Книги >

Вера Петровна КРУГЛЯШОВА

ЖАНРЫ НЕСКАЗОЧНОЙ ПРОЗЫ УРАЛЬСКОГО ГОРНОЗАВОДСКОГО ФОЛЬКЛОРА

В НАЧАЛО КНИГИ

ГЛАВА 5. О ЗАВОДЧИКАХ ДЕМИДОВЫХ

§ 1. Сюжетно-тематический состав цикла. Зарождение сюжетов в ХVIII в. Предания о первом Демидове.

Есть в уральских преданиях тема, которая может быть названа специфически уральской – о заводчиках Демидовых. Возникновение ее относится к XVIII в., когда на демидовских заводах началось силами трудового народа металлургическое производство, составившее со временем основу экомической жизни Урала. Идейной основой большинства преданий на эту тему является обличение крепостнического произвола. Внутри этой тематической группы достаточно четко выделяются две подтемы: о первом Демидове — основателе металлургического дела; о прочих Демидовых (без конкретизации, о ком именно). Первая подтема реализуется в немногочисленных сюжетах с основной идеей мастерства в труде; вторая — в группе сюжетов, объединенных идеей обличения военно-крепостнического режима на уральских горных заводах.

I. В подтеме о первом Демидове выявлены следующие основные сюжеты:

1 - Кузнец Демидов и царь Петр I. Трудовое мастерство кузнеца. Или: Кузнец Демидов по приказу Петра I мастерски изготовил оружие. 2 - Никита Демидов и Петр I состязаются в силе (см. предыдущую главу работы). 3 - Ермак Тимофеевич, кузнец Демидов и царь Петр I. Или: Первооткрыватель железной руды Ермак и искусный кузнец Демидов основали металлургическое дело на Урале.

I I . В подтеме о прочих Демидовых выявлены следующие основные сюжетно-тематические подгруппы:

А. О жестокости и самоуправстве заводчиков:

4 - Демидов чеканил серебряные рубли в подвалах Невьянской башни.

5 - Демидов затопил людей в подвалах Невьянской башни.

6 - Демидов замуровывал людей в стены.

6а - Демидов приказал убить (убил) женщину (дочь, любовницу). Сохранилась (найдена) могила.

7 - Демидов скрывал беглых каторжников в «годовой избушке» (в «годовом»).

8 - Демидов играл в карты, расплачивался серебряными рублями своей чеканки.

9 - Демидов знал все: в башне есть комната, в которой он слышал разговоры своих узников.

10 - Башня покосилась от ужасов, которые творил в ней Демидов.

11 - Демидов проиграл (выиграл) в карты завод (людей).

Б. О произволе демидовских управителей и приказчиков:

12 - Рабочих поджаривали у горна.

13 - Рабочих томили за жаркой печью, не давали пить.

14 - Рабочие должны были снимать шапку перед домом (коровой) управляющего (приказчика);

15 - Молодую вели на первую ночь к управителю (приказчику).

В. О развлечениях-самодурствах Демидовых:

16 - Демидов прокатился летом по зимней дороге.

17 - Демидов мыл лошадей шампанским.

18 - Демидов сделал окрошку с французским портвейном.

19 - Демидов разжег костер (самовар) бумажными деньгами.

20 - Демидов готов дать тысячу рублей за поцелуй.

21 - Демидов задержал церковную службу из-за недошитого наряда дочери.

22 - Демидов приказал дочери венчаться в платье из шелка и рогожи.

Жизнь и деятельность Демидовых на Урале породили уже в XVIII в. тематически разнообразные рассказы, проникшие с различной степенью полноты в письменные источники (Б.Б. Кафенгауз. История хозяйства Демидовых…, стр. 82).

В «Дневнике путешествия из Сибири» А. Н. Радищева, возвращавшегося из ссылки в 1797 г. через горный Урал, конспективно записан рассказ о Невьянской башне и тайне ее подвалов: «Невьянский завод. Турчаниновской. N В. Серебреная руда в погребу, офицер для того посланной» (А.Н. Радищев. Дневник путешествия из Сибири. Соч. в 2 т. Т. 2, 1907, стр. 325).

Представляется возможным проследить зарождение сюжета о Демидовых, чеканящих деньги в подвалах Невьянской башни. Строительство башни Акинфием Демидовым в первой половине 20-х годов XVIII в. вызвало толки и предположения о ее назначении, вероятно, и о возможной в ее подвалах чеканке денег. Основанием могли послужить организованное в Невьянске еще до строительства башни отделение серебра из черной меди, добытой в Сибири, а также тайная разработка сибирского золота. Для скрытого, потаенного производства начал Демидов строить башню. Конечно, были связаны с ней и другие намерения. Чеканка денег стала возможной особенно после официального объявления заводчиком серебряной руды и золота в Сибири. Историки и писатели, изучавшие хозяйство Демидовых, рассматривают факт изготовления серебряных денег в подвалах башни как достоверный (Д.н. Мамин-Сибиряк. От Урала до Москвы, стр. 33-34. Вас. Ив. Немирович-Данченко. Кама и Урал (очерки и впечатления). СПб, 1904, стр. 368-369; П.П. Бажов. Публицистика, письма, дневнмки. Свердловск, 1955, стр. 152; В. Федоров. Тайны Невьянской башни. Свердловск, 1961, стр. 40-41. Дана сводка материалов по вопросу о достоверности факта).

В представлениях невьянского населения этот факт укрепился благодаря своей необыкновенности. Необыкновенным было все: изготовление денег в тайных «полатках» под башней; подземные ходы из «полаток» к дому заводчика; башня, неизвестно от чего вдруг покосившаяся на одну сторону. Все эти факты и толки о них способствовали проникновению рассказов в устную традицию. Новые факты лишь укрепляли представления: наследники Акинфия получили груды золота и серебра и не считали их, а делили мерой. Необыкновенной была бессчетность богатства. Поражало соединение несоединимого: денег (ценности) и формы их подсчета (делили мерой). Возникший вопрос — откуда такое богатство? — снова вел к подвалам таинственной башни: в тайных «полатках» чеканил хозяин-заводчик свои деньги. В таком виде сюжет бытовал к 60-м годам XVIII в., к моменту ревизии князя Вяземского. Приезд «офицера» был осмыслен в связи с многими преступлениями заводчика, в том числе, и с чеканкой серебряных рублей в башне: «офицер» послан для раскрытия этого дела. В такой редакции рассказ был услышан во второй половине 90-х годов XVIII в. А. Н. Радищевым. По жанру это, вероятно, было уже предание. Возможно, оно имело концовку о затоплении подвалов башни заводчиком в связи с царской ревизией и о погублении сотен людей. Подобная .концовка могла быть не зафиксирована писателем вследствие ее резко разоблачительного, антикрепостнического характера. Знак «NB» перед фразами «Серебреная руда в погребу, офицер для того посланной» может означать стремление Радищева удержать в памяти то, о чем небезопасно писать.

Сюжет «Демидов затопил людей в подвалах Невьянской башни» берет начало, по всей видимости, тоже в XVIII в. Суть его такова: Демидов узнал, что на Невьянский завод едет с проверкой ревизор (офицер) и отдал приказ затопить подвалы башни вместе с людьми. Сам по себе факт затопления подвалов башни водой из невьянского пруда не считается достоверным. П. П. Бажов отмечает: «Вариант затопляемого подземного тупика невозможен, не выдержит никакое сооружение. Вариант «было да водой смыло», то есть проходной воды с крутым падением ниже подземелья и незаметным выходом в Нейву, тоже невероятен: требует работ и креплений объема чуть не линии московского метро» (П.П. Бажов. Публицистика, письма…, стр. 150). Историк В.Н. Шишонко в своей «Пермской летописи» не упоминает о затоплении. Современный уральский историк утверждает, что «затопить подвалы технически невозможно» (В. Федоров. Тайны Невьянской башни, стр. 42). По его мнению, основанием для предания могли явиться случаи мгновенного проникновения грунтовых вод во время весеннего паводка в подвалы башни, где работали крепостные. При этом его как историка беспокоит смещение хронологии в предании, связывающем событие затопления людей с Акинфием Демидовым: «Акинфий Демидов умер в 1745 году, а князь Вяземский приезжал на Урал в 1763-м». (Там же, стр. 43).

Возникновение и судьба этого сюжета наилучшим образом выявляют характер историзма в преданиях. Данного конкретного факта не было. Народ вымыслил его, обнаружив поразительную идейно-художественную зоркость. Чудовищная жестокость и беспримерный произвол заводчиков, безвыходность положения крепостных и безнаказанное всевластие крепостников, характерные для горнозаводских общественных отношений XVIII в., сконцентрированы в нем с предельной четкостью и выразительностью. Эпоха военно-крепостнического режима отразилась в этом сюжете в ее трагических противоречиях. Данного факта не было, но он мог быть, как были, совершались бесчисленные ужасающие жестокости. «В строгом смысле слова, крепостного права Урал не видал, но зато испытал самый ужасный из его видов — это положение приписанных к заводам крестьян. Первые заводчики были люди слишком энергичные, вроде Акинфия Демидова, и не стесняли себя в выборе средств при преследовании своих целей. По сие время на многих уральских заводах сохранились предания о тем, как рабочих бросали в жерла доменных печей или топили в прудах; известный заводчик Зотов ходил по фабрикам с пистолетом и стрелял ослушников, как зайцев. Положение приписанных к заводам крестьян было невыносимо — это было рабство, в худшем значении этого слова. Недаром на Урале говорят про уральские заводы, что они, как село скудельниче, купленное на деньги Иуды выстроены ценою крови на костях человеческих» (Д.Н. Мамин-Сибиряк. От Урала до Москвы, стр. 35). В силу разоблачительного содержания сюжет «Демидов затопил людей в подвалах Невьянской башни» передавался в XVIII в., вероятнее всего, осторожно, потаенно, и это обстоятельство затруднило проникновение предания в печать, в источники. Сюжеты «Демидов чеканил серебряные рубли в подвалах Невьянской башни» и «Демидов затопил людей в подвалах Невьянской башни» соединились в один рассказ, по всей видимости, уже в 60-е годы XVIII в., после приезда царского ревизора. Оба сюжета — уральские и по происхождению и по бытованию.

Вместе с тем, есть среди уральских рассказов XVIII в. о Демидовых такие, в которых обнаруживается сходство с рассказами из других местностей, конкретно, из Тульской земли,» где прежде жили Демидовы (тульские кузнецы-Антуфьевы). Это преимущественно рассказы о первом Демидове—Никите, о том, как он стал визестен царю Петру I, при каких обстоятельствах получил от него Невьянский завод.

По одному из таких рассказов, Никита с сыном Акинфием приехал из Тулы в Москву и лично просил Петра I, обедавшего в это время, отдать ему Невьянский завод. Подчеркнуты демократизм царя и благосклонность его к Никите: немедленно приказал представить, посадил за стол, выслушал просьбу и тут же дал согласие (Гр. Спасский. Жизнеописание Акинфия Никитича Демидова…, стр. 9). Царь показан весьма заинтересованным в развитии металлургического дела.

По всей видимости, источником рассказа была семья Демидовых. С его помощью они удовлетворяли любознательность заводских служащих и утверждали себя как ставленников самого царя Петра. Рассказ превратился в предание: «оторвался» от первых рассказчиков и переходил в семьях близких к заводчику служащих из поколения в поколение. Так, И. И. Голицын (информатор Гр. Спасского), участвовавший в управлении Невьянским заводом в конце XVIII в., слышал этот рассказ от отца, родившегося в Туле и вывезенного на Урал в 1706 г. (отец служил в качестве приказчика у Демидова, занимался торговыми оборотами). Предание было подтверждено сверстниками отца И. И. Голицына (Гр. Спасский. Жизнеописание…, стр. 55). Зафиксированное косвенным источником 30-х годов XIX в. предание в дальнейшем не получило развития, не обнаружено в устной тра­диции (Его пересказал Д.Н. Мамин-Сибиряк в очерке «Самоцветы», пользуясь указанным нами источником. См.: Д.Н. Мамин-Сибиряк. Стать и очерки. Свердловск, 1947, стр. 258).

Есть основания утверждать, что заводовладельцы Демидовы прибегали к устным рассказам в целях расположения общественного мнения в свою пользу. Примером может служить рассказ о дружбе Никиты Демидова с калмыками, об уважении и доверии их к нему (Записки исторические, политические и военные о России с 1727 по 1744 год. Соч. Г.Манштейном, ч. 3-4. М., 1810, стр. 117-118. В издании 1823 г. – стр. 293-295). Рассказ распространился в придворных кругах (где и был услышан Манштейном) в то время, когда отношения калмыков к Демидову (Акинфию) были особенно враждебными: кал­мыки не отдавали свои земли, устраивали набеги на рудники в Колыванском округе, жгли их, Акинфий строил укрепления (Гр. Спасский. Жизнеописание…, стр. 54-55). А при дворе в это время муссируется рассказ о том, что еще отец Акинфия — Никита получил от калмыков согласие добывать руду в их землях и что отношения Демидовых с калмыками строятся на взаимном уважении. X. Г. Манштейн зафиксировал этот рассказ как достоверный. Историки же отказывают ему в правдивости. Гр. Спасский заявляет, что это сообщение «...не имеет никако­го достоинства... ни в одном из приведенных слов Манштейна нет правды» (Там же) . Знаток истории хозяйства Демидовых Б. Б. Кафенгауз упоминает о нем в числе рассказов анекдотического содержания (Б.Б. Кафенгауз. История хозяйства Демидовых…, стр. 82. Здесь дана сводка рассказов о знакомстве Демидова с Петром I и библиография). Историческая недостоверность не является препятствием для включения рассказа в устную традицию. Препятствием является несоответствие народным представлениям. В данном случае рассказ не ответствовал представлениям об угнетателях-заводчиках в преданиях, скорее противоречил им. Рассказу не на что было опереться в народной традиции, а с современной действительностью XVIII в. он расходился. Он не обнаружен нами в источниках — ни в прямых, ни в косвенных.

Весьма распространен в устной традиции на горнозаводском Среднем Урале сюжет, названный нами «Кузнец Демидов и царь Петр I. Трудовое мастерство кузнеца». Мы не располагаем прямыми материалами о бытовании его в XVIII в. Косвенный источник 30-х годов XIX в. ведет к уральскому фольклору (Гр. Спасский. Жизнеописание…). Рассказ вводится в контекст как анекдот, приписываемый Никите Демидову. Особенность данного косвенного источника состоит в том, что в нем использованы «словесные предания» из Невьянского завода (Там же, стр. 51-52, 55, 56). Рассказ, вероятнее всего, пришел из устной традиции: Гр. Спасский бывал на Урале и в Сибири. Возможно, что первым рассказчиком этой истории на Урале был Никита Демидов, а может быть кто-либо из его сыновей или приближенных служащих. И тогда ссылка в рассказе на первого Демидова является характерным для предания приемом с целью усиления правдивости рассказа. Да и не так уж важно выяснить, кто же первый рассказал эту историю на Урале. Важно другое: поразивший воображение слушателей рассказ о необыкновенном трудовом мастерстве тульского кузнеца «оторвался» от рассказчика и начал активно бытовать среди заводского населения.

По источнику 1833 г. действующими лицами в рассказе являются кузнец Никита Демидов и вице-канцлер Петра I Шафиров. Вместо испорченного пистолета немецкой работы Никита сам изготовил точно такой же пистолет (Гр. Спасский. Жизнеописание…, стр. 3). В косвенном источнике, использующем архивные материалы Тульского оружейного завода и, возможно, устные рассказы туляков, находится другая версия сюжета, согласно которой кузнец Никита Демидов по заказу Петpa I готовит алебарды и ружье по иностранному образцу (Описание Тульского оружейного завода в историческом и техническом отношении. Соч. Иосифа Гамеля. М., 1826, стр. 30-31, примечание. Гр. Спасский перепечатывал эту версию, см.: Жизнеописание… стр. 4-6). Наличие версий свидетельствует об активном бытовании сюжета – он зафиксирован и на уральской и на тульской земле. Трудно сказать, где произошло оформление рассказа в предание. И в Туле, и на Урале кузнецы были весьма распространенной в силу промышленной специфики районов социально-профессиональной группой.

Мастерство кузнецов — давнишняя тема русских и нерусских преданий. В них «...искусство обрабатывать металлы представляется чем-то чудесным. ...По выражению Мункачи, финский эпос - «героическая поэзия, созданная во славу металлургии» (А.Н. Веселовский. Историческая поэтика, ч. 2. Л., 1940, стр. 589-590). К персонажам этой тематической группы, длинный ряд которых начинается в древности с мифических Гефеста и Вулкана, присоединился на хронологическом уровне XVIII в. вполне реальный кузнец Никита Демидов.

Нам думается, что истоки сюжета «Петр I и кузнец» находятся в реальных фактах общения тульских кузнецов, в частности, Антуфьева (Демидова) с царем Петром и что сюжет «Петр I и кузнец» был известен вначале как «Петр I и Демидов». Отбор же факта обусловлен тем, что судьба кузнеца была удивляюще необыкновенной и в силу обстоятельств стала известна трудовому народу Урала.

Публикации предания во второй половине XIX в. литературно обработаны. Но фольклорное «зерно» в них ощутимо. Отношения царя и кузнеца достигают конфликтной остроты. Царь дает Демидову оплеуху со словами: «Сперва сделай, мошенник, потом хвались!». Тем сильнее конечное торжество кузнеца. Он не смутился: «А ты, царь, сперва узнай, потом дерись!». И доказал, что постоял супротив немца», сделав пистолет (Т. Толычова. Предания о Демидовых и демидовских заводах. – «Русский архив», 1878, кн. 2, стр. 120). Публикация писательницы Т. Толычовой содержит впечатления автора от Невьянского завода, вероятнее всего, предания были услышаны ею самой на Урале, но несомненна их литературная обработка. Бытование на заводах Среднего Урала во второй половине XIX в. преданий на рассматриваемый сюжет подтверждает и В. Н.Шишонко (В. Шишонко. Пермская летопись. Пятый период, ч. 2-я. 1695-1701. Пермь, 1887, стр. 109. В .Шишонко сводит воедино рассказы о первых шагах деятельности Никиты Демидова. Публикация в подстрочных примечаниях на стр. 108-110). В публикации 1899 г. в обращении царя к кузнецу появляется мотив угрозы: «Смотри, не испорти; испортишь — худо будет...» (Путеводитель по Уралу. Екатеринбург, 1899, стр. 128).

В советское время предания на сюжет «Кузнец Демидов и царь Петр I» выявлены нами в Невьянске, Нижнем Тагиле и в населенных пунктах вокруг них: д. Шайдуриха, Шурала, пос. Староуткинск, Черноисточинск, Висим. Традиция преданий продолжается в тех же населенных пунктах, в каких она обнаружена в дооктябрьское время.

В преданиях явно ощутим акцент на профессиональном мастерстве Демидова. Он проявляется в прямых оценках информаторов: «Кузнец хороший был Никита» (№ 1) (ФА. Коллекция «Предания о Демидовых». В скобках указываются порядковые номера коллекции) , «Умелец, оружие вырабатывал» (№4); в оценках, «отданных» Петру I: «Молодец, — говорит,— хорошо делаешь» (№ 2); «И подает новый пистолет, который сам сделал. Царь посмотрел и говорит: «Это не мой — этот лучше» (№ 3).

При анализе вариантов сюжета обнаруживается, что основа сюжета остается неизменной.

1. Петр I в Туле на оружейном заводе. Никита сделал ему хороший пистолет. В награду Петр отдал ему оружейный завод (№ 1).

2. Демидов сделал два одинаковых пистолета: Петру I и себе. Царь не мог узнать (отличить) свой. В награду разрешил строить заводы (№ 2).

3. Петр I ищет хорошего кузнеца. Слуга находит ему в Туле Демидова. Тот ремонтирует револьвер Петра и делает второй, одинаковый. Петр отдал ему уральские заводы. (Висимский сборник, стр. 56, № 47).

4. На именины Никита подарил царю первый пистолет. Царь наградил его землями. (Висимский сборник, стр. 57, № 51).

5. Демидов сделал револьвер Петру I. Царь удивился и отдал Демидову весь Урал. (№ 6).

Постоянна в преданиях ситуация удивления (удовлетворения, удовольствия) царя от сделанного Демидовым пистолета (револьвера); постоянен мотив награды Демидова царем; постоянен смысл образа Демидова - мастера своего дела, искусника в труде. Предание, таким образом, не открывает широких возможностей для варьирования, оно скреплено ситуацией, находящейся в основе сюжета, и содержанием (смыслом) главного образа (кузнеца Никиты Демидова).

Варьирует место действия, варьирует награда царя Демидову: оружейный завод; разрешение строить заводы; уральские заводы; земли; весь Урал. Наличие вариантов свидетельствует об активной жизни предания в современности.

Нами обнаружена новая версия рассматриваемого сюжета (текст № 3): «Ермак Тимофеевич, кузнец Демидов и царь Петр I ». Она образовалась в результате соединения двух сюжетов: сюжета «Ермак — открыватель уральского железа» (на горе Высокой магнитным железняком оторвало подкову ермакова коня) и сюжета «Кузнец Демидов и царь Петр I. Трудовое мастерство кузнеца». Сюжеты эти традиционны для уральских преданий, соединение же их встретилось пока лишь в одном данном тексте. Окончательному выводу о степени его распространенности может помочь лишь дополнительное собирание.

Новая версия сюжета весьма интересна своим типично уральским колоритом: Ермак по пути в Сибирь открывает магнит железняк на горе Высокой, о чем сообщает царю. Демидов, сделавший пистолет по образцу иностранного, тоже стал известен царю. Царь награждает Демидова землями, богатыми железом (открытым Ермаком). Фольклорными законами преданий такое соединение оправдано. В нем проявляется эстетика необыкновенного, свойственная жанру преданий. Первооткрывателю железной руды Ермаку, искусному кузнецу Демидову обязан Урал, по народным преданиям, развитием металлургического дела.

Длительная жизнь и активное бытование в наши дни сюжета о Демидове — мастере-кузнеце объясняется в значительной степени тем, что в уральских преданиях издавна существует традиционная тема мастерства в труде (В нашей работе она освящается в связи с преданиями о силачах – сюжет «Силач на работе»). Она раскрывается в группе сюжетов, основная идея которых: «На Урале народ — умельцы». Персонажами в них выступают рабочие различных профессий, в том числе и кузнецы.

Действительность прошлых веков давала обильный материал для рассказов о трудовом мастерстве. Смекалка, умение, одаренность были настолько ярки в горнозаводском населении, что проявлялись даже в условиях крепостнического режима на горных водах (Н. Попов. Хозяйственное описание Пермской губернии, ч. 3, 1813, стр. 89-90. Гр. Спасский. Жизнеописание…, стр. 45-46; Сказы Бажова о трудовом мастерстве, основанные на преданиях и легендах). В наше время зафиксированы экспедициями Уральского университета следующие сюжеты на эту тему (в жанре преданий рассказов-воспоминаний).

1. Кузнец сделал из железа серебряные подковы, под цвет лошади (№ 7).

2. Три брата-рудокопа сразу указывают, куда идет рудная жила (№8).

3. Старатель выбил шахту 60 аршин глубиной (№ 9).

4. Механик-самоук прозван за необыкновенную сметливость и мастерство окаянным (№ 10).

5. Три брата-углежога выжигают звонкий уголь, лучшие по Уралу мастера (№ 11).

6. Мастера-прокатчики выкатали лист железа толщиной в папиросную бумагу (№ 12).

Сюжет «Кузнец Демидов и царь Петр I. Трудовое мастерство кузнеца» примыкает идейно и тематически к этой группе рассказов. Данный сюжет и рассмотренный выше «Никита Демидов и Петр I состязаются в силе» свидетельствуют о положительной оценке первого Демидова в народных преданиях (О положительной оценке деятельности Никиты и Акинфия Демидовых см.: Д.Н. Мамин-Сибиряк. от Урала до Москвы, стр. 31-34; Он же. Письмо к отцу от 21 августа 1875 г. – Собр.соч. В 10 т. Т. 10. М., 1958, стр. 341; П.П. Бажов. Публицистика…, стр. 148-156. О положительной фольклорной оценке первого Демидова см.: М.Г. Китайник. Рассказы рабочих пореформенного Урала. – «Труды института этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая», 1953. новая серия, т. 20, стр. 73; Народное поэтическое творчество Висима, стр. 27-28).

§ 2. Предания о Демидовых в XIX—XX вв.

Косвенные источники второй половины XIX в., свидетельствуют об активном бытовании преданий о заводчиках-крепостниках на Среднем горнозаводском Урале. Вполне вероятна активизация их именно после отмены крепостного права. Хотя и была «волчьей» (Д. Н. Мамин-Сибиряк) полученная рабочими воля, в сравнение с тяжестью крепостного положения она не шла. «По закону рабочий Урала из крепостного (на частных заводах)... превращался в юридически сводную и независимую личность. Его уже нельзя было продавать и покупать, он мог владеть движимым и недвижимым имуществом, предъявлять иски, заниматься торговлей, промыслами и, что самое важное, имел право свободно продавать свою рабочую силу как товар». Вместе с тем, закон предусматривал «во всех тонкостях... различные наказания, рассчитанные на удержание рабочих в безграничном повиновении» (Ф.С. Горовой. Об особенностях отмены крепостного права на горных заводах Урала. – В сб.: Из истории Урала. Свердловск, 1960, стр. 177-179). Полученная по реформе свобода была мало ощутима, так как жизненная практика расходилась с юридическими нормами. И все же уральский рабочий вышел из военно-крепостного состояния, рождался рабочий класс пореформенного капиталистического Урала.

Общественная атмосфера была особенной. Факт падения крепостного права шевелил, волновал горнозаводское население. В обстановке интенсивной духовной жизни, жажды деятельности, поисков выхода предания о крепостном праве, о заводчиках, распоряжавшихся жизнью и смертью рабочих, способствовали действительному формированию и утверждению личности человека труда. Позитивный исторический опыт, содержавшийся в преданиях, воспитывал в новом поколении веру в народ, вынесший лютые времена дореформенных заводчиков, питал настроения социального реванша, звал к борьбе. В этом проявлялась общественно-эстетическая функция преданий о заводчиках Демидовых в пореформенное время.

Вас. Ив. Немирович-Данченко, побывавший на горнозаводском Урале в 1875 г., отмечает, прежде всего, множество преданий, связанных с Невьянской наклонной башней:

«Легенды — остались в народной памяти, и народ упорно связывает их с этой старою башней; народ говорит о ней то, что не скажут выходцы с того света, народу каждое пятно на этих онемевших стенах кажется следами убийств, каждый загадочный шум в стене — стонами когда-то замученных в каменных мешках жертв; вой в верхних галереях — воплями их: «В подвалы-то уже лучше не ходите! Там страхи». Расспросите, какие страхи, — оказывавается, что белое мелькает в воздухе, чудятся скелеты, цепляющиеся по стенам, как цеплялись они, когда вода заливала эти подземелья; слышится стук костей по углам и традиционное бряцание цепей... На Урале всякий мальчик порасскажет вам о делах того минувшего, несчастного времени, которое до сих пор считают чуть ли не золотым веком» (Вас. Ив. Немирович-Данченко. Кама и Урал, стр. 367-368).

В очерках «Самоцветы» (1890) Д. Н. Мамин-Сибиряк упоминает о народных преданиях, связанных с историей создания башни и использования ее: «Какие-то подземные ходы, какие-то тайники и т. д.» (Д.Н. Мамин-Сибиряк. Статьи и очерки, стр. 258-259).

Сюжет о затоплении людей в подвалах Невьянской башни вводит в «Пермскую летопись» В. Н. Шишонко: «Теперь послушаем предание о том, как поступил заводчик, чтобы выпутаться из беды...». При передаче содержания рассказа Шишонко несколько раз упоминает «стариков-старожилов», рассказчиков; по всей вероятности, В. Н. Шишонко сам слышал рассказ от жителей горнозаводского Урала (В. Шишонко. Пермская летопись. Пятый период, ч. 3. 1702-1715. Пермь, 1889, стр. 49-50. Автор ссылается также на публикацию П. Вологдина в «Пермских губернских ведомостях» за 1880 г.). В 1914 г. П. П. Семенов-Тяншанский отметил, что Невьянская башня «вызывает целый ряд легенд и ужасных о ней преданий» (П.П. Семенов-Тяншанский. Россия, т. 5, стр. 410).

Сюжет предания в этих источниках таков: Демидов чеканил деньги в подвалах башни. Царь узнал и назначил ревизию (проверку). Демидов затопил подвалы башни вместе с людьми.

В послеоктябрьское время предания на этот сюжет многократно записывались. Прав П. П. Бажов, называя этот рассказ «ходовой легендой», которая «крепко укоренилась» (П.П. Бажов. Публицистика…, стр. 150). Материалы экспедиций свидетельствуют б процессе варьирования мотивов этого сюжета. Варьирует мотив «причины затопления»: царь приехал (№ 15); ревизия шла из Екатеринбурга (№ 16); Екатерина II выслала комиссара (комиссию) (№ 18, № 21); Петр I узнал, выслал комиссию (№ 19); Демидов узнал, что его секрет открыт (№ 20). Варьирует мотив гибели людей, варианты объединяются в две группы. Первая группа: никто живой не остался (№ 15, 17); люди из подземелья не вышли (№ 19); людей там много погибло (№ 20). Вторая группа: один-два человека спаслись (№ 18, 21, 23).

В ряде преданий сюжет сохранился неполностью. В одних речь идет только об изготовлении фальшивых денег ( № 24, 25). В тексте № 26 место изготовления перенесено на Сосновый остров Черноисточинского пруда. В других — только о затоплении башни (№ 28). В тексте № 27 место затопления перенесено в Калату, затоплена шахта (ныне город Кировград).

Варьирует мотив назначения башни. В преданиях поясняется, что башня построена Демидовым: для чеканки денег (№ 15, 21, 22); как сторожевой пункт (№ 16, 25); как тюрьма для беглых, для рекрутов, для всех провинившихся в глазах заводчика (№ 23, 24, 28, 29).

В объяснении специфической особенности башни (она «падающая», наклонная) в преданиях встречаются 2 варианта: сразу была построена наклонной (№ 22, 29); грехов на ней много, потому осела (Вас. Ив. Немирович-Данченко. Кама и Урал, стр. 379). Последний вариант встречен нами еще в одном источнике: «В этой башне и в страшных ее подземельях с жестокостью его времени расправлялись со всеми почему-либо неприятными и паевыми людьми»... много творили различных ужасов, от которых будто бы и камни покосились» (П.П.Семенов-Тяншанский. Россия, т. 5, стр. 410) (подчеркнуто нами. — В. К).

Предания о трагедии в подземелье Невьянской башни поддерживались и поддерживаются в наши дни существованием самой башни и, разного рода материальными находками, о которых рассказывают жители Невьянска; обнаружены трубы от башни к пруду, найдена в подвале плавильная печь, наручники и т. п. (№ 30— 32). В Нижнетагильском и Невьянском краеведческих музеях экспонируется картина неизвестного художника на сюжет трагедии в подземелье башни. О Невьянской башне созданы литературные легенды, не ставшие однако достоянием устной традиции (Е. Гадмер. Невьянская башня (Уральская легенда). – В кн.: Пермская губерния. Учебник географии с приложением хрестоматии и двух карт. Пермь, 1913 , стр. 112-113).

Нами отмечено бытование в 70-х годах XIX в. сюжета «Демидов замуровывал людей, в стены». В передаче Вас. Ив. Немировича-Данченко сюжет литературно обработан, но фольклорная основа его не вызывает сомнений: «Рассказывают о том, как замазывали в каменные стены людей, оставляя самые незначительные отверстия для дыхания, чтобы дольше не умирали несчастные» ((Вас. Ив.Немирович-Данченко. Кама и Урал, стр. 374). Об этом действительно рассказывали и рассказывают в настоящее время. В литературной обработке писателя сюжет предстает в та­ком виде: рабочий защитил сестру от насилия демидовского при­спешника, был высечен кнутом и бежал в Пермские леса. Заводчик схватил старуху — мать рабочего и замуровал, оставив окошечко для пищи. Когда через два месяца явился сын, мать выпустили, но она оказалась сумасшедшей. На ее место замуровали сына и держали полгода (Там же) . В подобном виде сюжет не обнаружен нами ни в устной традиции, ни в косвенных источниках.

Во втором десятилетии XX в. П. П. Семенов-Тяншанский упоминает о замуровывании людей живыми в стены башни, перечисляй тематику рассказов о башне (П.П. Семенов-Тяншанский. Россия, т. 5, стр. 410).

В советское время бытование преданий на сюжет «Демидов замуровывал людей в стены» поддерживается находками: человеческие скелеты в стенах демидовского дома и старой конторы (№ 33, 34) (О находке человеческих скелетов в стенах старинных зданий на уральских заводах свидетельствуют источники: Путеводитель по Уралу, ч. 1. Изд. В.Г. Чекан. Екатеринбург, 1899, стр. 149; Н.А. Попова. Екатеринбург-Свердловск. Свердловск, 1935, стр. 28; В. Федоров. Тайны Невьянской башни, стр. 38). О находках говорится в преданиях с целью усилена достоверности рассказа, например, в тексте № 35: была замурована иностранная актриса, отказавшаяся стать сожительнице Демидова, а «когда стали ломать его дом, то обнаружили много костей в шишах, а в одной — браслет с иностранным клеймом» (Этот рассказ обнаруживает некоторые схождения с услышанным Вас.Ив. Немирович-Данченко в 70-х годах XIX века. См.: Кама и Урал, стр. 371-372).

Сюжет «Демидов замуровывал людей в стены» варьирует мотивах: кто был замурован; за что замуровали (причина). 1949 г. мне довелось услышать в Невьянске предание о том, что в стене старой конторы Демидов замуровал свою жену и что теперь она показывается ночами привидением (Записано от сторожихи заводской конторы. Архив автора). В 1962 г. рассказ был вновь записан (от другого информатора), но с дополнением и варьированием мотивов: Демидов замуровал жену в стене подземной части башни, опасаясь, как бы она не выдала его, рассказав о чеканке денег. Мотив привидения остался (№ 36). Оба варианта сюжета услышаны от женщин. Информаторы-мужчины весьма критически воспринимают мотив привидения, но вместе с тем находят ему объяснение: «кажется» от страха, так как в мрачной башне становится не по себе (№ 37). При этом поясняют, что в башне есть комната с необычной звукопроводимостью, сказанное шепотом слово громко отдается, что, конечно, пугает людей (№ 37) (В. Федоров приводит предание Невьянских старожилов о комнате, в которой «Акинфей Демид слущал рассказы узников своих. Он, Демид, обо всемзнал». Тайны Невьянской башни, стр. 27). Встречается и прямое отрицание достоверности мотива привидения, рассказ о нем назван «легендой», что в контексте воспринимается как неправда, которую распространяют религиозные люди (№ 38).

Тема крепостнического произвола над женщинами реализуется уже в вариантах сюжета «Демидов замуровывал людей в стены» и отмечена в преданиях XIX в. К сюжетам этой тематической группы относятся также следующие: О браке по указанию Демидова; о «праве первой ночи», также отмеченные в источнике 70-х годов X IX в. (Вас.Ив.Немирович-Данченко. Кама и Урал, стр. 372). В советское время сюжет о браке по указанию Демидова записан в одном варианте (№ 54), а о «праве первой ночи» — в двух. В первом из них действие локализовано - это остров Черноисточинского пруда, куда уезжает Демидов с молодой (№ 55). Во втором — вспоминается время, «когда молодую-то приказчику надо было отдавать». Информатор ссылается на старых женщин, от которых она услышала о судьбе новобрачной при Демидове (Фольклор на родине Мамина-Сибиряка, стр. 58, № 54). Высказывалось мнение, что в русских преданиях не распространен сюжет о «праве первой ночи». В наших записях содержится два варианта этого сюжета. Предположение о том, что сюжет мог быть занесен из Западной Европы, так как связи демидовских заводов с Европой были систематическими, представляется нам не единственной возможной гипотезой. Не правомернее ли объяснить наличие в уральских преданиях этого, сюжета процессами типологического характера?

Группа преданий о жестокостях заводчиков и крепостническом произволе пополнялась традиционными сюжетами, приуроченными с Демидовым. Проявлением этого процесса является использование в современном предании древнего сюжета, известного из «Повести временных лет»: расправа древлян с князем Игорем. В предании разгневанный на жену за любовь к рабочему, Демидов привязывает ее к концам двух берез и отпускает их (№ 39).

В одном варианте записаны следующие сюжеты: об издевательском наказании рабочих — «поджаривали» у горна (№ 40); о приковывании к тачкам кержаков-раскольников, убегавших от завод­ской работы, (бытует среди потомков старообрядцев) (Там же, стр. 57-58, № 52) ; о заковывании в цепи беглых рабочих, пойманных и вновь привезенных на завод (Там же, стр. 56-57, № 48).

С судьбой беглых каторжников на демидовских заводах связан сюжет «О годовом» или «О годовой избушке». Предание на этот сюжет бытовало в XIX в., о чем свидетельствует В. Н. Шишонко, и было связано с вполне реальными следами от «годовой избушки» на Ялупанове острове, близ Чистого болота, в семи верстах от Невьянского завода (В.Н. Шишонко. Пермская летопись. V период, ч. 3. 1702-1715. Пермь, 1889, стр. 48-49 и примечание к стр. 49). Содержание рассказа, бытовавшего в XIX в., таково: «вновь прибегавших на завод, особенно солдат, Демидов тотчас отправлял в так называемую «годовую избушку», из кото­рой беглые не выпускались до тех пор, пока рассейский лик не превращался в Невьянский— не вырастали на голове волосы и борода» (Там же) .

В преданиях, записанных в советское время, «годовое» (а не «годовая избушка») осмыслено как глухое место, дальний прииск, куда на год отправляли беглых каторжников, чтобы выросли волосы на выстриженной половине головы (№ 41—43) (Записан рассказ-воспоминание «о годовом» с иным содержанием: «годовое» - глубокая душная шахта, в которую отправляли рабочих отбывать наказание. Записали И. Панкратова, Е. Бабко, в пос. Черноисточинск Пригородного района в 1961 г. от М.К. Симонова, 1883 г.рожд. – ФА. Коллекция «Черноисточинск-1961, 1963»). В сюжет «О годовом» входит мотив перемены Демидовым фамилий, чтобы беглые каторжники не были узнаны: без указания на-конкретные «двойные» фамилии (№ 42) и с перечислением фамилий (№ 41). Мотив новых фамилий вошел в рассказ о судьбе старообрядцев скрывавшихся в лесах, но насильно привлеченных Демидовым к работе (№ 44) (Рассказ имеется в одном тексте. По форме это не предание, но возможно предположение о существовании его и в форме предания, нами пока не обнаруженного).

Укрепившееся в горнозаводском населении представление о Демидове, чеканящем деньги, породило сюжет о том, как заводчик, играя в карты, расплачивался рублями своей работы.

Этот сюжет зафиксирован уже косвенными источниками XIX в (Вас.Ив.Немирович-Данченко. Кама и Урал, стр. 370). Материалы XX в. показывают, что продолжается его бытование, сюжет варьирует. В преданиях изменились место действия, партнер Демидова по карточной игре, обстоятельства уплаты карточного проигрыша своими деньгами. Демидов играет не в Петербурге и не с царицей, а в Невьянске с приезжим столичным чиновником, а проиграв, убегает в подвалы башни и приносит еще горячие серебряные рубли (В.Федоров. Тайны Невьянской башни, стр. 41). Но и первый вариант сюжета продолжает бытовать (№ 36, 41 г.). Царь (царица) знают о том, что Демидов чеканит деньги, но охотно берут их, лишь пожурив богача-заводчика: «Царь рубли-то принял да и говорит: «хороши у тебя денежки, да только делать их без спроса не надо» (№ 41 «г»). О демидовских деньгах знали цари, утверждается в преданиях, знали и молчаливо одобряли. Сюжетная ситуация в преданиях сохранилась, она не варьирует: заводчик уплатил карточный долг фальшивыми деньгами своего изготовления, царь (царица, царский чиновник) их принял, хотя и знал, что они фальшивые. Преступник-заводчик и царь находят общий язык.

К преданиям о крепостническом произволе на демидовском Урале относится и сюжет, который можно обозначить следующим образом: заводчик проиграл (выиграл) в карты завод (людей). Сюжет бытует активно и варьирует: пропил, прокутил заводы; сменялся заводами (№ 45—49, 33).

Сюжет имеет под собой реальные основания. В дооктябрьское время не был зафиксирован фольклористами. В советское время активное бытование связано с тем, что ситуация, лежащая в основе предания, удивляет, поражает людей несовместимостью действия (проиграл, прокутил) и объекта, на который действие направлено (проиграл, прокутил заводы, людей).

Носителями крепостнического произвола выступают в преданиях и демидовские подручные: управляющие заводами, приказчики. Предания о них, большею частью, узко локальны. Так, в поселке Висим бытует рассказ о приказчике Генри Брандте, который приказывал садить рабочего за жаркую печку, кормить соленой рыбой и не давать пить (Фольклор на родине Мамина-Сибиряка, стр. 58, № 53) . В Нижнем Тагиле этот сюжет бытует в прикреплении к смотрителю медного рудника Шмакову (рабо­тал в 50-х—70-х гг. XIX в.) (Были горы Высокой. – «Уральский следопыт», 1935, № 4, стр. 33; Предание о Шмакове см. в сб.: В.П. Бирюков. Дореволюционный фольклор на Урале. Свердловск, 1936, стр. 184-185. «Зверство этого смотрителя вошло в пословицы: «Дам, как Шмаков, деру», «Шмаков не побьет, так шпур добьет» (там же, стр. 215). В поселке Староуткинское рассказывают об управляющем, перед домом которого рабочие должны были снимать шапку, даже если на крыльце никто не стоял (в варианте: перед коровой управляющего) — (№ 50, 51).

Предания о крепостническом произволе являются устной летописью дореволюционного горнозаводского Урала.

Большая группа преданий посвящена теме «Развлечения-самодурства Демидовых». Некоторые сюжеты обнаруживают сходство с сюжетами общерусских и западноевропейских преданий. Так, сюжет «Катание летом по зимней дороге» встречается в связи с именем польского князя Радзивилла (Сообщено нам В.К. Соколовой). На уральской почве в прикреплении к Демидовым сюжет в советское время активно бытует и варьирует (№ 59—62) (См. также тексты в сборниках: В.П. Бирюков. Урал в его живом слове. Свердловск, 1953, стр. 85; Фольклор на родине Мамина-Сибиряка…, стр. 58, № 55). Различно место действия: за границей в Италии; в Невьянске; в Нижнем Тагиле; по дороге от Нижнего Тагила к Висимо-Уткинску. Варьируют обстоятельства (причины) устройства летом зимней дороги: Демидов решил показать русскую зиму итальянцам; выписал русскую тройку и захотел прокатиться на санях летом; решил доказать, что приедет из Нижнего Тагила в Висимо-Уткинск летом, как зимой — в санях; чтобы отметить свадьбу своего сына, Демидов приказал летом дорогу от церкви до дому сделать зимней. В преданиях подобны такие детали, которые показывают, каких трудов стоило людям выполнить это сумасбродство заводчика: вся дорога посыпана солью; с деревьев для «зимнего пейзажа» оборван лист; через пять верст расставлены пудовые мешки с солью и свежие тройки лошадей.

Сюжет «Мыли лошадей шампанским» обнаруживает сходство с сюжетом о Савве Морозове, который шампанским поил лошадей» (Сообщено нам В.К. Соколовой) .

К сюжетам, обнаруженным нами только в уральском фольклоре, относятся следующие: поцелуй за тысячу рублей (№ 52); окрошка с французским портвей­ном (№ 56); разжигание костра деньгами (№ 57, 58) (Этот сюжет, известный из указанных двух текстов, отмечен нами в пересказе П.П. Бажова, с легким варьированием: деньгами разжигает самовар. См.: П.П.Бажов. Публицистика…, стр. 150). В преданиях убедитель­но выявляется самодурство, мотовство, бахвальство, купеческий разгул заводчи­ков. Этому служат как сюжет, так и прямые оценки рассказчиков, например, такие: «Вот что рассказывал мне дед о самодурстве Демидовых (№ 61); «вот вам богатые — в костер деньги бросают» (№ 57). Вряд ли можно согласиться с П. П. Бажовым, который оценил рассказ о золотом самоваре, разжигаемом деньгами, как «глупую побаску» (Там же) .

В записи В. П. Бирюкова (в одном тексте) известен сюжет о Демидове, задержавшем пасхальную обедню из-за того, что не был готов салоп для его дочери. Шили портные последние дни перед пасхой и ночью... Только в двенадцать часов дня был окончен салоп, и Демидов отдал приказ звонить к обедне» (В.П. Бирюков. Урал в его живом слове, стр. 88). И гражданская и духовная власть подчинялись Демидову, по преданиям. С домашними он также поступал по своему усмотрению, — неожиданно, круто, оскорбительно. Известен сюжет о том, как Демидов приказал своей дочери венчаться в платье, сделанном из шелка и рогожи (Там же) .

О последних представителях заводчиков Демидовых записаны нами в основном рассказы-воспоминания. Примечательно, что в них встречается один общий мотив: «Самого-то не видели, сам не приезжал сюда» (№ 70—74). Отмечено, что заводчик жил далеко— в Петербурге или за границей, а на уральских заводах командовали управляющие. В описании и оценках последних Демидовых отчетливо видно сатирическое отношение рассказчиков, например, в портрете Павла Демидова, к которому пришла в Петербурге делегация уральских рабочих (№ 64—68), а также жены заводчика (№ 69).

На бытование преданий о заводчиках Демидовых оказали влияние в советское время (в 50-е и более поздние годы) литературные источники, главным образом произведения Евгения Федорова. В 1941 г. в Перми вышел роман «Демидовы» (В 1946 г. роман был переиздан в Челябинске, в 1943 г. – в Ленинграде, в 1946 – в Москве). Автор, пользуясь литературными и фольклорными источниками, включил в роман историю с пистолетом в версии Гр. Спасского (Демидов и вице-канцлер Шафиров) (Е. Федоров. Демидовы. Пермь, 1948, стр. 3-5) , встречу Петра I с Демидовым во время проезда царя в Воронеж, по версии И. Гамеля (Там же, стр. 9) , трагедию в Невьянской башне (Там же, стр. 326-328) , эпизод игры в карты Акинфия Демидова с царицей и оплаты проигрыша серебряными рублями своей чеканки (Там же, стр. 377. Роман «Демидовы» вошел в качестве первой книги в трилогию «Каменный пояс» (2-я книга – «Наследники», 3-я книга – «Хозяин каменных гор»). «Каменный пояс» вышел в 1947 г. в Ленинграде, в 1950-53 гг. в Москве, в 1955-56 гг. в Свердловске и в 50-е годы – в других городах).

* * *

В той модели жизни, которая создана в преданиях о заводчиках Демидовых, господствует крепостнический произвол. Идейно-художественный пафос преданий состоит в выявлении противоестественности тех общественных отношений, при которых один человек — крепостник-заводчик распоряжался целым краем и десятками тысяч людей труда, так что судьбы края, завода, многих социально-профессиональных групп людей зависели от произвола, прихоти, самодурства отдельной личности.

Разоблачение крепостнического произвола осуществляется в преданиях путем предельной типизации центрального образа цикла — заводчика. Соответственно природе жанра преданий типизация достигается показом персонажа в действиях, при этом отбираются из реальной жизни те ситуации, факты, реалии, которые удивляют, поражают и вместе с тем разоблачают заводчика как эксплуататора. Предания заостряют суть фактов, доводят ее до предельного напряжения. Вымысел в них имеет реалистический характер, легендарные элементы весьма редки.

К центральному образу заводчика-крепостника притягиваются традиционные сюжеты, соответствующие его смыслу, сути и, в свою очередь, дополнительно его характеризующие. В преданиях исключительно четко отделен первый Демидов как человек труда, не утерявший связи с народом и отличающийся высоким профессиональным умением, от всех последующих заводчиков Демидовых, утративших эти связи и умение. Эмоционально-оценочное отношение к персонажам цикла различно: от восхищения перед оружейным мастерством и физической силой первого Демидова, который самого царя переспорил, до ужаса, негодования и ненависти к Демидовым-заводчикам XVIII и XIX вв. В рассказах-воспоминаниях советского времени о последних Демидовых звучит откровенная насмешка над ними.

В цикле преданий о Демидовых уже появляются люди, протестующие против крепостнического произвола. С ними заводчики жестоко расправлялись. Борьбе горнозаводского населения за свободу посвящен следующий раздел работы.

ДАЛЕЕ