Вера Петровна КРУГЛЯШОВА

ЖАНРЫ НЕСКАЗОЧНОЙ ПРОЗЫ УРАЛЬСКОГО ГОРНОЗАВОДСКОГО ФОЛЬКЛОРА

III. ПРЕДАНИЯ О БОРЬБЕ ЗА СОЦИАЛЬНУЮ СВОБОДУ

ГЛАВА 6. ТЕМА ССЫЛЬНЫХ, БЕГЛЫХ И «РАЗБОЙНИКОВ» — «ВОЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ»

§ 1. О ссыльных и беглых из народа.

В уральских преданиях весьма значительное место занимают произведения о борьбе трудового народа за свободу. Социальный протест принимал различные формы, с течением времени по мере роста и формирования самосознания мастеровых и приписных крестьян все более действенные и результативные: неповиновения, подача челобитных, распространение ложных манифестов, побеги, убийство представителей администрации, бунты, восстания.

Рассмотрим предания о ссыльных, беглых и «разбойниках» — ранних протестантах и народных мстителях.

Тема ссыльных в уральских преданиях развивалась в двух аспектах, главный из них — «Ссыльные (беглые) из народа». Персонажами этих преданий были неугодные помещику, заводчику, «непослушники». Одновременно бытовали предания о ссыльных придворных и членах царской семьи. По своему типу предания этих двух тематических групп разные. Начнем с рассмотрения преданий первой группы.

По историческим источникам категории ссыльных и беглых появились на горном Урале еще в первой половине XVII в. Первые ссыльные были привезены на Урал и в Западную Сибирь во время и после первой Крестьянской войны. «По сведениям 1626 года, в Сибирь были сосланы при царе Василии Шуйском некоторые крестьяне «за опалу и за воровство, а иманы на боех в языках...», т. е., по-видимому, болотниковцы. Преследованиям подвергались участники позднейших народных движений в центральных районах страны. Согласно «заказной» памяти 1629 г., на территории Перми Великой велись поиски обвиненных в антиправительственных выступлениях лиц» (А.А. Преображенский. Урал и Западная Сибирь в конце XVI - начале XVIII в. М., 1972, стр. 321-322). Ссыльных разинцев, определенных через Тобольск и Енисейск «в Дауры» везли через Урал (Верхотурье), некоторые из них из-за тяжелых болезней остались в населенных пунктах по сибирской дороге (Там же, стр. 331-333) .

В первой половине XVII в. становится ощутимой в структуре уральского населения и категория беглых. Одна из самых ранних грамот о сыске беглого крепостного крестьянина в Сибири и на Урале относится к 1600 г. (Там же, стр. 127. «Беглыми» назывались люди, не имевшие проездных документов, т.е. разрешения на миграционный образ жизни). «На протяжении всего XVII и начала XVIII в. царское правительство ведет упорную борьбу с бегством крестьян из обжитых районов на земли Урала и Западной Сибири. Со временем вводится все более строгий режим проверки людей, идущих и едущих в Сибирь» (Там же, стр. 163). Периодически проводятся сыски беглых на Урале и в Западной Сибири (Там же, стр. 126-164). Таким образом, реальная действительность предоставляла материал для возникновения рассказов и преданий о ссыльных и беглых из народа.

Ссыльные (беглые) из народной среды увековечены народной памятью в преданиях о первонасельниках. Значительная часть их является одновременно топонимическими. Предания не отступают от свойственной им закономерности — они возникают, упрочиваются, бытуют вокруг материальных явлений. В данном случае то — населенный пункт, основание и название которого связано ссыльным (беглым). Конкретные тексты дошли до нас в материалах, в записях второй половины XIX в. Таково предание об основании д. Палкиной (под Екатеринбургом). Она получила свое название от беглого из Сибири Палкина, поселившегося здесь. Историко-географические реалии позволяют отнести возникновение деревни к самому началу XVIII в. (до постройки плотины на реке Исети, до основания Верх-Исетского завода), а возможно и к последней трети XVII века. Тогда же получает свое начало и предание (Предания о первонасельнике – ссыльном или беглом – содержатся в таких косвенных источниках, как «Географический и статистический словарь Пермской губернии…» Н.К. Чупина и очерки Вас.Ив. Немировича-Данченко «Кама и Урал»).

В советское время предания о ссыльных и беглых записываются в разных местах горнозаводского Урала, они могут быть отнесены к числу распространенных, типичных. В этой теме уральский фольклор контактирует с сибирским. По мере продвижения в Сибирь, в Зауралье предания на эту тему умножаются. Наши экспедиции 1972 и 1973 гг. в деревни и села Камышловского района показали прочную традицию образов беглых, ссыльных в преданиях. Ермак Тимофеевич — завоеватель Сибири, фигурирует в этих преданиях как ссыльный (В.А. Демина. О современном состоянии традиции крестьянских преданий. Дипломная работа. Свердловск, УрГУ, 1973). В особенности активно бытуют предания о ссыльных в населенных пунктах по дорогам, ведущим через Урал в Сибирь (Московский тракт, Сибирский тракт, дороги на Ирбит, Туринск). В этом проявляется характернее для преданий свойство — локальность.

Следует выделить в имеющихся у нас материалах сюжет: первонасельником был ссыльный (ссыльные), беглый, бродяга. По его имени (фамилии) зовется село (деревня). Предания варьируют в объяснении, кто был сослан; кем, за что, откуда выслан; от кого (чего) убежал.

В современных преданиях устанавливается, толкуется причинно-следственная связь между фактом поселения ссыльных и названием села (деревни): «Раньше у помещиков работали, как провинится, его ссылали, ссыльные назывались. В эти места ссылали, избушку каку сделает и живет. Какой первый человек, такая и деревня. Вот Матафонов жил — Матафонова деревня, у нас Корчемкин - Корчемкина деревня» (№ 1 — запись из Верхотурского района» (В скобках даны порядковые номера текстов в коллекции «Предания о ссыльных, беглых, «разбойниках»-«вольных людях» в фольклорном архиве УрГУ). Приводим примеры вариантов сюжета: «Первыми жителями нашего города были ссыльные. Очень много у нас здесь было политических ссыльных...» (№ 2 из г. Березовского); «Деревня Родина. ...Родиной она называется потому, что жил там раньше в шалаше бродяга Родя. Тогда ведь много людей без документов бегало, так и он скрывался без документов и жил в шалаше. А к нему потом другие присоединились, и деревня стала. Вот мы так и зовемся Родиною деревней». (№ 8, 9). Деревня Нелоба названа по имени беглого от Демидова — Ивана Нелобы (№ 10). С ссыльными связывают начало заводских поселков в городах Полевском и Михайловске (№ 3, 5). Интересно в этой группе предание, в котором на звание Сылва толкуется от слова «ссыльный»: «Сылва — а здеся были ссыльные люди. И вот по им название реке дали — Сылва. Отсюда и поселок так назвали». (№ 6). Вероятнее всего, толкование основано на звуковом сближении слова «Сылва» с формой глагола «ссылать» — «ссылывал» (ср. в песне о расправе разинцев с астраханским губернатором: «...ты нас в ссылку ссылывал...»).

§ 2. О ссыльных придворных.

Из многочисленных фактов ссылки на Урал придворных и членов царской семьи вошли в устную народную традицию те из них, в которых явственнее, чем в прочих, проступала ситуация притеснения сосланного официальной властью, и сосланный осмысливался как «непослушник», а рассказы о нем опирались на традицию народных преданий о ссыльных. Наиболее ярким примером являются предания о боярине Михаиле Никитиче Романове.

Имеющиеся у нас материалы открывают возможность выявить их идейно-образное содержание и условия, при которых предания сохранились в устной традиции до последней четверти XIX в. Ссылка боярина в село Ныроб, возле г. Чердыни, произошла в самом начале XVII в., по разысканиям А. Д. Дмитриева, «возле 1 сентября 1601 г.» (О причинах ссылки боярина М.Н. Романова есть исторические свидетельства в «Истории» Авраамия Палицына – современника событий. Их рассматривает и Н.М. Карамзин в примечаниях к XI т. «Истории государства Российского», стр. 143 и 145. Исторический характер имеет и статья уральского историка А.А. Дмитриева «Ссылка окольничего Михаила Никитича Романова в Чердынский край и ныробские древности». Дмитриев обращается к местным преданиям как к историческому источнику. Его статья построена на сопоставлении сведений разных источников, в том числе народных преданий. Историк во многом им доверяет). Первое свидетельство бытования рассказов «ныробском узнике» нами обнаружено в источнике второй половины XVIII в. (Журнал, или дневные записки путешествия капитана Рычкова (Николая. – В.К.) по разным провинциям Российского государства в 1769 и 1770 году. СПб., 1770, стр. 123). Автор передает не только свои впечатления от посещения Ныроба — оковы более тpex пудов весом, темница, — но и содержание народных рассказов о том, как «сокровенно питали заключенного» местные жители.

В. Н. Берх в 1815 г., находясь в Чердыни, услышал от информатора М. Д. Пономарева подробный рассказ о боярине, сосланном в Ныроб. С момента событий прошло 214 лет. Суть событий такова: Михаила Никитича Романова привезли в Ныроб зимой 1601 г. С ним был Роман Тюшин и шесть человек стражей. Принялись выкапывать для него яму. Боярина в это время завалило снегом. Он схватил и отбросил в сторону тяжелые сани, которые пятерым едва сдвинуть с места. Узника посадили в землянку. Давали хлеб и воду. Весной ныробцы научили детей носить ему в дудочках квас, масло. Роман Тюшин заметил, пытал детей, узнал правду. Схватил шесть ныробцсв, отослал в Москву, четверо умерли там от пыток. Боярин Романов просидел в земляной темнице год. Его уморили голодом. Боярин был большого роста, плотный, необыкновенно сильный (В. Берх. Путешествие в Чердынь и Соликамск…, стр. 99-103). Сюжет может быть назван «Ссылка и смерть боярина Романова». Если сопоставить предание с историческими событиями, то обнаружатся элементы устной народной повествовательной традиции. По преданию, боярина привезли зимой, и это обстоятельство усиливает драматическое впечатление. Вероятно, ссыльный от природы был крепкого здоровья, бели смог выжить в течение года на севере в земляной тюрьме. В предании его могутность и сила преувеличены, он предстает богатырем-силачом. «Устесненный снегом, который начал его заваливать, он схватил обеими руками сани и отбросил ...шагов на десять в сторону. Столь необыкновенная сила удивила ныробцев: сани были так тяжелы, что едва пять человек могли ...тронуть с места» (Там же, стр. 99) . Мотив «силач поднимает сани», как нами выше выяснено, постоянный для народных преданий о силачах. Противником ссыльного боярина и представителем официальной власти выступает Роман Тюшин. Его поведение в исторической грамоте и в предании расходится, по наблюдениям А. А. Дмитриева (которого интересовала историческая достоверность предания, а не фольклорная). В предании все действия, направленные к отягчению положения ссыльного, исходят от Романа Тюшина: он заметил, что дети принесли узнику в дудочках квас и масло, схватил детей и пытал их; он схватил ныробцев и отослал их в Москву, где многие умерли от пыток; по его попустительству боярина уморили с голоду. Историк Миллер слышал другую версию предания, по которой опальный боярин был удавлен в земляной темнице (В.Н. Берх ссылается на публикацию Миллера в «Ежемесячных изданиях Академии Наук 1761 года», месяц февраль, стр. 140 – В.Берх. Путешествие…, стр. 101). В действительности М. Н. Романов умер своей смертью в августе 1601 г. (А.А. Дмитриев. Ссылка окольничьего…, стр. 27). В народном предании судьба ссыльного передается более драматично, он погибает насильственной смертью.

Во второй половине XIX в. предания о М. Н. Романове продолжали активно бытовать, о чем свидетельствует А. А. Дмитриев, суммируя свои впечатления от поездки в Ныроб в 1881 т. и от народных рассказов: «Прошло почти три века, а на месте заточения как свежа народная память о нем» (Там же, стр. 25). Столь длительное бытование объясняется совокупностью обстоятельств. Прежде всего, в Ныробе сохранились материальные реалии: остатки земляной тюрьмы, оковы, последние хранились в местной церкви. Сохранению преданий способствовал местный культ, организованный церковными властями и правительством царя Михаила Романова: около 1614 г. «обнаружена» «явленная икона» в версте от села Ныроб, построены часовня и церковь. Сохранению преданий в немалой степени способствовала и обельная грамота от царя Михаила Романова, по которой жители Ныроба избавлялись от всяких повинностей. В силу этих обстоятельств предания о ссылке и смерти боярина бытовали вплоть до 80-х годов XIX в. (дальнейшая судьба преданий нами пока не выяснена).

Судьба преданий о ссыльных придворных и членах царской семьи зависела в каждом отдельном случае от местных обстоятельств. Нам встречались в материалах глухие упоминания о бытовании в XVIII - XIX вв. преданий о княжне П.Г. Юсуповой в Шадринске-Долматове, о временщике Петра I А.Д. Меншикове в Березове, о временщиках Бироне и Минихе в Пелыме, о графе Левенвольде – в Соликамске.

Большая часть этих преданий не получила распространения и вообще сошла на нет, будучи вытеснена более актуальными, жизненно необходимыми преданиями.

§ 3. О «разбойниках» - «вольных людях».

Тема ссыльных (беглых) из народной среды звучит в преданиях о «разбойниках» - «вольных людях при объяснении происхождения персонажей: некоторым сосланным и содержавшимся в тюрьме или в казармах удавалось бежать. Народ помогал беглым, эта ситуация вошла в предания как постоянный мотив. Образы ссыльного (беглого) и «разбойника» близки одинаковой направленностью действий персонажей: они не трогали простой народ, налеты устраивали на богатых (№ 18).

Традиция преданий о «разбойниках» - «вольных людях» возникла на горнозаводском Урале не без воздействия преданий Прикамского края, где в течение трех веков действовала Камская вольница, держа в напряженности и страхе царскую администрацию, помещиков, а позднее и заводчиков (В.Весновский. Камская вольница. – В сб.: Пермский краеведческий сборник, вып. 3. Пермь, 1927; «Кунгурско-Красноуфимский край», 1925, № 8-10). Она была социальным явлением и объединяла выступавших против гнета и произвола в самодержавно-крепостнической России. В этом состояло ее глубоко положительное содержание. Слабые ее стороны проявлялись в стихийных формах борьбы, в отсутствии четкой программы действий, в неясности конечной цели. В пролетарский период освободительного движения деятельность Камской вольницы утратила свое прогрессивное значение.

Предание о «разбойниках» - «вольных людях» бытовали в Прикамье уже в XVI в. По народному преданию, сподвижники Ермака Тимофеевича, атаманы Сокол и Петух, были основателями Камской вольницы (В. Весновский. Камская вольница, стр. 65). Известны имена башкирских борцов, сохранившиеся в преданиях вплоть до XIX в. – Алдар-бей, Акай, Салават, Балканка и другие (В.Ф. Кудрявцев. Старина, памятники, предания и легенды Прикамского края. Вятка, 1897, стр. 6-7). Камская вольница, по народным представлениям, объединяла борцов разных национальностей, тема «вольных людей» возникла и развивалась как общая для преданий русской и нерусских народностей.

Бытование на Каме рассказов о «людях отчаянных» отмечено нами в источниках конца XVIII , XIX вв. У горнозаводского Урала были постоянные связи с Камской вольницей, главным образом, через реку Чусовую. В преданиях именно на Чусовой развертывалась деятельность атамана Золотого и некоторых других героев.

Собственно горнозаводский прозаический эпос о «разбойниках» — «вольных людях» стал складываться в XVIII в., когда с основанием первых уральских заводов, в условиях военно-крепостнического режима возникла и упрочилась категория беглых с заводов, из которой и выходили «заводские разбойники». «Заводский разбойник»—это персонаж именно уральских преданий.«Разбойничество» было протестом «всей массы заводского населения, а отдельные единицы являлись только его выразителями... Такой свой заводский разбойник пользовался всеми симпатиями массы и превращался в героя. Он шел за общее дело, и масса глухо его отстаивала» (Д.Н. Мамин-Сибиряк. Собр.соч. В 10 т. Т. 9, стр. 370).

Предания о «заводских разбойниках» составили специфический цикл рассказов уральского горнозаводского фольклора, связанный общерусскими преданиями о «разбойниках» и, вместе с тем, имеющий свои отличительные особенности. В формировании их сыграли свою роль предания о Пугачевском восстании, охватившем заводы Южного и Среднего Урала во второй период восстания. Пугачевское восстание, его события сыграли весьма значительную роль в развитии всех тематических групп преданий о борьбе горнозаводского населения за свободу. После восстания стал формироваться пугачевский эпос. В преданиях о Ермаке усилился акцент на антикрепостнической деятельности Ермака как борца за социальную свободу. Предания о «вольных людях» стали социально определеннее, а «вольный человек» стал в них сподвижником Пугачева. Показательны в этом отношении предания об Андрее Степановиче Плотникове, по мнению П. П. Бажова,— первом уральском революционере, выступившем в качестве народного мстителя за два года до начала Пугачевского восстания, в 1771 г., и избавившем рабочих Васильево-Шайтанского завода (ныне г. Первоуральска) от жестокого заводчика Ширяева (А.Топорков. О Васильево-Шайтанском заводе. – «Пермский край», вып. 1, Пермь, 1892; Дореволюционный фольклор на Урале. Собрал и составил В.П. Бирюков. Свердловск, 1936, стр. 186-189 и 216-218. П.П. Бажов собирал материал для повести «Предгрозье» - об А.С. Плотникове. Личность и деятельность Плотникова привлекли внимание писателя К.В. Боголюбова, написавшего повесть «Атаман Золотой».

О широком бытовании преданий о «заводских разбойниках» во второй половине XIX в. свидетельствовал весьма интересовавшийся этой темой Д. Н. Мамин-Сибиряк: «Разбойник являлся необходимым действующим лицом, как производивший известное брожение фермент. Он являлся неистощимой темой для рассказов, сказок и легенд, которые без конца рассказывались в задумчивые летние сумерки и бесконечные зимние вечера. Няня, кухарка, кучер, разные старушки, бродившие из дома в дом, — все знали тысячи разбойничьих историй, которыми охотно делились с нами, детьми» (Д.Н. Мамин-Сибиряк. Собр.соч. В 10 т. Т. 9, стр. 363-364).

«Текущая действительность иллюстрировалась подвигами «природных» заводских разбойников. Они не переводились. Савка, Федька Детков, Чеботка — все это были свои люди. Их ловили, сажали острог, потам они убегали, и их опять ловили» (Д.Н. Мамин-Сибиряк. Собр.соч. В 10 т. Т. 9, стр. 363-364).

«Заводский разбойник» в преданиях второй половины XIX в изображался как справедливый народный мститель. Он пугает или даже грабит и убивает эксплуататоров — управителя завода, приказчика, мастера, кабатчика. Он помогает бедным рабочим, отдавая им отнятое у богачей добро. «Разбойник» считался своим человеком в заводском поселке, население поддерживало его, помогало в «лесной жизни» одеждой и провиантом, укрывало при появлении в поселке, всячески способствовало побегу. Он изображался неуловимым и неуязвимым вследствие знания «особого слова», которое помогало ускользать из самых опасных ситуаций.

Типовыми сюжетами в этой группе являются следующие: «разбойник» — «вольный человек» действовал против богатых, помогал бедным; «разбойник» — «вольный человек» неуловим и неуязвим м ускользал от опасности; «разбойник» — «вольный человек» напугал заводчика (управителя, мастера, урядника, полицейского) или физически расправился с ним.

Анализ мотивов выявляет контакты данной тематической группы как с другими тематическими группами уральских преданий, так и с общерусскими преданиями о «разбойниках». Выявляется при этом и специфический сюжетный колорит уральских преданий о «заводском разбойнике».

В уральских преданиях о «разбойниках» встречаются те же мотивы, что и в прикамских и приволжских преданиях о Степане Разине, о «вольных людях», в сибирских рассказах о «бродягах»,- мотивы фантастические по характеру вымысла: знал «особые слова», с помощью которых «всём глаза отведет», «из глаз уйдет, все равно как потемки напустит»; умел говорить разными голосами: «сам в одном месте, а закричит в другом»; уходил из тюрьмы, из оков, как только выпьет воды: «Ему только дай воды, а уж там е не удержишь: как сквозь землю провалится... Сила, значит, в ней, в воде-то; уходил из тюрьмы, как только нарисует на стене угольком лодку. Нетрудно увидеть схождения и аналогии с фантастическими мотивами разинских преданий. С помощью этих мотивов раскрывается в предании деятельность «разбойника» Рассказова - популярного героя чусовских бурлацких преданий.

Нами замечено, что в рассказах о «заводских разбойниках» фантастических мотивов значительно меньше, вымысел в преданиях иного, реалистического характера. В преданиях бурлаков о Рассказове мотив «исчез, как сквозь землю провалился» реализуется с помощью ситуации: герой пьет воду, обладающую особым свойством, и после этого исчезает. В преданиях рабочих о «заводском разбойнике» Иване Кривенкове этот же мотив реализуется в иной сюжетной ситуации: Кривенков и его «пособники» придумали хитроумное приспособление на пружинах, с помощью которого перевертывали пол в избе, под полом и исчезал Кривенков (Фольклор на родине Мамина-Сибиряка…, стр. 77, № 100). В поэтический вымысел преданий вошли представления знакомых с механикой, изобретательных заводских рабочих. Социально-профессиональная психология различных слоев трудового народа проявляется в преданиях о «разбойниках».

Горнозаводские предания о «разбойниках» контактируют с преданиями о силачах. «Вольный человек» силен, и для доказательства того свойства привлекаются уже известные нам традиционные мотивы: он «медные пятаки пальцами свертывал, подковы, как крендели, ломал» (Д.Н. Мамин-Сибиряк. Собр.соч. В 10 т. Т. 4, стр. 147). Другой персонаж «мог нажать крыльцем, и крыша слетала с дома». (№ 11, 12). Физическая сила, целенаправленная, деятельная — один из основных критериев в народных представлениях о герое.

В поэтике камских, волжских и чусовских бурлацких преданий ощутим культ воды. Вода помогает герою. В преданиях о заводских разбойниках» этого нет. Героям преданий горнозаводского Урала помогают неуловимые кони, способность не чувствовать пуль, «особое словечко», но больше всего своя собственная смекалка, изобретательность, физическая сила да товарищи-«пособники».

Образы «вольных людей» — «разбойников» настолько стали популярными в уральских преданиях, что заменили собою мифических и полумифических героев ранних преданий, в частности, богатырей, и реальных героев, например, казаков ермаковой дружины, произошла смена представлений. Это весьма интересный процесс. Ранние герои заменились в преданиях «разбойниками», «вольными людьми». Именно эти персонажи «заселили», по народным преданиям, все горы, скалы (особенно над реками). Изменился сюжет вследствие того, что в качестве основного героя в него вошел вольный человек». Нами был отмечен сюжет: «Богатырь (богатырша) жил на горе (скале), у реки. Бросал тяжести ради забавы». Он трансформировался: «Разбойник» («вольный человек») жил на горе (скале), у реки. Останавливал богачей, бедных не трогал». Функция персонажа стала отчетливо социальной. Богатырь Полюд, который перебрасывался палицами с Колчимом, стал заниматься другим делом: «останавливал купцов, когда они шли по реке Вишере из России в Сибирь и обратно. Отбирал богатства, прятал в пещеры и расщелины на своем камне» (А. Кожевников. Природа и охота. – «Уральский следопыт», 1935, № 7, стр. 69). По одним преданиям, Сокол был из ермаковой дружины: «когда Ермак искал путь через Урал, часть дружины рассеялась». В других преданиях Сокола считают «беглым разбойником, который бил, как сокол, проезжих по дороге через Урал купцов. Сокол поселился на высокой горе, где река... делает петлю... Гора до сих пор носит название Соколиной» (А. Наумов. Из уральской книги природы. – «Уральский следопыт», 1935, № 2, стр. 55). Чусовской силач на сплаве Балабурда, герой многочисленных преданий, стал участником и даже атаманом «разбойничей станицы» на Каме (Предания реки Чусовой, раздел «О Василии Балабурде»; В.А.Гиляровский. Соч. в 3 т. М., 1960, т. 1, стр. 183; т. 2, стр. 373-374). Фантастический образ Девки-Азовки в преданиях о «вольных людях», подстерегавших купеческие обозы возле Азов-горы, трансформировался из хранительницы земных кладов в жену атамана или его полюбовницу, помогающую «разбойникам» (Л. Скорино. Павел Петрович Бажов. М., 1947, стр. 16-17). И даже Ермак Тимофеевич, завоеватель Сибири, стал «вольным человеком», и с камня «Ермак» на Чусовой, перебросив цепь на другой берег реки, останавливал купеческие барки с грузом (Фольклор на родине Мамина-Сибиряка, стр. 52, № 33). По всей видимости, этот процесс характерен и для преданий других народностей. В отмеченном нами ранее сюжете «Горы — окаменелые люди» в преданиях народа коми в скалы превратились семь разбойников (Ю. Аргентовский. К саранским богатырям. – «Уральский следопыт», 1935, № 9, стр. 53).

Усиление социального самосознания было свойственно всем категориям трудового народа в процессе развития общества от XVIII в. к XX, а рабочим в особенности, в силу их положения в производстве, условий труда и быта. Популярность образа «вольного человека» показывает зреющий протест людей труда против существовавшего социального строя.

§ 4. Традиция преданий в наши дни.

Особенности преданий советского времени о «заводских разбойниках» выявляются на текстах об Иване Кривенкове. Очевидно продолжение традиции и вместе с тем изменение традиционных мотивов.

Иван Кривенков, по преданиям, это заводский рабочий, сосланный и бежавший из ссылки: «...не любил старый царский режим. Он часто делал налеты и грабил начальство и богатых мужиков, за что был на выселе на Сахалине, что было в старое время смертельно. Он сделал побег на плотах, шесть человек их было…» (№ 20). В преданиях утверждается, что Кривенков испытал судьбу ссыльного, беглого, а по возвращении стал «снова заниматься своим промыслом: грабил богатых мужиков, помогал воспитывать свою бедную семью» (№ 20). Образы беглого, ссыльного, «заводского разбойника» стоят близко в представлениях народа.

Типовой сюжет «разбойник» — «вольный человек» действовал против богатых, помогал бедным» бытует применительно к Кривенкову и конкретизируется. Суть преданий такова.

1. Кривенков встретил в лесу женщину, она торопилась. Спросил, что она так бежит. Сказала, что боится Ванюшки (в варианте: Ваньки) Кривенкова. Посадил на лошадь позади себя, довез до поселка, наказал, чтобы она не боялась Ванюшки Кривенкова, он ее вез. (№19, 21). В концовках преданий содержится оценка его действий: «он бедноту не забижал» (№ 19); «И славу о нем она разнесла по всему поселку» (№ 21).

Типовой сюжет: «разбойник» — «вольный человек» напугал заводчика (управителя, мастера, урядника, полицейского) или физически расправился с ним» бытует активно. Предания подобного содержания наиболее распространены. Имеет место контаминация данного и вышеназванного сюжетов. Суть преданий такова.

2. Кривенков догнал богатого торговца сапогами и башмаками и убил его. Приехал на его лошади с его товаром на прииск и отдал все бесплатно рабочим старателям (№ 22).

3. Кривенкова обнаружили у старателей, полицейские окружили казарму, но он убежал. На следующий день Кривенков поймал полицейского, столкнул в старательскую выработку, заставил кричать «караул». Пригрозил: «Больше Кривенкова не ищите и не старайтесь его поймать» (№ 23).

4. Кривенков задумал убрать скупщика платины, «шибко он мужиков обирал». Друг друга в лицо не знали. Кривенков отобрал у скупщика деньги. Скупщик с полицией поймали его. Кривенков ушел из-под стражи и убил скупщика (Фольклор на родине Мамина-Сибиряка, стр. 77, № 100).

5. Кривенков с товарищем подговорили помещика делать деньги. Поехали в город. Кривенков взял у помещика деньги, велел ждать. Ушел — и больше его никто не видел. Помещик остался ждать (Там же, № 99). (К образу Кривенкова прикрепился сюжет бытовой сказки).

Типовой сюжет: «разбойник» — «вольный человек» неуловим и неуязвим, ускользал от опасности» утратил свои фантастические мотивы. Если информаторы упоминают о том, что героя пуля не брала или что он знал «особое слово», то выражают недоверие к подобным свойствам. Получил развитие сюжет «О конце (смерти) Кривенкова»:

6. У раненого Кривенкова отрезали ногу. Сослали его в Сибирь. Он пытался бежать через трубу, но задохнулся в ней (№24). Мотив бегства через трубу напоминает песню про Ланцова.

7. В войну Кривенков погиб (Там же, № 100). В преданиях о другом «разбойнике» — Кушкине при рассказе о его гибели использован традиционный для уральских преданий мотив — его замуровали в Невьянскую башню (№ 11, 12).

Варьирует традиционный сюжет: «Гибель героя от женщины».

8. Любовница выдала Кривенкова, его поймали, связали, с тех пор о нем не слышно (Там же, № 99).

9. Муж женщины, любовницы Кривенкова, подговорил людей, они убили его (№ 27).

10. Кривенкова окружили у его любовницы. Он разогнал лошадь и прыгнул через реку. Жил среди крестьян, там его убили (№ 26). Образы «заводских разбойников» — ранних протестантов и народных мстителей — четко отделены в представлениях информаторов от разбойников — грабителей и убийц. Чирок, Егорка Заворуй, Вася Журавлев — грабили и убивали всех без разбору. В рассказах о них нет традиционных мотивов, это не предания (13—16).

Современное бытование преданий о «заводских разбойниках» показывает, что традиция, утвердившаяся на горном Урале в XV III в., продолжается в наши дни. Эти предания относятся к числу местных — по именам героев, по вариантам сюжетов и мотивов, но в целом эта традиция повсеместна на Среднем Урале.