильный мастер Федор Яковлев да Клементий Рыбников из Полевского медного завода отыскали в 1729 г. на речке Кособродке горновой и запорочный камень (Там же, стр. 512). Шарташский житель (село Шарташ — под Екатеринбургом) Парфен Беляев в 1728 г. открыл Становский рудник (Там же, стр. 71). В 1704 г. крестьяне Мурзинской слободы нашли известь, в полуторах верстах от только что построенного Алапаевского завода (Там же, стр. 492). Рудоискатель из Ляли Влас Коптяков в 1727 г. объявил рудное место вверх по р. Лобве (Тавдинский рудник) (Там же, стр. 528). А в 1729 г. сын Власа — Сидор Коптяков — лялинский приписной крестьянин объявил разысканную им медную руду (Конжаковский рудник). Открыл он его вместе с отцом Власом Коптяковым.

Факты показывают, что уже в первых десятилетиях XVIII в. рудоискательство становилось делом целых семейств (братья Бабины), переходило от отца к сыну (Влас и Сидор Коптяковы). Профессия становилась потомственной, так же как и горщицкое дело. На Урале в XIX в. «на славе» были потомственные горщики Зверевы. Потомственные профессии ведут к зарождению и передаче преданий о навыках и «секретах» того вида труда, который передается от отца к сыну: рудоискательство, горщицкое дело (поиски цветных камней), старательская и куренная работа, профессия сплавщиков и другие.

В розысках руд принимали участие все народности Урала. Так, в 1722 г., В. де-Геннину, приехавшему в Кунгур, было «объявлено, ...от татар рудоприищиков Боляка Русаева до Азима Ермакова разные руды, сысканные в Кунгурском уезде...» (Там же, стр. 565). Татарин Верх-Иренской четверти Боляк Русаев был опытным рудоискателем, на его счету несколько открытий. Вместе с крестьянином Степановского острожка Федором Попковым он отыскал медные руды (Там же, стр. 567). Факты открытия руд народностями Урала отмечает акад. И. И. Лепехин, проехавший по Уралу с научными целями на рубеже 60-х—70-х годов XVIII в. Чудь он именует «древними горорытцами», башкир — «наши рудопромышленники», русских —«рудоискателями» (И.И. Лепехин. Дневные записки…, т. 4, 1822, стр. 185 и далее). Весьма определенно он выделяет значение поисковой деятельности башкир: «Можно по справедливости об них сказать, что медные и железные заводы в Урале, также и выгодные к тому места по большей части башкирцам долженствуют» (Там же, стр. 46). П.С. Паллас отмечает открытия руд татарами (П.С. Паллас. Путешествие по разным провинциям Российской империи, ч.1, СПб., 1809, стр. 150). .

Открытия золота, платины, цветных драгоценных каменей также принадлежит крестьянам и работным людям. В 1745 г. шарташский житель поселенец-раскольник Ерофей Марков нашел золото (Н.К.Чупин. Географический и статистический словарь Пермской губернии. Пермь, 1873, стр. 92). В 1831 г. крестьянином Белоярской слободы Максимом Кожевниковым открыты изумруды в долине реки Рефта (В.Панов. Прииски цветных драгоценных камней. – «Пермские губ.ведомости», 1866, № 48, стр. 190). .

Рассказы, а затем и предания об открытиях и находках опирались в XVIII в. на многочисленные рассказы о сокровищах, как действительных, так и мнимых. «Гнездо» таких рассказов существовало, например, в с. Щелкун (под Екатеринбургом). Государственные крестьяне, работавшие «на золотокопном руднике», и, по свидетельству И. Лепехина, истощенные этой работой до предела, рассказывали о сокровищах на р. Багаряк (И. Лепехин. Дневные записки…, т. 4, 1822, стр. 205-208). Это были рассказы о современности («сокровища»-то существовали), но, по всей видимости, со ссылкой на людей, которые и раньше считали эти минералы сокровищами, т. е. с элементами предания. Предполагаем традицию народных рассказов о «сокровищах» в районе Щелкуна, так как жители его были людьми, «всегда с минералами обращающимися» (Там же, стр. 207) . В данном конкретном случае настоящие сокровища не были обнаружены, однако рассказы горщиков имели под собой реальную почву — необыкновенный внешний вид минералов: «Сокровища сии содержал Багарянский берег...» Возвышение все состояло из белого кварца, облипшего железным лоском, где местами в больших расселинах и углах заседала так называемая из пленок сложенная зеркальная руда, которая своим зеркальным видом нередко крестьян обманывает. Кроме сей железистой матки не мало в сем угоре находилось варцевых щеток» (И.И. Лепехин. Дневные записки…, стр. 208-209). Перед нами — описание действительности, из которой возник рассказ щелкунских крестьян о сокровищах. Истоки его — в необыкновенном земном, весьма примечательном виде минералов.

Издавна существует мнение о том, что природа — богатейшая пища для воображения (Ф.Энгельс. Ландшафты. – В сб.: К.Маркс и Ф.Энгельс об искусстве, т. 2. М., 1957, стр. 551; Он же. Скитания по Ломбардии. К. Маркс, Ф.Энгельс. Соч.,т.2. М.-Л., 1929, стр. 93-94,97). Акад. И. Лепехин, путешествуя по Уралу, неоднократно испытывал на себе самом воздействие природы, наблюдал взаимодействие солнца и минералов, дающее поразительный эффект: железняк, вкрапленный в глину, и покрытый тоненькой глиняной пленкой, играет самоцветом в лучах солнца (И. Лепехин. Дневные записки…, т. 4, 1822, стр. 209). Зрительные впечатления от природы кладутся в основу народных рассказов. Блеск, сверкание «железистой матки» вызывали представление о ценности, сокровищности минералов. Подобным образом создавались и рассказы других народностей. Так, башкиры многократно показывали «мнимый клад». И в этом случае зрительные впечатления сделали в рассказах башкир-рудоискателей простой минерал белый колчедан « золотом». За счет «мнимых кладов» Уральских гор предания о сокровищах умножались (Там же, стр. 46) .

Есть основания утверждать, что в XVIII в. рассказы о земельных богатствах широко бытовали. Так, «сокровища» на речке Багаряк «чрезмерно выхваляли» жители села — «щелкунские мужики». Про колчеданное «золото» рассказали два рудоискателя. «Разные известия» о рудах и рудных промышленниках были услышаны от большого собрания людей на башкирской свадьбе: «Великое башкирское собрание сообщило нам разные известия, и тут мы получили нехудых между ими рудных промышленников, из которых главнейший называется Умер Ямышев, житель Исетской провинции и известный между башкирцами лазака за рудами» (Там же, стр. 182).

В народных рассказах первой половины XIX в. в Нижнетагильском горном округе возникла тема малахитного богатства недр. Основанием для нее послужило открытие в Нижнем Тагиле богатого медного рудника в 1812 г. На 36-й сажени обнаружили скалу малахита. Проф. Казанского университета И. Горлов слышал в начале 40-х годов рассказы о малахитной глыбе. По его словам, «суждения были самые разнообразные: одни ей давали 5000, другие даже 20 000 пуд» (Описание Тагильского горного округа, извлеченное из путевых записок ординарного профессора И. Горлова. «Пермские губ.ведомости», 1841, № 20) . Наличие вариантов показывает, что рассказ начал бытование в народе. Интерес к находке возрастал в связи с тем, что начальство рудника «для предупреждения злоупотреблений» заперло и запечатало вход к ней. Клад оказался под замком. К нему нельзя было проникнуть.

В обстановке систематической и результативной поисковой деятельности рассказы и предания об открытиях и находках бытовали среди уральского населения всех национальностей. Общность между ними — это общность типологического характера.

Общность выражается в тематическом сходстве рассказов — в них идет речь о драматической судьбе рудоискателей и открывателей ценных минералов. Истоки этой темы уходят в реальную действительность. Реальные конфликты возникали между рудоискателями и горными чиновниками, посылаемыми правительством для освидетельствования «объявленных» открывателями рудных мест. Чиновники проявляли недоверие к «объявлениям», поверхностно осматривали земли и, бывало, пропускали богатые рудой места, чем приводили рудоискателей «в уныние», а дело — к общему урону» (.И.Лепехин. Дневные записки…, т. 4, 1822, стр. 182). Имел место конфликт между рудоискателем и его народом: открытие вело к занятию рудной земли заводчиком, от чего народ, например, башкиры, теряли землю, а «...рудоискатели нередко принуждены бывают от своих земляков разные сносить угрозы, а временем и побои» Там же, стр. 45). Конфликтная ситуация возникала и тогда, когда заводчик, владеющий заводом на посессионном праве, скрывал находку, боясь вмешательства в заводские дела со стороны горного начальства; в этом случае открыватель вместо поощрения получал от заводчика наказание (Н.К.Чупин. Географический и статистический словарь…, стр. 116).

Косвенные источники содержат фрагменты и отголоски рассказов и преданий. Среди башкир в 70-е годы XVIII в. бытовали рассказы о «лазаке за рудами» Умаре Ямышеве, претерпевшем за свое открытие (И.Лепехин. Дневные записки…, т.4, 1822, стр. 182).

К группе преданий о первооткрывателях и их судьбе относится предание о манси Степане Чумпине, открывшем железную руду на горе Благодать и поплатившемся за это жизнью.

Содержание предания известно из письменных источников XIX в.

Н.К. Чупин называет в качестве первого письменного источника сведений об убийстве Чумпина своими единоплеменниками источник 1627 г.: «Первое открытие минерального богатства в Гороблагодатском Урале должно отнести к 1730 (1735) и приписать вогулу Степану Чумпину... Гору назвали Благодатью, а заводы Гороблагодатскими. Вогула наградили 20 рублями; но он дорого заплатил единородцам своим за привлечение внимания русских к месту их жительства: изустное предание говорит, что они принесли его в жертву своему шайтану на одной из помянутых железных сопок. Ныне (в 1826 году) признательное правительство воздвигло ему на том месте памятник» (Н.К. Чупин. Географический и статистический словарь…, стр. 171-172. Названный им источник – статья Галляховского в «Горном журнале» (за 1827 г., кн. 10) «Геогностические замечания в округе Гороблагодатских заводов». Чупин указывает еще источник, в котором затем повторено было это предание: путевые заметки Эрмана и Розе. В них определенно говорилось, что «Чумпин был сожжен живой на вершине Благодати»). Затем предание обнаружено нами в источнике первой половины 60-х гг. XIX в.; «на вершине большой Благодати принесен был в жертву своими единоплеменниками вогульский старшина Чумпин, за открытие русским этой богатой горы и привлечение их в страну, ими дотоле спокойно занимаемую» (К.Мозель. Пермская губерния…, ч. 1, стр. 77).

В источнике 80-х годов XIX в. предание излагается более пространно: «...один из их (вогул. В.К.) соотечественников... изменил их тайне и провел русских к железной горе, которую они назвали Благодатью. Вогулы... удалились... к северу, в леса, русские еще не проникли. Прежде чем оставить страну, они отомстили жестоким образом виновнику своих бедствий. Вогул, открывший русским существование такой богатой железной руды в их лесах, получив вознаграждение, которое состояло в новом кафтане и нескольких серебряных рублях, имел неосторожность возвратиться к своим соотечественникам; он был взят ими, привязан к костру на вершину Благодати и принесен в жертву их дикой независимости». (Из путешествия на Урал члена Санкт-Петербургской Академии наук А.Ф. Купфера. – «Пермские губ.ведомости», 1882, № 79, стр. 417).

В обоих письменных источниках (Мозель, Купер) после изложения судьбы Чумпина следует описание сооружений, поставленных в память о нем и, что особенно важно с нашей точки зрения для выяснения происхождения предания упоминается построенная церковниками часовня с большим крестом ежегодный крестный ход на гору из Кушвинского завода. В первом из наших источников: «В память Чумпину на вершине горы был сначала поставлен крест, а впоследствии построена часовня, куда ежегодно совершается крестный ход из Кушвинского завода» (Мозель. Пермская губерния…, ч.1, стр. 77). Во втором источнике: «Благодарное потомство соорудило прекрасный памятник этому мученику промышленности. На том самом месте, где был сожжен несчастный, соорудили чугунную колонну с надписью; около памятника на самой вершине горы построена часовня, крест которой каждый день возбуждает благоговение работников, работающих на склоне горы» (Из путешествия на Урал члена Санкт-Петербургской Академии наук А.Ф. Купфера).

В письменных источниках XVIII и первой половины XIX в. отголоски предания отсутствуют. Не упоминают о нем при описании горы Благодати ни В. Н. Татищев (В.Н.Татищев. Лексикон…, стр. 164) , ни Н. Попов (Н.Попов. Хозяйственное описание…, ч.1, 1811, стр.26), Н. К. Чупин, исследовавший этот вопрос и сказавший о позднем происхождении предания, писал в свое время: «… ни Гмелин, осматривавший гору Благодать в 1742 году, ни Паллас, приезжавший в Кушву в 1770 году, ни Герман, осматривавший Благодать в 1783 году, ни Попов в огромном своем хозяйственном описании Пермской губернии, вышедшем в свет в 1804 г., ничего не упоминают о сожжении Чумпина» (Н.К. Чупин. Географический и статистический словарь…, стр. 170). Но ведь предание должно было бы бытовать в XVIII в., если из надписи на памятнике явствует, что Чумпин был сожжен в 1730 г. и если в источниках XIX в. (начиная с 1827 г.) это предание излагается. А предания нет в XVIII в. Нет потому, что оно было придумано позднее.

Есть основания предположить, что предание было выдумано церковниками с одобрения горного начальства для того, чтобы создать образ мученика и использовать в своих целях: воздвигнуть часовню на горе Благодать, совершать ежегодный крестный ход на вершину горы; воспитывать народ в нужном церкви направлении, а именно: представить жестокими фанатиками дохристианской религии народность манси, совершившую человеческое жертвоприношение; одновременно с этим пропагандировать «гуманность» религии христианской. Все мероприятия церковников (строительство ни возле памятника Чумпину, крестный ход) были направлены к тому, чтобы вызвать и поддерживать чувство благоговения «доброй», заботящейся и об «инородцах» церкви. Если нет повода для усиления церковного влияния на народ, то надо выдумать повод. Из истории известно, что обманом были «явленные» иконы, «исцеления» больных во время крестного хода, и многие другие факты, выдуманные и разыгранные церковниками в целях повышения авторитета церкви. В данном случае было создано предание о сожжении Чумпина вогулами. Оно было, по всей видимости, «пущено» в общество где-то в начале 20-х годов XIX в. и, в известной степени, служило идейной основой для постройки памятника, затем часовни, для учреждения крестного хода к часовне.

Какие доводы в пользу нашего предположения о церковном происхождении предания? Хронологическая близость и последовательность постройки памятника, первого появления в печати предания о сожжении Чумпина, затем постройки часовни; отсутствие отголосков предания в письменных источниках XVIII и первых десятилетий XIX в. Характер памятника: чаша с жертвенным огнем на постаменте - напоминание о мученической смерти Чумпина, утверждение ее; надпись на постаменте «вогул Степан Чумпин сожжен здесь в 1730 году» с датой, явно противоречащей реальной действительности (из дневника В. Н. Татищева становится ясным, что в поездку на Благодать в 1735 г. его сопровождал Степан Чумпин, а в 1736 г. Чумпин приезжал в Екатеринбург для получения денежного вознаграждения) (Урал северный, средний, южный, стр. 481).

И характером памятника и надписью утверждалось представление о сожжении Чумпина. Церковники постарались «материально» закрепить свою выдумку, таким образом церковь «прикоснулась» к богатейшему месторождению, как бы «освятила» его, стремясь упрочить свое положение среди вольнолюбивого и непокорного горнозаводского населения.

Нашими экспедициями установлена традиция преданий о Степане Чумпине и его судьбе в Кушве и Кушвинском районе. Суть сюжета такова: открыл руду вогул Степан Чумпин. На горе не шла охота, стрелы утыкались в землю. Степан вырыл камни. Отнес их в Екатеринбург. Недруги сожгли его на горе. Степану поставили памятник на том месте, где его сожгли (ФА. Коллекция «Кушва-1969», № 3. Информатор А.И.Жигалов, 1888 г.рожд.). Вымысел предания - Чумпин потерпел от своего открытия, его сожгли — опираются на факты реальной действительности, распространенные в XVIII в. безотносительно к Чумпину и прочно вошедшие в традицию народных рассказов о первооткрывателях: открывателей и находчиков наказывало начальство, нерусские открыватели, случалось, терпели и от своей народности в связи с тем, что открытие вело, в конечном итоге, к ухудшению жизни. Сожжение людей в XVIII в. имело место. Так, на главной площади Екатеринбурга был сожжен по повелению В. Н. Татищева башкир Тойгильда Жуляков, участник восстания 1735 г. (Н. Попов. Екатеринбург – Свердловск. Свердловск, 1935, стр. 40-42). Традиции преданий способствовал и памятник на горе Благодати с надписью о сожжении Степана Чумпина.

Сюжет о судьбе Чумпина варьирует. Существуют две версии. По первой из них Степана Чумпина сожгли за его открытие, при этом варьируют исполнители казни («недрузья», сородичи, люди, которые пришли на гору после сообщения Степана о руде) (ФА. Коллекция «Кушва-1969», № 2-5. В повести А. Бармина «Уральские рудознатцы», использующей фольклорные материалы, Степан Чумпин пал жертвой борьбы между Уральским горным правлением и заводчиками Демидовыми: его убили по распоряжению демидовского приказчика. («Уральский следопыт», 1935, № 4, стр. 30). По второй версии, в наших записях количественно меньше представленной, Степан после находки руды и объявления ее Татищеву остался живым (Там же, № 6. Информатор П.Ф. Панов, 1898 г. рожд). Устойчив в преданиях мотив стрел с железными наконечниками, которые притягиваются горой. Он служит объяснением, почему вогулы считали гору священной (№ 2). Основная его идейно-художественная функция состоит в том, чтобы показать богатство горы, состоящей из магнитного железняка, и ответить на вопрос, как, по каким признакам нашел сметливый Степан железную руду на Благодати. В Кушвинских преданиях обнаружен вариант этого мотива: гора притягивала набойки сапог (Там де, № 1).

В группе преданий об открытии полезных и ценных ископаемых несколько сюжетов связано с открытием магнитного железняка на Гороблагодатском и Нижнетагильском Урале.

В 1697 г. при обследовании правительством с помощью многочисленных местных работных людей и крестьян уральских недр была описана в сообщении в Москву гора Магнитная (ныне Высокая):

«Гора магнитная в ясашных вотчинах, Тагильской волости вниз Тагила реки на левой стороне; гора поверх длиннику 30 сажен, поперек 30 сажен, в вышину от Тагила реки 70 сажен, в другую сторону тож, а среди горы пуповина чистого магнита...». Магнитная гора расположена «…в расстоянии одной версты от вогульских юрт» (Б.Б.Кафенгауз. История хозяйства Демидовых…,стр. 58 (автор цитирует описание из архивного дела). Примечательная особенность горы - выход на поверхность магнитного железняка, обладающего свойством мгновенно притягивать металлические предметы, поражала воображение, поэтому запоминалась. Возникали рассказы о чудесной горе, которые получили подтверждение, когда магнитный железняк стали добывать.

Свойства чудесного железа удивляют, огромные магниты хранятся у заводовладельцев Демидовых для показа приезжим гостям, из магнитов сделаны престолы в Нижнетагильской церкви. Акинфий Демидов пишет из Невьянска брату в Нижний Тагил (письмо от 9 марта 1739 г.): «нового магнита, буде мочно достать, пришли и к нам для охоты, а буде ныне достать будет не мочно, мы можем потерпеть до лета: я надеюсь добудут Вогуличи на лыжах, буде ты похочешь». Вероятно, магниты были тогда довольно редки, и не добывались еще в магнитной горе, по крайней мере в таком количестве, как впоследствии, хотя оная уже и в те времена снабжала заводы лучшим железом» (Гр. Спасский. Жизнеописание Акинфия Никитича Демидова…, СПб, 1833, стр. 37). «Гмелин говорит, что Миллер видел у А. Н. Демидова магнит весом в 13 фунтов, который держал прицепленную к оному пушку весом в один пуд. В одной из церквей Нижнетагильского завода... престолы в двух алтарях сделаны из огромных ку6ических магнитов, коим равных по величине, может быть, нет в целом свете. Один из сих магнитов вышиною в 7 четвертей и в 5 толщиною во все стороны; другой вышиною в 7 четвертей, длиной в 3 четверти» ( Vojages du Professeur Pallas , ч.9,стр. 444. Цит. по: Гр. Спасский. Жизнеописание…, стр. 37). Совершенно очевидно, что магнитный железняк принадлежал к «куриозным штукам» XVIII в. (В.де-Геннин писал в Полевской медный завод: «Ежели при добыче руды будут богатые или куриозные подземные какие штуки, то з другими не мешать и хранить, чтобы утрачены не были и оные объявлять бергмейстеру или берггешворену» (Описание уральских и сибирских заводов, стр. 521). Открытие горы Благодать в 30-х годах XVIII в., по всей вероятности, дало дополнительную пищу для рассказов о чудесном железе. К тому же гора имела примечательный внешний вид: «...особливо то удивительно, что на самой оной горы верху великой столп, чистой железной руды, вышиною аршин в пять» (В.Н. Татищев. Лексикон…, стр. 164. О популярности в народе чудесного железа, притягивающего металлические вещи, свидетельствует проникновение его в художественную систему заговоров. Ниже приведем текст заговора, записанный собирателем П.А. Шилковым (известным своими записями уральского заводского фольклора). Заговор на удачу рыболовам: «Если рыба должна ловиться удой, то промышленник запасается «магнитом», а где нет его, то куском «хромистого железняка», - и этой-то вещицей он должен натирать удильные крючья до трех раз с приговором: «Как этот магнит тянет к себе и крупное и мелкое железо и сталь; и как от этого магнита не отстает ни мелкая, ни крупная ни сталина, ни железина, так бы и к этому крючку притягивалась бы и не отставала ни мелкая, ни крупная рыба». Затем надевает приманку. (П.А. Шилков. О суевериях и заговорах. – «Пермские губ.ведомости», 1880, № 5).

Жители Нижнетагильского завода и окрестных населенных пунктов, естественно, знали о необыкновенных горах, из которых так и выпирает чудесное железо, могли знать и рассказывать и о магнитных престолах в церквях (делали-то эти престолы работные люди) да и о магните, который удерживал пудовую пушку. На почве этих рассказов могли родиться сюжеты преданий о горе, обрывающей металлические подковы у коня, а также об иностранцах, предлагающих громадные деньги за гору.

Сюжет о чудесной горе, обрывающей подковы у коня, зафиксирован под Нижним Тагилом, в Черноисточинске. Он варьирует: гора то Высокая, то Белая (Белая гора — между поселками Черноисточинском и Висимом). Седок на лошади — то Ермак, то лесообъездчик. Сюжетная ситуация неизменна, она не варьирует: через гору едет человек на коне; лошади трудно идти, ее притягивает гора; у лошади оторвало магнитом подкову (подковы). (ФА. Коллекция «Черноисточинск, 1961-1965». Известно от Борисова К.Я., 1884 г. рожд. и от Щелокова, 1894 г.рожд. См. также: В.Ю. Крупянская, Н.С. Полищук. Культура и быт рабочих горнозаводского Урала. Конец XIX – начало XX в. М.,1971, стр. 238, примечание 140).

Предания на этот сюжет преследуют цель объяснить, как открыли гору, с чего началась разработка руды. К этой цели направлен вымысел: Ермак после случая с подковой на горе Высокой едет в Москву. Другой персонаж предания — лесообьездчик «поначалу никому не рассказывал. А потом навеселе рассказал. С тех пор начали добывать руду у нас». Открытое Ермаком рудное богатство соединилось в предании с демидовским мастерством, и началось металлургическое производство на Урале. В образе Ермака таким образом, проявляется явно горнозаводская грань: он первооткрыватель железной руды на горе Высокой. Примечательна и трактовка образа Демидова: он — кузнец, мастер своего дела (история с пистолетом), в традициях рассказов о мастерстве в труде. Именно за это «полюбил его царь». Когда Ермак рассказал царю про железную руду, царь предложил Демидову ее разрабатывать (см. подробнее в разделе о Демидовых).

Сюжет об иностранцах, желающих купить чудесную гору и предлагающих громадные деньги за нее, питался реальной действительностью (Сводку материалов о посещении иностранцами Урала см. в кн.: Н.П. Архипова, Е.В. Ястребов. Как были открыты уральские горы. Пермь, 1971, стр. 1-131 и библиография на стр. 192-194). Сюжет таков: иностранцы ходили на тору, разведывали, просили продать. Давали большие деньги. Гору не продали.

В вариантах сюжета мотивы варьируют (Анализируются тексты из ФА: Коллекция «Черноисточинск, 1961-1965», записаны от И.С. Малкова, 1874 г.рожд. и Г.Н. Голицына, 82 л.). Иностранцы — это англичане; инженеры из 22 государств — немцы, англичане, итальянцы. Ходили на Белую гору; «разведывали породу на 24 горах. ...Ходили они по всем логам и белым горам» (т. е. долго сохраняющим снеговую шапку на вершине, значит, высоким. - В.К.). После разведки говорили: «Приборы не терпят. Лопаются». На вопрос Демидова «А че вы в ней (в горе.— В. К.) нашли? Отвечали: «А мы знаем че!» Предлагали большие деньги «просили Демидова продать эту гору. Миллион рублей давали за нее. А Демидов Белу-то гору им не продал. Не один год они ходи ли, так ни с чем и ушли». «Еще слышали, будто бы Англия давала за Белую гору два миллиона. А немцы говорили: «У вас гора Дыроватик богаче всех гор».

Предания бытуют до наших дней. Они дороги уральцам как свидетельство необыкновенного богатства их края (По свидетельству Л.Б. Кругляшова, он слышал предание на подобный сюжет (об иностранцах, покупающих гору) от своего деда А.П. Шелегова, в Каслях, в 20-е годы, речь шла в нем о горе Карабаш в районе Кыштымского завода). Варианты мотивов свидетельствуют о том, что в сюжете сделан акцент на многочисленности на Урале богатых гор, на таком богатстве их, о котором иностранцы и не подозревали, на неосведомленности «хозяина» Демидова, у которого, однако, достало соображения не продать богатую гору: в сюжетной ситуации «Русские люди - иностранцы» Демидов выражает интересы русских.

Жестокостями и мрачными трагедиями сопровождалось открытие золота на Урале.

«...Крестьянин Ерофей Марков принес в Горную канцелярию обломок кварца с богатым содержанием вкрапленного в него золота. По его словам, этот обломок был найден им в районе реки Пышмы. Но тогдашние рудознатцы не смогли отыскать золото там, где нашел его неграмотный крестьянин. Думая, что он скрывает месторождение золота, горное начальство не придумало ничего более умного, как бросить Маркова в тюрьму и применить пытку, чтобы «развязать ему языка». Выпущен он был из тюрьмы через три года, когда, наконец, золото было обнаружено в том именно месте, на которое указал Марков.

…около Невьянского завода рабочим Алексеем Федоровым на Горелом пне был найден кусок золота весом около 500 грамм.

Награда за находку была самая неожиданная. Федорова заковали в, кандалы и бросили в подземелье Невьянской башни, откуда он был выпущен только через 32 года слепым стариком. Владелец завода, мрачной памяти Демидов, боялся, что, узнав о находке, казна отберет у него прииск» А.Бармин. Уральские рудознатцы. – «Уральский следопыт», 1935, № 3, стр. 68). .

Так было в действительности. Многое стало достоянием преданий.

Во втором десятилетии XIX в. в Верх-Нейвинском заводе началось бытование рассказов о дочери заводского служителя Катерине Богдановой, нашедшей большой золотой самородок и наказанной за это. Рассказы передавались с большой осторожностью, тайно, так как заводский приказчик под страхом жестокого наказания запретил говорить о находке. Здесь мы сталкиваемся с наличием тайных рассказов, передаваемых не всем, а своим, знаемым людям. Источник 70-х годов XIX в. содержит об этом событии рассказ, в котором очевидны признаки предания, особенно в той части, где речь идет о расправе с девочкой: «В 1813 году, близ Верх-Нейвинского завода... малолетняя дочь заводского жителя Екатерина Богданова нашла случайно, в песке, золотой самородок значительной величины и принесла его заводскому приказчику Ив. Евтеф. Полузадову. В проезд Гумбольдта ему была представлена эта девочка, бывшая тогда уже замужем. Как я слышал, девочка, вместо ожидаемой ею может быть награды, была, по приказанию заводского приказчика высечена розгами, со строгим приказанием молчать о своей находке» (Н.К. Чупин. Географический и статистический словарь Пермской губернии, стр. 115-116). Предание начало свою жизнь в народе. Оно еще связано с определенным исторически конкретный местом, временем, героем. Оформляется сюжет: девочка нашла золотой самородок. Объявила заводскому начальству. Заводское начальство строго наказало ее, приказало молчать о находке.

Предания возникали в различных местах Урала, сюжеты их имеют схождения. Предание о судьбе открывательницы платины, потомственной старательницы Дуняхи имеет общее в сюжете с вышеприведенным рассказом: открытие принесло беду. Дуняха открыла «белое золото» — платину. Получила три целковых от скупщика и обещание приехать весной и наградить ее богатыми деньгами. Весной открыли богатейший платиновый прииск. Дуняхе наград не последовало. Заезжий инженер обманул Дуняху, оставил с ребенком. Легкое поведение стало ее уделом (Ив. Колютовкин. За горами (из поездок по Уралу). — «Уральская жизнь», 1902, № 207, стр. 2-3).

В другом сюжете об открывателях драгоценных металлов действующим лицом выступает крестьянин села Каневского, нашедший самородок в пуд весом (Предание известно нам из источников 80-х годов XIX века: Д.Н. Мамин-Сибиряк. С Урала. – «Урал», 1967, № 8, стр. 148. Сюжет о женщинах, обладающих необыкновенным умением «чувствовать золото» сквозь землю, см. в следующем разделе). Это — широко известное в районе деревень Конева, Шурала и Невьянского завода предание о «золотой свинье». Что можно сказать о времени возникновения предания из свидетельств Д. Н. Мамина-Сибиряка? Писатель называет рассказ легендой, которая «сохраняется до сих пор на Урале» (т. е. до 80-х годов XIX в)- «Нам привелось ее слышать от крестьян Коневского села Екатеринбургского уезда, где жили и действующие лица этой легенды», — сообщает писатель. Он утверждает, что подобные рассказы достоверны, так как имели место в истории открытия уральского золота факту преследования открывателей за их находки и приводит в качестве примера открытие Ерофеем Марковым золота в 1745 г. около с. Шарташ. В районе Невьянского завода - с. Конева золото начали добывать с 20-х годов XIX в. (И.Я. Кривощеков. Словарь Верхотурского уезда…, стр.41). Но отдельные люди могли находить самородки и значительно раньше.

Нам представляется, что предание о золотой свинье и возникло на основе находки «первого золота» в районе д. Коневой еще в XVIII в. или в первых десятилетиях XIX в. Доказывается это состоянием преданий к 80-м гг. XIX в.: оно уже «оторвалось» от конкретных лиц, фамилий, имен в нем не называется. Но в основе сюжета сохранился факт находки крестьянином крупного золотого самородка («в пуд весом») и наказания его за эту находку. «Конечно, первым делом потащил глупый глупый мужичонко свою находку к начальству, а начальство было строгое — заковало глупого мужика в цепи и законопатило в Сибирь, на каторгу, куда ворон костей не заносит». В исторических источниках нет свидетельств ни о находке пудового самородка в д. Коневой, ни о наказании первооткрывателя золота в этой местности. Но в истории уральского золота такие факты были. А сколько их было, не отмеченных источниками и оставшихся только в народной памяти. Коневский факт мог быть именно из числа таких, не отмеченных письменными источниками. Предание имеет вторую часть: другой крестьянин нашел самородок в несколько пудов весом, но, боясь наказания, закопал его, не сказав никому, где. Этот самородок имел форму свиньи. «Так золотая свинья и по сие время покоится в недрах земных, и коневские мужики тщетно ищут ее по лесу».

Возможно и другое предположение: предание о покоящейся в земле «золотой свинье» возникло в 20-е—30-е годы XIX в. для объяснения открывшихся в районе работ по добыче золота. Крестьяне встали перед вопросом: что ищут в земле? Рассказ о первооткрывателе золота, его судьбе и о «золотой свинье», найденной и вновь закопанной в землю, отвечал на этот вопрос. Предания о «золотой свинье», записанные в с. Конево в наши дни, являются «дочерними» (термин К.В. Чистова) рассказами по отношению к преданию, отмеченному Маминым-Сибиряком в 80-е годы. Тема богатства уральских недр постепенно сосредоточивается в старательских группах уральского населения, добывающих золото, платину, цветные драгоценные и полудрагоценные камни.

§ 4. Предания о золоте и платине.

Предания о золотом и платиновом богатстве уральской земли бытуют в наши дни в районах и населенных пунктах, где с давних пор добывают золото и платину: Невьянск, деревни и села вокруг него: Шурала, Шайдуриха, Конево (Кировградский район); Нижний Тагил и поселки Пригородного района: Висим, Черноиеточияек, Большая и Малая Лая; г. Полевской и д. Полдневая Сысертского района; г. Березовский; пос. Кытлым и Павда Лялинского района.

Бытуют предания в основном в семьях потомственных старателей. О существовании семейных профессиональных преданий рассказывает Г. П. Цыпушкин, 1902 г. рожд.: «С детства внушали, что земля в долгу не живет, иногда и подфартит, и это привлекало людей, хотя жизнь была тяжелая. Все надеялись, что найдешь золото или платину». (№ 102).

Тема богатства уральских недр реализуется в сюжете о самородках, находимых в земле (№ 9), или еще не найденных (№ 1—5, 7, 8) (ФА. Коллекция «Предания о горнозаводском деле». Цифры в скобках обозначают порядковый номер текста в коллекции). Старатели примечали, что найденные самородки формой своей напоминают какое-либо животное: собаку, лошадь, корову (№ 10) или определенный предмет: лапоть, веревку и т. п. Ненайденным самородкам фантазия старателей также придавала форму живого существа или какого-либо предмета. По всей вероятности, это объясняется конкретностью народного мышления: вместо описательных слов: большой, громадный самородок дается конкретный образ: золотая свинья, золотой стул, самородный лапоть, и слушатель зримо представляет размеры самородка. Сюжет таков: В земле лежат самородки золота (платины). Их надо искать. Самородки в форме: золотой свиньи (№ 1—3); золотого стула (№ 4,5); самородного лаптя (№ 7); золотой веревки (№ 8).

Варианты сюжета имеют локальное прикрепление: варианты о «золотой свинье» бытуют в с. Конево. Традиция уходит корнями в XIX в., доказательством служит и упоминание о бытовании предания в косвенном источнике 80-х годов (Д.Н. Мамин-Сибиряк. С Урала). Ареал вариантов о «золотой свинье» ограничен: с. Конево, с. Шурала (в шуралинских преданиях локальное прикрепление также к Конево). О «золотом стуле» варианты связаны с д. Полдневой Сыеертского района; варианты о «золотой веревке» и о «золотом лапте» — в пос. Черноисточинск Пригородного района. Сюжет распространен по всему Среднему Уралу, конкретные же варианты имеют весьма определенный и узкий ареал.

В прошлом - во второй половине XVIII и XIX в. – предания о еще не найденных земельных богатствах — золоте, платине, — играли роль путеводителей в старательской работе. Они содержали указание на место, где лежит самородок и где следует искать, на приметы, по которым его можно обнаружить. Есть основание думать, что передавались они скрытно, тайно, были известны только внутри семьи, а с течением времени распространялись по селу, деревне, поселку. Иными словами, в прошлом они играли действенную, практическую роль, вели к богатству, и эта роль делала их потаенными рассказами. Отголоски «тайной» роли преданий о самородках ощутимы и в наши дни: Ефросинья Степановна Казанцева (1912 г. рожд.) начинает рассказ про «золотую свинью»: «Недалеко за пекарней, за чайной расположены Зеленые горы. Говорят, в этих местах, находится золотая свинья. Найдет ее парень, у которого нету отца. Слышала в Коневе, я здесь выросла, только 9 лет живу в Первоуральске. — «Может это тайно было, не распространяли всем-то», — вступает Анфиса Тимофеевна Казанцева (1908 г. рожд.), хозяйка дома, где происходит разговор. Е. С. Казанцева продолжает: «Только в глухое время можно ее видеть, и не всем, а особым она покажется. Вот как столбы пламени показываются, где золото, там и свинья показывается, но не всем. Тут только столб пламени может помочь ее найти. Где столб пламени, там она может быть». (№ 2). Вот эти конкретные указания на место и приметы земельного богатства и обусловливали потаенную функцию рассказов, упомянутую слушательницей.

Теперь рассказы о «золотой свинье» утратили свое тайное значение. Но образ «золотой свиньи» — чудесного самородка, еще не найденного, лежащего где-то в земле, приводит к тому, что в преданиях встречается настоящее и будущее время действия, допускающее возможность находки, обнаружения самородка: «Золотую свинью на ямах ищут. Старики говорили, что зарыта на ямах… На этих ямах верховое золото — 1 метр 20 глубины, сверху золото все. Тут и, говорили старики, свинья золотая зарыта. Кто знает, где она?» (№ 1). В рассказе сочетание двух времен: прошедшего, давнего при ссылке на рассказчиков — «старики говорили», где-то в прошлом, давно — и настоящего — при упоминании самородка: «на ямах ищут», «зарыта на ямах»... «Кто знает, где она?» В другом предании — такое же сочетание времен: «Старики говорили в Коневой, что лежит где-то, где-то лежит золотая свинья...» (№ 3). Рассказ Е. С. Казанцевой весь идет в настоящем времени: «Говорят, в этих горах находится золотая свинья...» в сочетании с будущим: «Найдет ее парень, у которого нету отца...» (№ 2).

Мысль о том, что чудесные самородки есть в земле, но не найдены, их даже видели, но по тем или иным обстоятельствам упустили — обеспечивает этим рассказам бытование в народе. Тем более, что реальная основа существует — уральская земля действительно богата ценными минералами. Так, в земле лежит «самородный лапоть», ждет своего открытия: «старатель нашел его, бросил с тем, чтобы потом взять и унести, да найти-то потом не смог» (№ 7); «стул золота» не смогли взять из-за воды», он тоже остался пока не найденным (№ 4). В народе встречается убеждение, что золото и другие металлы растут в земле и что именно этот процесс вызывает землетрясения (№ 6). Значит, богатства земли неисчерпаемы. Эти представления ведут к теме клада как земных сокровищ, широко известной на Урале, по свидетельству косвенных источников, уже в XVIII в. (Г.Р. Державин. Рудокопы. – Соч. в 9 т. Т. 4. СПб, 1867, стр. 716. Действие в пьесе происходит частью на заводе, частью в руднике Златогоровом в Перми).

В сюжете о самородках разной формы содержится мотив «где золото, там показывается» (№2). А в преданиях он встречается и в виде самостоятельного сюжета: «Где золото, там показывается», : или «золото себя оказывает». Вариантов сюжета много. Варьирует мотив: что показывается над золотом. «Столб огня» (столб пламени, столбы пламени) показывается над «золотой свиньей» (№ 2); огнем «золото взметнулось» (№ 11); «где золото есть, как-то плашмя образовывается», «богатство пламем оказывается» (№ 12). Пламя, огонь в представлении старателей связывается не только с золотом, но и с платиной: «Вечером вышли по снегу, видят — огонь... — Пойдемте, ребята, пробьем шурф, где огонь-то видели. Пошли вдвоем, пробили шурф и наткнулись на платину... Вот он благодаря огню-то и нашел. Потрафило им. Платина хорошая была» .(№ 13).

Убежденность в том, что золото и платина «оказывают себя» огнем; пламенем, порождает представление о необыкновенных людях, обладающих свойством чувствовать жар золота в земле. Сюжет следует назвать: «Необыкновенное умение находить золото». Он варьирует в той части, где речь идет о способе нахождения золота:

а) первый вариант: чувствуют сквозь землю жар золота (№ 14, 15);

б) второй вариант: через золото переступить не могут (Д.Н. Мамин-Сибиряк. Платина (1890). Статьи и очерки. Свердловск, 1947, стр. 374; Медвежий огрызок. Тайные сказы рабочих Урала. Сост. Е.М. Блинова. М., 1941, стр. 76-77).

Необыкновенным умением находить золото наделяются женщины: Комариха. в черноисточинских преданиях (№ 14 и 15), Александра Архипьевна в преданиях нижнетагильских (см. Д. Н. Мамин-Сибиряк. Платина), дочь старателя Катюша («Медвежий огрызок» - по комментарию Е. М. Блиновой — в миасских преданиях). Предания несут в себе весьма определенный социальный заряд: Комариха, живущая в услужении у богачей Треуховых, открывает запасы золота н платины в подвалах их дома. Ее чудесное свойство — чувствовать «где золото — там жар горит» — привело к открытию богатого золотоносного рудника Левихи (№ 14 и 15). Александра Архипьевна, как и Комариха, человек народной среды. Ее необыкновенное умение толкуется как врожденное: «...сызмала не могла переступить через золото... Идет, напримерно, по лесу, и вдруг, как вкопанная: это ее золото останавливало. Золото-то в земле, а она через него не может переступить. Особенный человек...» (Д.Н. Мамин-Сибиряк. Платина). Александра Архипьевна разделила участь многих талантливых людей: «как-то об Николине дни с вина сгорела».

Нам приходилось писать о литературной обработке составителем Е. М. Блиновой уральских преданий (В.П. Кругляшова. Материалы к историографии уральской несказочной прозы о пугачевском восстании. – В сб.: Наш край, стр. 257-258). Рассказ «Медвежий огрызок» не составляет исключения. Но бесспорно, что основа рассказа фольклорная (в беседе с Е. М. Блиновой в 1955 г. нам удалось выяснить ее метод работы: она соединяла несколько преданий воедино, а затем своим языком их пересказывала и в таком виде публиковала). Фольклорен сюжет о Катюше, указывающей золото: «Не всем Катюша место, где золото, указывала - только ежели укажет, там и золоту быть. Все ей открыто было. Сила такая ей за загубленность была дадена» (Е.М. Блинова. Медвежий огрызок, стр. 76-77) .

Вырисовывается традиция преданий о женщинах — открывателях золота и о их судьбе. Выше мы писали о Кате Богдановой, нашедшей самородок во втором десятилетии XIX в., и о предании о ней в 70-х годах XIX в. К первой четверти XIX в. относит Е. М. Блинова возникновение рассказа о Катюше — «медвежьем огрызке» (совпадают имена героинь), ставшего затем преданием. В 80-х годах слышит Д. Н. Мамин-Сибиряк рассказ об Александре Архипьевне. В наши дни (в 1961 г.) записаны предания о Комарихе, время жизни которой отнесено к XIX в.

Возвращаемся к вариантам сюжета «Где золото, там показывается» («Золото себя оказывает»). В вариантах сюжета «показывается» свинья (№ 18, 19), курица (№ 19), овечка (№ 20), козел (№ 21). Именно в этих вариантах возникает мотив-примета: «на золоте много змей живет» (№ 20), или «змеи на золото вылезают» (№ 21).

Варианты, в которых фигурируют домашние животные, имеют много общего с традицией рассказов о кладах. Повсеместно на Среднем Урале записываются воспоминания, побывальщины в форме меморатов, реже – предания о приметах на клады. Распространено представление, что на кого клад положен, тот и должен взять, на сколько положен, столько и пролежит. А потом выходит и ищет хозяина. «Выходил то овцой, то конем огненным, то человеком» (№ 73) или: «то конем огненным выметнется, то овцой, а то и зайцем – от величины клада зависит» (№ 70). Клад может «объявиться» огненным конем или жеребенком. В этом образе видна близкая связь с преданиями о столбах пламени, огня, которыми «золото взметнулось» (№ 11, 2, 13). Образ находит почти идентичное словесное выражение: «три сосны особнячком там стояли, так из-под их огненный конь выметнулся» (№ 70). Клад показывается «золотым жеребенком» (№ 72), «золотым бараном» (№ 74), барашком (№ 75), белым барашком (№ 72, 76), овечкой (№ 75), красной телушкой (№ 77), огненной телушкой (№ 78), белым теленком (№ 79), свиньей (№ 80), собакой (№ 81). «Клад любой скотиной может показаться» (№ 80).

Откуда берется клад? По-разному отвечают на этот вопрос в рассказах о кладах, бытующих среди людей различных социально-профессиональных групп и в старательских преданиях о самородках. Клад положен кем-то: разбойниками (№ 73, 77б), или не указано, кем. Но непременно положен, и на нем зарок; о зароке (на определенное время и на определенного человека) говорится во многих рассказах (№ 70, 73, 82 и др.). В одном из них содержится текст зарока: «Тогда мой клад возьмется, когда берег с берегом сойдется». Мужчина слыхал это и землю в шитике привез на ту сторону и взял клад» (№ 73).

В старательских же преданиях самородки никто не клал, они – порождение земли; в одном из преданий утверждается, что они растут в земле, что это – земельное богатство. В кладоискательских рассказах клад обычно не удается найти. И это сближает их с старательскими преданиями о самородках, большею частью, тоже не найденных. но есть и довольно тонкое различие. Клад «встречался» человеку, но человек по какой-либо причине не смог его получить: или не на него положен клад, или человек не так себя повел, как бы надо (а надо или ударить клад-оборотень палкой или сказать «Чур меня» и т.п.). Остаются об этом воспоминания. Поэтому и рассказы имеют форму меморатов. Самородки же в старательских преданиях – земельное богатство, давно лежат в земле, надежда найти их не потеряна. А сведения о них пришли от стариков. Вот почему эти рассказы в большинстве своем имеют форму преданий.

В рабочих преданиях на сюжет «Золото себя оказывает» органично слились образы рассказов о кладах с образами рассказов о самородках. Старательской работой, особенно после реформы 1861 г., занимались и рабочие уральских заводов, поэтому традиции старательских рассказов о самородках и рассказов о кладах бытовали в рабочей среде, причем в основном в той же функции, что и в среде старателей, близких по представлениям к крестьянству, т.е. в функции рассказов-путеводителей к золотому богатству земли. Но и в другой функции — тоже. Так, сюжет «Золото себя оказывает» и сюжет «Клад-оборотень» соединены в предании, объясняющем, каким образом работал нижнетагильский богач Бушин (№ 97). Барашек, заманивший старателя-бедняка в шахту, обернулся золотым самородком. «Вот это клад! — сказал С. A. Зарихин, от которого мне довелось записать это интересное, мастерски рассказанное предание в 1949 г., а потом пояснил: «это старики рассказывали. У старичка-то фамилия Бушин, он в Тагиле построил два каменных дома от этой самородки. Он разрубил ее да по частям и носил. Стал знаться со скупщиками, детей стал учить». Затем он еще комментирует: «Слышал в Тагиле. Спрашивали: отчего Бушин такие дома построил? А старики: вот отчего он так расстроился — и расскажут это про него».

Постепенно по мере того, как оформлялись и крепли горнозаводские общественные отношения и рабочие осознавали себя и свое положение отличным от положения «хозяев» уральских заводов, появились и в рассказах о кладах новые представления. Они отчетливо заметны в преданиях, записанных в наши дни. В представлении рабочих клад лишен какого-либо легендарного ореола, он спрятан управляющим завода, купцом, церковниками, богатым старателем, скупщиком золота или платины. Клад — это богатство, деньги, заработанные народом и присвоенные эксплуататором, скрывающим их от народа. Объяснение происхождения кладов вполне реалистическое.

Рассмотрим предание из г. Михайловска (бывш. Михаиловский завод) Нижне-Сергинского района Свердловской области. Немец-управляющий на демидовском заводе «утаивал от Демидова доходы и себе капиталец сколотил». Ограбив рабочих у одного заводчика, немец перешел к другому — Михаиле Губину. «Губин узнал, что у немца золотишко имеется, а жадный был мужичишко, Михайло-то. Вздумал он выследить, где управляющий золото прячет. А немец почуял, что за ним следят, ночью пошел и третий грот-то завалил, там он прятал свое богатство. Да так завалил, что тот камень никто сдвинуть не может. Говорят, от жадности сил прибавляется, так, видно, и тут. Самого немца-то рабочие в пруду утопили, а золото так и осталось, ни ему, ни людям» (№ 88). Вымысел предания взят из заводской жизни, из заводских общественных отношений, он реалистичен. Грабящий рабочих управляющий на демидовском заводе; заводчик Михайло Губин, жадный до денег, выслеживающий вороватого немца; заваливание грота, чтобы награбленное золото не досталась другим; расправа рабочих с немцем-управляющим — все это жизненно-правдивые образы и события, взятые из мира горнозаводских общественных отношений и сохраненные народной памятью. Клад осмыслен как доходы, созданные трудом рабочих. Его схватил вороватый управляющий, к нему тянется жадный заводчик. Типичный для преданий о кладах мотив — невозможность получить клад — присутствует и в этом рассказе и выражает социально-этические представления о справедливости: клад не достался эксплуататорам. Место хранения клада — пещеры за р. Сергой. Это типично для преданий. Они создаются и бытуют вокруг примечательных, даже таинственных природных мест. Предание записано от Надежды Васильевны Селезневой, несомненно, талантливой рассказчицы. Превосходно сделан отбор материала, социальная суть образов дана лаконично и очень точно, динамична сюжетная ситуация.

Сюжет «Золото (платина) себя оказывает» варьирует в зависимости от того, на каких впечатлениях — зрительных или слуховых — сделан акцент в преданиях. В варианте «Где золото (платина), там показывается» акцент сделан на зрительных впечатлениях. В другом варианте сюжета, который может быть назван «Где золото (платина), там слышится» — на слуховых.

В вариантах преданий «на золоте чудится, блазнит: то выйдет как-то, то заревет, то по-кошачьи, то по-коровьи» (№ 22); слышатся звуки, словно идет старательская работа: «Вот и слышу, что кто-то кайлу бросил — сбрякал стук-от. Думаю, кто-то старается. Ну, подошел — никого нет. Потом стал на этом месте шурф бить — оказалось богатая платина» (№ 23), Иногда на месте, где скрыты в земле самородки, петух поет (№ 23), слышатся песни (№ 24), ночью «песни шумят, решотки брякают, а утром придут чисто, как оставили работу, так и есть. А шум слышно, что робят. Это называлось по-мужицки раньше, что блазнило. Не только это не на пустом месте блазнило, а на золоте» (№ 25) (Эти рассказы в народе называют «блазни»).

§ 5. О фантастических образах в преданиях.

Особо рассмотрим вопрос о фантастических образах в преданиях старателей (В советской фольклористике вопросом фантастических образов в горняцких сказках и легендах плодотворно занимался Р.Р. Гельгардт. См.: Фантастические образы горняцких сказок и легенд (к типологической характеристике старого рабочего фольклора). В сб.: Р.Р. Гельгардт. Избранные статьи. Языкознание. Фольклористика. Калинин, 1966, стр. 474-523. Без заключительной части статья была опубликована в сборнике «Русский фольклор», т. 6, М.-Л., 1961, стр. 193-226). Предания с появляющимися на золоте (платине) людьми по сюжету своему относятся к типу «Золото (платина) себя оказывает». Оно «оказывает» себя в виде столбов пламени, животных, в звуках и шумах, а также в виде людей. В вариантах преданий на золоте (платине) появляются «три девицы, русые все три и красивые» (№ 17), барышня вся в шелковом. Высокая, стройная, подол тащится шлейфом, в туфлях, в светло-розовом платье (№ 30); женщина, у которой «волосы распущены, голову захватила, а сама вся в белом и причитает» (№ 26); женщина, пересекающая дорогу (№ 27); женщина в красном платье, пересекающая дорогу :(№27, П); женщина вся в черном, а перчатки белые» (№ 28). В одном тексте на золоте показался «старик с большой бородой», с огромными руками». (№ 31).

Какова функция этих образов? Все они связаны с золотом, выступают в роли посредников между богатством, скрытым в земле, и людьми. Их появление означает наличие золота (платины). Ведут же они себя по-разному: просто появляются, проходят, пересекают дорогу (№ 17, № 27-1 и П); объясняют, где надо искать золото (№ 30); скорбят, плачут, по поводу того, что «платина выроблена» (№ 26); предупреждают своим появлением о возможном несчастье с рабочим (№ 28); препятствуют нахождению золотого самородка (№ 31).

Для старательских преданий характерен женский образ, ведающий земельным богатством — хозяйка золота и платины. В цвете одежды отражается ее причастность к драгоценным металлам: на золоте она в красном платье (№ 27—1), в розовом (№ 30) на платине — в белом (№ 26). Ее одежда — богата (№ 30), выдержана в светлых праздничных тонах.

Хозяйка золота и платины наделяется в преданиях психологическими свойствами: она смеется, указывая золото, плачет, причитает по поводу выработанной платины, скорбит, зная, что произойдет несчастье. Предвещая несчастье с рабочим-воротовщиком, она одета в черное платье с белыми перчатками (№ 28).

Нам представляется, что образ хозяйки золота и платины является в уральских преданиях дочерним от образа хозяйки рудных богатств, горных богатств — «горной матки». Наше внимание привлекло то обстоятельство, что термин «рудная матка», «железистая матка», «железная матка», как обозначающий основное ядро, средоточие месторождения, употреблялся в XVIII в. в горной промышленности (И. Лепехин. Дневные записки…, т. 4, 1822, стр. 209 – «железистая матка», стр. 174-175 – «рудная матка», стр. 175 – «железная матка»). Он мог в известной степени содействовать оформлению образа «горной матки» в рабочих преданиях — существа женского пола, живущего где-то в центре месторождения и распоряжающегося им. Вместе с тем, очевидна связь этого образа и с древними дохристианскими представлениями, по которым стихии и явления природы имеют своих «хозяев». Обильная железная или медная руда, обильный уголь должны были, по представлениям работных людей, иметь своих «хозяев».

Фантастические образы уральских преданий рождались в результате сложного комплекса представлений. Традиционные образы «хозяев» стихий, пришедшие из крестьянской демонологии, видоизменились, трансформировались в новых условиях работы (в горе или под землей, в шахте), в окружении своеобразной природы (громадные, покрытые лесом, горы, тайга). Ощущая себя беспомощным и незащищенным, человек выдумал, представил образ существа, которому подвластны недра, богатые железом, медью, углем. Вначале это было существо громадных размеров, давала себя знать традиция о великанах, ушедших с приходом русских в горы. Для раннего периода развития образа «горной матки» можно и следует привлечь образ девки Азовки (Полевские предания). Она предстает существом колоссальных размеров, выше горы Азов, из которой или над которой она появляется. Для представлений рудокопов в XVIII в. характерна вера в горных духов, которые или помогают или мешают работе. В литературном источнике XVIII в. горные духи устраивают проделки над хозяином — владельцем рудных заводов в Перми, совершившим неблаговидные поступки. Горные духи задувают свечи, отодвигают от него стол, поджигают на нем парик. Хозяин — в ужасе от их проделок. Социальный смысл образов горных духов ощутим в источнике (Г.Р. Державин. Рудокопы, стр. 723, 725). Очевидно, вера в горных духов была свойственна в XVIII в. и лицам, которые руководили горнозаводским делом.

С течением времени образ «горной матки» подвергается варьированию в представлениях рабочих различных профессий. У старателей, как было показано, это хозяйка золота и платины. В преданиях угольщиков ее называют «горная матка». Она живет в особой комнате, в шахте: комната «внутри бархатом обита черным, золотом, камнями разными дорогими украшена» ( № 66). Она не любит шума, песен, хохота, неприличного слова в шахте, подымает вихорь и тянет людей к стволу (№ 68). Социальный смысл ее забот, действий очевиден: в облике штейгера или смотрителя она отчитает шахтера, не следящего за крепью. — «Ребятишек осиротить хочешь?» (№ 67) или конюхов, ворующих у лошадей овес: «Ты, говорит, отработаешь и наверх, а лошадь, пока не поколеет, света не увидит» (№67). Она строго, но справедливо требовательна, милосердна к слабым и невинно страдающим. Сюжет следует назвать: «В шахте живет горная матка». Варьируют ее действия. Рассказчик Григорий Андрианович Ощепков (1880 г. рожд.), от которого записаны в 1949 г. в пос. Кытлым Лялинского района Свердловской области эти предания, называет «горную матку» «тайной силой»: «Много и про тайную силу слыхал от стариков, да перезабыл» (№ 66). Есть основания утверждать, что рассказы о «горной матке» относились к числу потаенных. По представлениям рабочих, начальство держало в секрете находку комнаты «горной матки» (см. № 66). О секретной комнате и говорилось, вероятно, лишь своим, знаемым, единомышленникам.

Фантастические образы в рассказах рабочих несут на себе отпечаток профессии. Так, в среде углежогов - куренных рабочих - традиционный для крестьянской демонологии образ лесного (лесуньки, лешего, лесовика) приобретает свои особые черты. Его непременной принадлежностью становится топор (№ 122). Одна из затей состоит в том, что он может подбросить топор, и тот, кто его возьмет, будет кружить на одном месте, не находя дороги из лесу (№ 122). Он может покуражиться над лошадьми: привлечет их свистом, покажется им, и лошади пойдут за ним (№ 123). Лесной появляется в вихре ветра (№ 125, 127). По всей вероятности, древнейшие анимистические представления и развивались по линии: ветер в лесу, вихрь — это лесной, «хозяин» леса (ср. сюжетную ситуацию в предании № 127): покосник наставил вилы против ветра — лесного и — стало тихо. Оказалось, что покосник заколол

детей лесного. Работница в артели углежогов, ломающая кученок, увидев высоко в небе тень, испугалась: «думала, что лесной — унесет меня» (№ 132). Лесной не любит, когда на его дороге (троне) люди что-либо устраивают (№ 132, 133). Лесной разметал метровые обрубки деревьев (куренные рабочие «метры рубили на дрова»): «Ветер поднялся, все чурки пораскидало, все равно как дорогу поразмело» (№133).

В рассказах о лесном, записанных в горнозаводских районах Урала, лесной настолько очеловечен, что запросто разговаривает с охотниками, углежогами, старателями (№ 135, 129 и др.). Он может прийти в деревню и взять оставленные ему на окошке квас и ковригу (№129). Особенно охотники по-свойски обращаются с лесным: «...Лесуньку водкой поил и напаивал его допьяна. Он, говорит, напьется, и пойдет — запоет. Четверть ему ставил» (№ 129).

В рассказах старателей у лесного иные дела: рассердившись, он может «речку увести», на которой прежде золото мыли (№ 124); не допустить к золоту (№ 31). Однако, человек одолевает его, побеждает «тайную силу».

§ 6. Предания о Полозе.

В вариантах сюжета: «Где золото (платина), там показывается» — возникает мотив-примета: «на золоте много змей живет» (№ 20, 32, 44, 55, 57), или «змеи на золото вылезают» (№ 21). В группе текстов образ змеи, так или иначе связанной с золотом, конкретизирован — это змей Полоз. Полоз в старательских преданиях — фантастический образ, обладающий свойством показывать золото.

Образ необыкновенного змея издавна известен в национальных преданиях и легендах. В древних повествованиях змей очеловечен. Страленберг упоминает, что у змей человечьи головы, Г. Ф. Миллер, со слов «старого человека из аринского народа» отмечает, что змеи издавали человеческий крик, что предводитель змей обратился к арийцу на арийском языке (Г.Ф. Миллер. История Сибири, стр. 31-32) . Образ змея в этих древних повествованиях содержит отголоски древних зооморфных представлений людей. О древности этих повествований свидетельствует и характер разрешения конфликтов между человеком и змеем: человек остается побежденным (Ср.: В.Я. Пропп. Русский героический эпос. Изд. 2-е. М., 1958,стр. 35-36, 179-205). .

Уже в древних повествованиях со змеями связано представление о их сияющем, сверкающем «золотом» внешнем виде. У Страленберга: «у змей головы человечьи как солнце сияли» (Г.Ф. Миллер. История Сибири, стр. 31-32) ; у Миллера: среди множества змей выделялась «одна чрезвычайной величины с большою головой, и по всему телу как золото сияла» (Там же) . По всей вероятности, этот зрительный образ родился на реальной основе, тело змеи отливает металлическим. блеском, особенно заметном при ее движении.

Предания с образом Полоза четко локальны. Они отмечены нами в южной части Свердловской области, на территории бывшего Сысертского горного округа: Полевской, Сысерть, Полдневая, а также в Каслях.

Предания подразделяются на две группы: о Полозе безотносительно к золоту; и о Полозе в связи с золотом.

В первой группе преданий отмечаются необыкновенные внешний вид и повадки Полоза-змеи. Мотивы сюжета весьма варьируют. Внешний вид: толстая, как бревно (№ 38); он плоский, длинный, окраска желтая, под головой кайма темная (№ 41); змея большая, метров 6 в длину, хобот большой, голова над землей поднята (№ 42); толстый и длинный (№ 43); два-три метра в длину (№ 44); обрубки змеи, как чурбаны (№ 45); змея очень большая. Метров около 30 (это самый большой-то) (№ 50). Способ передвижения, повадки: как пройдет, так после него словно бревно толстое провезли — так придавливает (№ 40); полоз прополз — одна сакма (Сакма – колея, лесная тропа. (М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка, т. 3. М., 1971, стр. 547) осталась (№ 48); ползет, а голова-то приподнята на полметра от земли (№ 48). Место жительства: в лесу ( №33); в камнях, в пещерах (№ 39); жил в лесу, но прихожденье по ночам в деревню было (№ 49). Человек боится полоза: встречаться боялись, задавит (№ 38); если подойти близко, он может задернуть либо похитить человека (№ 39); он может человека захлестнуть и задавить (№ 42); боялись его все, как бы не встретиться ((№ 43); боялись его все (№ 46), мужик испугался полоза до того, что два месяца болел (№ 46); полоза-то этого боялись (№ 47). Необыкновенные свойства: показывался много, да не каждому (№ 39); после него трава остается желтой… В нем ядовитые вещества есть (№ 40); после него как преходит — трава желтеет (№ 41); пройдет — листы свернутся и трава, как выжженная (№ 42); пройдет полоз по траве — и трава сгорает (№ 44); полоз свистит — спит (№ 45); полоз хвостом как хватил по сосне, так от сосны дым пошел (№ 46); трава сгорела, где он прошел (№ 48); мог сжигать жаром и у него «еще какое-то притяженье было. Притягивал людей (№ 49).

Суть сюжета такова: полоз — необыкновенная змея. Толстая, длинная, тяжелая, оставляет четкий след на земле, на котором быстро желтеет трава. Полоз опасен для человека. Встречается людям довольно редко.

Анализ мотивов и сопоставление их вариаций с естественнонаучным описанием этой необыкновенной разновидности змеи убеждает в достоверности преданий и в реалистическом характере вымысла в преданиях.

Знаток природы и животных, Л. П. Сабанеев пишет о полозе в «Очерках Каслинского Урала», характеризуя животный мир этой территории: «Но самая замечательная «гнусина» бесспорно полоз, который попадается до сих пор, хотя и очень редко. Прежде у бер. Синары видели полоза огромной величины — в 2 ? сажени: он часто плавал в озере в мелких местах, оставлял широкий след на песке, но теперь о полозах такой величины не слышно лет 10; но в этом году мне едва не довелось достать целых двух, хотя и значительно меньших размеров, но, к сожалению, оба раза я приходил на место очень поздно. В первый раз видели полоза в июне 1870 года, недалеко от села Воскресенского, величиною в сажень; крестьянин пахавший в поле, увидел его в канаве и в ужасе прибежал в село, где был и я в это время, но, прибыв на указанное место, мы уже не застали гада... Другой раз наехали телегой на спящего полоза около 5 аршин за Окункулем, у так называемого Ефремова места, в начале августа того же года и зашибли слегой; слух об этом происшествии разнесся повсюду и дошел до меня, но я уже не застал его на указанном месте и по всему надо полагать, что живучая гадина отдышалась и уползла в близлежащее болото, в котором, как потом сказывали, видели ее несколько раз и прежде. Но во всяком случае полозы составляют здесь большую редкость и весьма многие из людей, исколесивших Урал вдоль и поперек, не видали их вовсе. Надо полагать, однако, что они встречаются по всему Уралу от Богословска до Златоуста. Я слышал о «большущих змеях», причем обыкновенно в виде предания рассказывали какой-нибудь необыкновенный случай его мнимой кровожадности, как например, змей съел бурлака на Чусовой и т. п.» («Пермские губ.ведомости», 1872, № 28, стр. 135).

Описание Л. П. Сабанеева подтверждает правильность наших наблюдений о локальном приурочении преданий: полоз встречается преимущественно на Сысертском и Каслинском Урале, он весьма редкая разновидность змеи; он громаден, безобразен и страшен («гнусина», «гадина» называет, его автор), человек при встрече с ним приходит в состояние ужаса, вероятно, даже в шоковое состояние: в преданиях — «притяжение было, притягивал людей»; он живуч, в преданиях говорится, — «По нему стреляли... Последний раз, говорят, восемь раз стреляли — убили будто» (№ 50). Реальная основа этих преданий несомненна.

Вымысел усиливает достоверность, так как с его помощью действительность является более яркой, более заостренной: длина полоза метров около тридцати; пройдет — листы свернутся и трава как выжженная; мужик испугался полоза до того, что два месяца болел и т. п. Вымысел опирается на устную традицию, на образ змея, созданный былинами, сказками, но традиционный материал привлекается тогда и постольку, когда и поскольку он не вступает в противоречие с законами жанра преданий. Полоз действует в реальной обстановке, знаемой рассказчиками, его необыкновенные свойства объясняются рассказчиками: живет в камнях, в пещерах; после него трава желтеет — в нем ядовитые вещества; полоз свистит, когда спит и т. д. Есть в нем и совершенно удивительные, не объяснимые рассказчиками свойства: сжигает жаром, притягивает людей, показывается много да не каждому.

В связи с этими качествами не представляется внезапным появление у Полоза еще одного необыкновенного свойства — указывать золото. Произошлоэто следующим путем: образ Полоза соединился с мотивом: «на золоте много змей живет» (змеи на золото вылезают), встречающимся в старательских преданиях по всему Уралу, или с сюжетом о змее, появляющемся над золотом (или кладом), отмеченным нами в Кушвинском и, Лялинском районах Свердловской области (см. № 34—36). О Полозе, показывающем золото, удалось услышать только в южных районах Свердловской области, так как там имелась традиция преданий о Полозе безотносительно к золоту. В произведения П. П. Бажова Полоз проник, прежде всего, именно потому, что писатель с детства впитывал образы местных преданий.

Что же прочно связало змея (и, в частности, Полоза) с золотом? Какие ассоциативные связи? По цвету, блеску; по форме — змея и золотая жила, в одном из преданий есть образ—жила стегнула, как змей Полоз стегнул хвостом и оставил золотой след; по ореолу таинственности, который окружал как находку золота (самородного, жильного), так и необыкновенного и поэтому таинственного змея. Следует учесть еще и традицию, издавна связывающую змею с золотым блеском.

Во второй группе преданий — о Полозе в связи с золотом — варьирует мотив: Полоз показывает золото. Полоз «кружает» вокруг ям, где раньше 6ыло богатое золото, может быть, и теперь еще есть (№ 54); лежит в ложке, где богатое золото (№ 65); прошел по Ивановскому прииску, — там потом золотые россыпи нашли (№ 56); Полоз живет там, где золото (№ 57); видели Полоза, а потом на этом месте нашли богатое золото: (№ 58); золото обнаружили там, где Полоз прополз (№ 59).

Предания второй группы весьма близки по составу мотивов к преданиям первой группы, отличаясь от них лишь наличием мотива: Полоз показывает золото.

В настоящее время записываются тексты, в которых очевидно влияние бажовских сказов, в частности, образа Полоза (№ 61—64).

* * *

Среди рассказов, бытовавших и бытующих в среде старателей, есть группа текстов на тему о труде и быте старателей в прошлом. В жанровом отношении это предания и рассказы-воспоминания. Наше внимание привлекли те из текстов, в которых содержатся повторяющиеся, постоянные сюжеты и мотивы, показатель процесса фольклоризации повествований. Перечислим эти мотивы и сюжеты.

1) Старатели богатые — бедные («Земля в долгу не живет») (№ 98, 102).

2) Бедный старатель — «страдатель» (№ 98, 99).

3) «Золото мыть — не дрова рубить, дрова рубить — не золото мыть». (№ 100, 101).

4) «Дикое счастье» старателей (№ 103).

5) Самодурство старателей (№ 100, 104, 105, 106).

Группа теистов (№ 107—115) весьма примечательна для выяснения суеверных представлений старателей и горщиков (искателей драгоценных камней) в прошлом. Тексты № 113—115 выявляют обычай оставлять делянку или завещать пай святому, установившийся без сомнения при участии церковников. Дальнейшая собирательская работа и накопление текстов позволят проанализировать сюжеты и мотивы этих повествований.